"1 сентября 1949 года.
Нынче Катя проснулась в пять часов утра. Прощаясь со мной на школьном дворе, сказала сдавленным голосом:
- До свиданья, мамочка, передай привет папе. Учительница вышла к. ребятам веселая, смеющаяся. Ей лет
Двадцать, не больше. Похожа на старшеклассницу. Очень славная и улыбается хорошо. Катя так счастливо сияла в ответ, что я чуть не ослепла, глядя на нее.
Катя:
- Мама, мне наш физкультурник не нравится. Он очень грубо кричит, вот так: "Ррравняйсь! Становись!"
- Дурочка, так ведь это команда! Разве можно командовать тихо?
- Не тихо, конечно, но зачем так грубо? Можно так: "Равняйсь! Становись!" - Эти слова Катя произносит ласковым, почти просительным голосом. - Нет, он мне не нравится!
Дедушка:
- Что это у вас такой плохой замок? Обокрадут вас, смотрите!
Катя, с укоризной:
- Дедушка, в нашей стране - воры? Анисья Матвеевна:
- Ну вот, пожалуйста, уже и воров отменила. Как она у вас на свете жить будет?
Катя:
- Ох, мама, и ругала нас Татьяна Сергеевна! Что мы класс подметаем плохо! Самыми последними словами ругала - и аристократами и по-всякому. завтра Аня с Женей пойдут слушать "Евгения Онегина".
Поэтому Митя пересказал им содержание, а потом читал им вслух. Катя тоже слушала, и очень внимательно. Митя:
- Онегин сказал Татьяне, что не любит ее...Катя, в ужасе:
- Так и сказал?
Когда Митя читал сцену дуэли. Катя в отчаянии зажала уши. Слушая: "Нет, поминутно видеть вас, повсюду следовать за вами...", она сказала мстительно: "Так ему и надо!" Женя слушал сдержанно, молчал.
- Понравилось тебе? - спросила я, когда они вернулись из театра.
Он ответил:
- Стреляли здорово.
Аня все чаще заговаривает о том, кем быть.
- Митя, кто у вас в редакции работает по справедливым делам?
- Жалобы, что ли, разбирает? Отдел писем.
- Вот пойду в отдел писем, стану там работать, надо, чтоб все всегда было справедливо.
- Анюта, Женя, - говорит Митя, - вот послушайте, что было: ученики пятого класса узнали, что у одного их товарища нет ни обуви, ни теплой шапки. Вот они собрались, скопили денег, купили шапку, решили преподнести мальчику на сборе отряда. Как по-твоему, правильно они поступили?
- Нет, - отвечает Аня, не задумываясь. - Зачем на сборе? Они должны были отдать ему один на один.
- А я все равно не взял бы, - говорит Женя, - ни на сборе, ни в одиночку.
Наши дети лучше, честнее нас.
- Мама, ты помнишь мою первую учительницу Зинаиду Петровну? спрашивает Аня (как не помнить!). - Ну вот, ты меня перевела в другую школу, и я стала учиться у хорошей учительницы. А остальные девочки?"
- Вот что, друг мой, - сказала Марина Алексеевна запальчиво, - у вас кет самого главного: уверенности в себе. Человек всегда должен понимать, чего он стоит. И угадывать в себе самое сокровенное, то, чего другие в нем не знают и знать не могут.
- Впервые в жизни меня укоряют в недостатке самоуверенности, - ответил Поливанов насмешливо. - Когда я был на своем месте...
- Я сейчас не о самоуверенности говорю, а о самостоятельности мышления. Вас никто по-настоящему не видит. И вы себя не видите и не понимаете. И то и дело называете себя фотокорреспондентом. И другим это хотите внушить. А это чушь, понимаете, чушь!
- Кто же я, по-вашему? - с любопытством спросил Поливанов.
- Вы - чистой воды очеркист. Но это еще не все. Вы можете написать прекрасный сценарий, я в этом убеждена: у вас очень точный и хороший диалог.
- Диалог - это еще не все...
- Ну, разумеется, не все. А знаете, когда я вдруг отчетливо поняла, что вы очеркист? Когда сравнила вашу корреспонденцию о сормовском заводе и кемеровскую корреспонденцию Локтева. Вы оба написали совершенно на одну и ту же тему, но у него - сухая статья, а у вас - художественный очерк. У вас люди, события, судьбы и свое "я". Я говорила вам об этом давным-давно, еще после Подгорска. Не безликое газетное "мы", а очень личное "я". А это важно. Тем более что думаете вы нестандартно и видите свежо.
Комната, где они сидели, была просторная, светлая, с легкими занавесками на окнах. Низкий диван, низкий круглый столик, два кресла да книжные полки - вот и вся мебель. Абажур самодельный, бумажный, разрисованный чьей-то легкой, небрежной кистью: кленовые листья вперемежку с темными силуэтами летящих птиц. Теплый свет сочился сквозь толстую пергаментную бумагу, и красные листья и темные птицы казались прозрачными.
"Зачем она говорит все это? - сказал себе Поливанов. - Думаю я стандартно и вижу не свежо. И мой очерк ничуть не лучше локтевского. Уж я-то знаю!"
- Да, видите вы свежо и нестандартно. Чего же вам недостает? Смелости! Только смелости!
- Марина Алексеевна, кто вам сделал этот абажур? - спросил Поливанов.
- Сама. Зачем вы переводите разговор? Я ведь очень хорошо понимаю; вам важно услышать то, что я говорю. Именно эти слова нужны вам, чтоб на них опереться.
- Ну, полно, я и сам о себе все знаю.
- Ах, вы хотите еще, вам мало? Извольте: вы - человек талантливый, но еще себя не до конца выразивший и...
Поливанов засмеялся и подошел к окну. На дворе под липой стоял большой стол, и молодые парни, с азартом ударяя костяшками, играли в "козла".
- Сел! Ого-го! Сел! - доносилось со двора. А из глубины комнаты слышался спокойный и немного насмешливый голос:
- Самое легкое из того, что мы можем, - это отойти, отказаться, устраниться... Вы меня слышите, Дмитрий Александрович? Не хотите ли рюмку коньяку?
- Нет. А впрочем, пожалуй.
Своей легкой и твердой походкой она вышла из комнаты и вернулась с маленьким подносом, на котором лежали бутерброды и стояла бутылка коньяка.
- Ну что ж, за вашу удачу, за вашу уверенность! Это - единственное, чего вам недостает. Да, все забываю вам сказать: у вас прелестная жена.
Поливанов вскинул глаза.
- А почему вы заговорили о Саше?
- Ее зовут Саша? Я вспомнила о ней потому, что думала о вас. Вы счастливый человек. У вас все есть: славная жена, милые дети. Старшая похожа на вас, а младшая, пожалуй, меньше.
- Она в нашу армянскую родню, в деда, - сам удивившись "нашей армянской родне", ответил Поливанов и сдвинул брови.
- Вы не познакомили меня с женой. Но я запомнила ее на новогодней елке. Она была с обеими девочками. Кто она по специальности? Кажется, медсестра? Почему бы вам не подумать о том, чтоб она кончила вуз? Вот встаньте на ноги, и это окажется легко, она сможет учиться.
- Что вы имеете в виду, когда говорите "встать на ноги"?
- Встать на ноги или, точнее, проявить себя до конца - это ваш долг не только перед самим собой, но и перед своими близкими.
Она говорила твердо и уверенно, глядя ему в глаза. И он ответил:
- Вы правы. Я не много сумел ей дать. Заботу. Тревоги. А радости маловато. Только - прошу прощенья - я не хочу об этом говорить.
- Выпьем, Дмитрий Александрович, - сказала она, - и давайте работать.
- Да, я отнял у вас много времени. Но я принес готовый план полосы, взгляните...
Он раскрыл блокнот, перелистал его. Она деловито села рядом, и он разложил перед ней листки, исписанные крупным четким почерком.
- Знаете, какой я придумал заголовок? Вы сейчас меня снова похвалите...
Она засмеялась и сказала:
- Валяйте, люблю хлесткие заголовки.
Они склонились над столом, перебивая друг друга, захваченные общей работой.
- У вас почерк лучше, писать будете вы, - сказала она. Время шло. Во втором часу ночи он вдруг опомнился и взглянул на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75