Почему мне так тревожно? Почему мне одиноко? Аня? Митя? Прохорова?
И вот она снова на улице. Домой. Она идет быстро. А вдруг вернулся Митя? Это бывает, что он приезжает неожиданно. Тогда он будит детей даже глубокой ночью. И это - славная ночь, с веселым чаем, с долгими разговорами. А когда дети уснут, они останутся вдвоем...
Но Мити сегодня нет. Саша идет опустив голову. Откуда это чувство одиночества? Его дальний, неясный звук? От музыки? Нет. Что же это? Саша ускоряет шаг, идет все быстрее, быстрее.
В столовой темно, Анисья Матвеевна уже спит. Под дверью в Сашину комнату полоска света. Она входит к себе и видит всех троих на диване: Лешу, Катю и Анюту. Мити нет.
- А кто будет спать? - спрашивает Саша. - Леша, почему они не легли?
- Мы заговорились, не сердись. Это я виноват. Я им рассказывал, как мы с тобой были маленькие. Кроме того, у Катерины есть важное сообщение.
- Мама, у нас завтра родительское собрание. Сначала для всех сразу прочитают доклад про воспитание, а потом родители разойдутся по классам и учителя устроят классное собрание. Велели приходить ровно в семь.
- Нет, - сказала Саша, - я не пойду. Я слово "воспитание" больше слышать не хочу.
- Из-за меня? - печально спросила Анюта.
- Мама, вот повестка, ты видишь, тут сказано: "Явка обязательна", ты видишь? Ты пойдешь, ладно?
- Нет. По крайней мере на три месяца мне противопоказаны слова: "собрание, заседание, воспитание". От таких слов меня просто кидает в дрожь.
- Ладно, - сказал Леша, - не горюй, Катерина, я пойду и послушаю эти слова.
На общешкольное родительское собрание Леша опоздал, его задержали в академии. Он пришел сразу на классное. Поднялся на третий этаж, отыскал табличку "второй класс "В" и открыл дверь. В комнате сидели взрослые, собрание, видимо, уже началось.
- Извините, - сказал Леша, быстро прошел в конец класса и с трудом сел за маленькую низкую парту.
У стола стояла молодая девушка в черном свитере со светлыми, коротко стриженными волосами.
***
- Так вот о Вале Стрелковой, - сказала она. - У нас не любят Таню Веселкину, берегут. А Валя улучит минуту, когда никого поблизости нет, и дразнит ее.
- Как дразнит? - деловито сказал пожилой человек в коричневом поношенном костюме и рубашке без галстука.
- Ну как... - сказала учительница и запнулась.
- Как, как! Горбуньей и дразнит! - сказала женщина, сидевшая неподалеку от Леши.
- Учтем, - сказал человек в коричневом костюме, - учтем и поучим.
- Как вы будете ее учить, Владимир Петрович? - спросила учительница.
- Выдерем, - деловито ответил Владимир Петрович.
- Тогда вы больше ничего от меня про Валю не услышите. Что бы она ни сделала, я вам не скажу.
- Но неужели же за такое по головке гладить? - спросила молодая женщина с яркой белой прядью в черных волосах. - Ведь это такая жестокость дразнить ребенка, который... И если сейчас не принять меры, я даже не знаю, что из этой самой Вали вырастет.
- И вы думаете, если Валю высечь, она поймет, что дразнить Таню нельзя?
- Уж не знаю, что она там поймет, - сказал Владимир Петрович, - а дразниться перестанет. Ее отец был такой же. Я его порол - и вырос человеком. Конечно, девчонок так пороть не станешь, они поделикатнее. Но если она позволяет себе дразниться, я на эту деликатность не посмотрю и выпорю за милую душу.
- Простите, - сказал лохматый мужчина в очках. - Я спешу, мне на поезд. Я хотел бы, Татьяна Сергеевна, спросить про свою дочку.
- А вы кто?
- Я папа Оли Кузнецовой. У нас обычно жена ходила на собрания, но на этот раз пришел я, поскольку она себя плохо чувствует, а Ольга говорила, что явка обязательна и, если никто из нас не явится, придет конец света.
Татьяна Сергеевна засмеялась и стала объяснять, что Оля - прекрасная девочка.
Сейчас она спросит: "А вы кто?" - подумал Леша. "Я - дядя Кати Поливановой", - скажет он. Нет, это звучит глуповато. Если человек говорит о себе - "я брат, я муж, сын, отец" - это звучит, но "я - дядя" - это смешно. Он приготовился сказать: "Катя Поливанова - моя племянница", но Татьяна Сергеевна ни о чем его не спросила.
Леша терпеливо слушал о том, что Тоня Копорулина очень хорошая и способная девочка, что у Нины Волковой хромает устный счет, а Лена Исакова, конечно, умница, но у нее самые грязные тетради во всем классе. Что-то есть не правильное в таких собраниях, - думал Леша. Некоторые папы, мамы, дедушки и бабушки сидели спокойно и даже горделиво или же, наоборот, скромно потупясь. Их дочек и внучек хвалили. А другие папы и мамы маялись. Им было неловко, совестно, завидно. Уж лучше бы им поговорить с учительницей наедине. Но ведь и ее надо пожалеть - куда ж ей разговаривать с каждым в отдельности. И только дедушка Вали Стрелковой ничуть не смущался и все время гудел:
- Если она позволяет себе такие безобразия, чтоб дразниться, то я уж и не знаю, Татьяна Сергеевна, почему это я должен ее жалеть. Она-то своих подружек не жалеет...
Потом собрание кончилось, но папы и мамы долго еще осаждали Татьяну Сергеевну. Они пережидали друг друга, подходили поодиночке, говорили вполголоса:
- И, понимаете, вижу, что врет. Глаза, понимаете, отводит... И вот я хочу посоветоваться... - долетало до Леши.
Когда все ушли, Татьяна Сергеевна посмотрела на него и спросила устало:
- А вы чей папа?
Застигнутый врасплох, Леша ответил:
- Но..
- Я дядя Кати Поливановой.
- А! - сказала она. - Катя ужасно вами хвастается.
- Вам Катя не нравится? - спросил Леша.
- Напротив. Очень хорошая девочка. Знаете, не дожидаясь, пока дедушка выпорет Валю, она сама ее поколотила.
- Вы же против телесных наказании?
- Конечно. И я сделала Кате выговор. Но я ее понимаю.
Они шли по улице и разговаривали про воспитание. Леша был доволен, что Катя вступилась за горбатую девочку и поколотила Валю Стрелкову. Это было справедливо.
- Вообще очень справедливая девчонка, - говорил Леша. - Несколько лет назад я приезжал сюда в отпуск. И пошел с Катей в зоопарк. Никогда не забуду! Катерина прямо упивалась: звери, птицы! И все живые! И обезьяны! Потом пошли мы к рыбам, постояли около аквариумов. А напоследок зашли ко льву. Он был очень большой и сердитый. - Леша вдруг засмеялся. - Наверно, в отличие от Исаковского, ему нужна была Африка. Он ревел, кидался на решетку. И вдруг Катька - ей было года четыре тогда - подскочила к самой клетке и стала кричать ему в ответ. Постойте, что же она кричала? "Никто тебя не боится!", "Перестань сейчас же, кому говорю?", "Ты что, фашист, что ли?" Они долго рычали друг на друга, я ее, знаете, еле уволок. Я уже тогда понял, что у нее в жизни будет много неприятностей.
Татьяна Сергеевна засмеялась и спросила:
- А потом?
- Потом? Потом мы пошли в молочное кафе. Простокваша с булкой тоже произвели на нее огромное впечатление.
- Нет, я не про это. А потом вы уехали? Ну конечно, вы же и есть тот самый дядя Леша, который живет в Германии.
- Да, я действительно тот самый дядя Леша. А мою старшую племянницу вы знаете?
- Анюту? Ну конечно. Она часто приходит к нам в класс .Девочка с таинственным личиком.
- С таинственным? - переспросил Леша и умолк.
На дворе стоял январь, но уже тянуло весной. Едва уловимо. Влажный воздух, сорвавшаяся с водосточной трубы капля. Еще не капель, та будет в апреле: щедро одна за другой поскачут на мостовую капли, со звоном сорвется наземь сосулька, неторопливо поплывут в чисто вымытом небе легкие облака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
И вот она снова на улице. Домой. Она идет быстро. А вдруг вернулся Митя? Это бывает, что он приезжает неожиданно. Тогда он будит детей даже глубокой ночью. И это - славная ночь, с веселым чаем, с долгими разговорами. А когда дети уснут, они останутся вдвоем...
Но Мити сегодня нет. Саша идет опустив голову. Откуда это чувство одиночества? Его дальний, неясный звук? От музыки? Нет. Что же это? Саша ускоряет шаг, идет все быстрее, быстрее.
В столовой темно, Анисья Матвеевна уже спит. Под дверью в Сашину комнату полоска света. Она входит к себе и видит всех троих на диване: Лешу, Катю и Анюту. Мити нет.
- А кто будет спать? - спрашивает Саша. - Леша, почему они не легли?
- Мы заговорились, не сердись. Это я виноват. Я им рассказывал, как мы с тобой были маленькие. Кроме того, у Катерины есть важное сообщение.
- Мама, у нас завтра родительское собрание. Сначала для всех сразу прочитают доклад про воспитание, а потом родители разойдутся по классам и учителя устроят классное собрание. Велели приходить ровно в семь.
- Нет, - сказала Саша, - я не пойду. Я слово "воспитание" больше слышать не хочу.
- Из-за меня? - печально спросила Анюта.
- Мама, вот повестка, ты видишь, тут сказано: "Явка обязательна", ты видишь? Ты пойдешь, ладно?
- Нет. По крайней мере на три месяца мне противопоказаны слова: "собрание, заседание, воспитание". От таких слов меня просто кидает в дрожь.
- Ладно, - сказал Леша, - не горюй, Катерина, я пойду и послушаю эти слова.
На общешкольное родительское собрание Леша опоздал, его задержали в академии. Он пришел сразу на классное. Поднялся на третий этаж, отыскал табличку "второй класс "В" и открыл дверь. В комнате сидели взрослые, собрание, видимо, уже началось.
- Извините, - сказал Леша, быстро прошел в конец класса и с трудом сел за маленькую низкую парту.
У стола стояла молодая девушка в черном свитере со светлыми, коротко стриженными волосами.
***
- Так вот о Вале Стрелковой, - сказала она. - У нас не любят Таню Веселкину, берегут. А Валя улучит минуту, когда никого поблизости нет, и дразнит ее.
- Как дразнит? - деловито сказал пожилой человек в коричневом поношенном костюме и рубашке без галстука.
- Ну как... - сказала учительница и запнулась.
- Как, как! Горбуньей и дразнит! - сказала женщина, сидевшая неподалеку от Леши.
- Учтем, - сказал человек в коричневом костюме, - учтем и поучим.
- Как вы будете ее учить, Владимир Петрович? - спросила учительница.
- Выдерем, - деловито ответил Владимир Петрович.
- Тогда вы больше ничего от меня про Валю не услышите. Что бы она ни сделала, я вам не скажу.
- Но неужели же за такое по головке гладить? - спросила молодая женщина с яркой белой прядью в черных волосах. - Ведь это такая жестокость дразнить ребенка, который... И если сейчас не принять меры, я даже не знаю, что из этой самой Вали вырастет.
- И вы думаете, если Валю высечь, она поймет, что дразнить Таню нельзя?
- Уж не знаю, что она там поймет, - сказал Владимир Петрович, - а дразниться перестанет. Ее отец был такой же. Я его порол - и вырос человеком. Конечно, девчонок так пороть не станешь, они поделикатнее. Но если она позволяет себе дразниться, я на эту деликатность не посмотрю и выпорю за милую душу.
- Простите, - сказал лохматый мужчина в очках. - Я спешу, мне на поезд. Я хотел бы, Татьяна Сергеевна, спросить про свою дочку.
- А вы кто?
- Я папа Оли Кузнецовой. У нас обычно жена ходила на собрания, но на этот раз пришел я, поскольку она себя плохо чувствует, а Ольга говорила, что явка обязательна и, если никто из нас не явится, придет конец света.
Татьяна Сергеевна засмеялась и стала объяснять, что Оля - прекрасная девочка.
Сейчас она спросит: "А вы кто?" - подумал Леша. "Я - дядя Кати Поливановой", - скажет он. Нет, это звучит глуповато. Если человек говорит о себе - "я брат, я муж, сын, отец" - это звучит, но "я - дядя" - это смешно. Он приготовился сказать: "Катя Поливанова - моя племянница", но Татьяна Сергеевна ни о чем его не спросила.
Леша терпеливо слушал о том, что Тоня Копорулина очень хорошая и способная девочка, что у Нины Волковой хромает устный счет, а Лена Исакова, конечно, умница, но у нее самые грязные тетради во всем классе. Что-то есть не правильное в таких собраниях, - думал Леша. Некоторые папы, мамы, дедушки и бабушки сидели спокойно и даже горделиво или же, наоборот, скромно потупясь. Их дочек и внучек хвалили. А другие папы и мамы маялись. Им было неловко, совестно, завидно. Уж лучше бы им поговорить с учительницей наедине. Но ведь и ее надо пожалеть - куда ж ей разговаривать с каждым в отдельности. И только дедушка Вали Стрелковой ничуть не смущался и все время гудел:
- Если она позволяет себе такие безобразия, чтоб дразниться, то я уж и не знаю, Татьяна Сергеевна, почему это я должен ее жалеть. Она-то своих подружек не жалеет...
Потом собрание кончилось, но папы и мамы долго еще осаждали Татьяну Сергеевну. Они пережидали друг друга, подходили поодиночке, говорили вполголоса:
- И, понимаете, вижу, что врет. Глаза, понимаете, отводит... И вот я хочу посоветоваться... - долетало до Леши.
Когда все ушли, Татьяна Сергеевна посмотрела на него и спросила устало:
- А вы чей папа?
Застигнутый врасплох, Леша ответил:
- Но..
- Я дядя Кати Поливановой.
- А! - сказала она. - Катя ужасно вами хвастается.
- Вам Катя не нравится? - спросил Леша.
- Напротив. Очень хорошая девочка. Знаете, не дожидаясь, пока дедушка выпорет Валю, она сама ее поколотила.
- Вы же против телесных наказании?
- Конечно. И я сделала Кате выговор. Но я ее понимаю.
Они шли по улице и разговаривали про воспитание. Леша был доволен, что Катя вступилась за горбатую девочку и поколотила Валю Стрелкову. Это было справедливо.
- Вообще очень справедливая девчонка, - говорил Леша. - Несколько лет назад я приезжал сюда в отпуск. И пошел с Катей в зоопарк. Никогда не забуду! Катерина прямо упивалась: звери, птицы! И все живые! И обезьяны! Потом пошли мы к рыбам, постояли около аквариумов. А напоследок зашли ко льву. Он был очень большой и сердитый. - Леша вдруг засмеялся. - Наверно, в отличие от Исаковского, ему нужна была Африка. Он ревел, кидался на решетку. И вдруг Катька - ей было года четыре тогда - подскочила к самой клетке и стала кричать ему в ответ. Постойте, что же она кричала? "Никто тебя не боится!", "Перестань сейчас же, кому говорю?", "Ты что, фашист, что ли?" Они долго рычали друг на друга, я ее, знаете, еле уволок. Я уже тогда понял, что у нее в жизни будет много неприятностей.
Татьяна Сергеевна засмеялась и спросила:
- А потом?
- Потом? Потом мы пошли в молочное кафе. Простокваша с булкой тоже произвели на нее огромное впечатление.
- Нет, я не про это. А потом вы уехали? Ну конечно, вы же и есть тот самый дядя Леша, который живет в Германии.
- Да, я действительно тот самый дядя Леша. А мою старшую племянницу вы знаете?
- Анюту? Ну конечно. Она часто приходит к нам в класс .Девочка с таинственным личиком.
- С таинственным? - переспросил Леша и умолк.
На дворе стоял январь, но уже тянуло весной. Едва уловимо. Влажный воздух, сорвавшаяся с водосточной трубы капля. Еще не капель, та будет в апреле: щедро одна за другой поскачут на мостовую капли, со звоном сорвется наземь сосулька, неторопливо поплывут в чисто вымытом небе легкие облака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75