Схватив жену грубой лапищей за ухо, он притянул ее лицо к своему:
– В один прекрасный день, Делия, я расскажу твоей драгоценной семье, как ты обращаешься с ребенком. Я расскажу им все о тебе, старушка Делия, лучшая мамаша года! А сейчас, черт побери, накорми ребенка и дай мне немного отдохнуть. Мне еще работать сегодня вечером.
Она посмотрела на бородатое лицо в обрамлении длинных нечесаных волос и закусила губу, чтобы не расплакаться.
Она знала, на какую работу он собирается пойти вечером: будет слоняться без дела, строя из себя незнамо что, приторговывая здесь, пробуя новый наркотик там, и закончит вечер в постели с какой-нибудь малолетней проституткой.
Инспектор Лиммингтон сидел в приемной министра внутренних дел. Он нервно стряхивал существующие и несуществующие пылинки со своего добротного черного костюма, который в последний раз надевал на похороны сына. Его единственный сын погиб во время службы в армии. Нелепый инцидент, который ничего не значил ни для кого, кроме родителей погибшего и свидетелей случившегося.
Секретарша, женщина неопределенного возраста, любезно сказала:
– Вы можете войти.
Гарри Лиммингтон прошел в дверь министерского кабинета и тихо прикрыл ее за собой. Крупный мужчина, сидевший за столом, пригласил его сесть. Гарри присел, слушая окончание телефонного разговора.
– О'кей… Да… О'кей, тогда я буду там около восьми тридцати… Да, там же, где обычно, «Лордз Бар».
Он положил трубку и широко улыбнулся инспектору. Оба поднялись для рукопожатия. Рука министра походила скорее на руку рабочего. Это впечатление навсегда запомнилось Лиммингтону.
– Извините, что заставил вас ждать, старина, возникло срочное дело. Могу я предложить вам чего-нибудь? Чаю, кофе или чего-нибудь покрепче?
– Спасибо, сэр. Чаю, пожалуйста.
Министр нажал кнопку на телефоне:
– Пожалуйста, мисс Причард, два чая.
«Интересно, как часто он предлагает чай своим гостям», – подумал Лиммингтон. В человеке за столом, несмотря на его дружелюбие и приветливость, чувствовалась сила. Поэтому Лиммингтон радовался тому, что они по одну сторону баррикад. Он видел министра по телевизору бесчисленное количество раз, и вот теперь сидит у него в гостях и в полной мере ощущает его власть и могущество.
Они говорили о разных пустяках, пока не принесли чай – слабо заваренный напиток в чашках из тонкого фарфора, которые Лиммингтону было страшно и в руки-то взять. Когда мисс Причард вышла, министр с расстановкой произнес:
– Вам нужны Каванаг, мне тоже нужны Каванаг. Я думаю, мы можем действовать сообща.
Лиммингтон повел бровью и отхлебнул чаю, давая себе время на размышление. Он пытался понять, почему министр выбрал именно его.
Министр, казалось, был несколько озадачен молчанием собеседника. Лиммингтона забавляло его недоумение, но он, разумеется не показывал виду.
– Все, что у вас есть на них, я прошу передать мне. Мне лично. Думаю, вместе мы сможем прижать их к ногтю.
– Вы уверены? – скептически произнес инспектор.
– Естественно. Вы наверняка знаете: у семейки Каванаг есть уши во всех департаментах правительства. Они, по крайней мере их тетушка, знают обо всем, что только еще затевается в коридорах власти. Если мы хотим поймать их, нам следует быть очень и очень осторожными. Я считаю, что вы именно тот человек, который сможет наконец переловить эту волчью стаю.
Лиммингтон медленно растянул губы в улыбке:
– Мне кажется, я вас понимаю.
Министр тоже улыбнулся, потирая свои большие руки.
– У Каванаг много врагов, и на данный момент все их так называемые друзья хотят убрать их с дороги едва ли не больше нашего. Но сделать все нужно очень аккуратно, поэтому я и позвал вас.
Гарри Лиммингтон откинулся на спинку кресла. Улетучился даже его страх разбить чашку из тонкого фарфора. Теперь он понял, почему находится здесь. Но плевать хотел на то, сколько больших богатых задниц он спасал, охотясь на Каванаг. Они были нужны ему самому, нужны так сильно, что он ощущал просто физическую потребность достать их. Теперь, похоже, он сможет это сделать.
Генри Дамас умер в дорогой частной лечебнице. Его жена и сын оставались с ним до самой смерти. Впрочем, чтобы соблюсти приличия, они и не могли вести себя иначе. Теперь Бенедикт с женой и матерью находились в приемной юриста, ожидая оглашения завещания.
Изабель, словно помолодевшая после смерти мужа, сидела со сложенными на коленях руками и хотела только одного: чтобы все это поскорее закончилось.
Мистер Оттербаум, адвокат, посмотрел на них поверх пенсне и набрал побольше воздуха в грудь.
– Это завещание было составлено в 1951 году. Оно очень кратко. Ваш муж всегда был немногословен, как вы прекрасно знаете.
Изабель кивнула, а про себя подумала: «Давай же скорее, старый придурок». Потом до нее дошло, что «старый придурок» моложе ее.
– «Я, Генри Дамас, будучи в трезвом уме и добром здравии, оставляю все, чем владею, моему родному сыну Бенедикту. Он может позаботиться о своей матери так, как посчитает нужным».
Все трое замерли, выпрямившись в креслах. По их лицам было видно, что они оскорблены.
– «Поскольку родная мать его – мисс Бриони Каванаг, я думаю, он сам решит, как ему надлежит поступить. Таким образом, моя жена, Изабель Дамас, не наследует ничего, поскольку ее отец оставил ей хорошее состояние».
Мистер Оттербаум посмотрел на клиентов с выражением соболезнования на лице.
– Я могу только передать вам то, что написал ваш муж. Я не имею права выражать свое сожаление по поводу написанного. Завещание заверено моим отцом.
Изабель крепко зажмурилась.
– Скотина! Грязная вонючая скотина!
Эти слова вертелись в ее голове. Она не сознавала, что произнесла их вслух.
Ничего не понимавший Бенедикт озадаченно посмотрел сначала на жену, затем на мать.
– Что здесь, черт возьми, происходит?
Изабель схватила его за руку и покачала головой. Из глаз ее полились слезы.
Полтора часа спустя Бенедикт узнал правду о своем рождении. Изабель, обозленная на своего почившего мужа, рассказала ее так же грубо и бессердечно, как это сделал бы сам Дамас-старший. Бенедикт мрачно слушал историю о девочке, родившей в тринадцать лет сына от своего растлителя, и чувствовал, как форель, которую он ел в обед, просится наружу. Теперь он знал, почему никогда не любил отца, почему всегда чувствовал отвращение к нему. Теперь он знал, почему отец никогда не относился к нему так, как другие отцы относятся к своим сыновьям. Горькая правда жизни заставила заплакать Бенедикта, не унаследовавшего силы духа своей родной матери.
Фенелла Дамас, его жена, выслушала повесть о семейных тайнах с похвальным спокойствием. Изабель могла коситься на нее за это, но в характере Фенеллы имелось одно примечательное качество: ничто не могло удивить ее.
Фенелла с нетерпением ждала того момента, когда сможет пересказать все детям. Особенно Натали, этому ребенку золотых шестидесятых, которой должна особенно понравиться такая история. Их настоящая бабушка – проститутка! Прямо-таки сенсационный материал из газеты «Мир новостей».
У Бенедикта, однако, имелись свои мысли на этот счет.
Бриони, Керри и близнецы попивали некрепкий кофе и говорили о предстоящей свадьбе Бойси. Впервые за многие годы Керри проявила искру интереса к чему-то во внешнем мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
– В один прекрасный день, Делия, я расскажу твоей драгоценной семье, как ты обращаешься с ребенком. Я расскажу им все о тебе, старушка Делия, лучшая мамаша года! А сейчас, черт побери, накорми ребенка и дай мне немного отдохнуть. Мне еще работать сегодня вечером.
Она посмотрела на бородатое лицо в обрамлении длинных нечесаных волос и закусила губу, чтобы не расплакаться.
Она знала, на какую работу он собирается пойти вечером: будет слоняться без дела, строя из себя незнамо что, приторговывая здесь, пробуя новый наркотик там, и закончит вечер в постели с какой-нибудь малолетней проституткой.
Инспектор Лиммингтон сидел в приемной министра внутренних дел. Он нервно стряхивал существующие и несуществующие пылинки со своего добротного черного костюма, который в последний раз надевал на похороны сына. Его единственный сын погиб во время службы в армии. Нелепый инцидент, который ничего не значил ни для кого, кроме родителей погибшего и свидетелей случившегося.
Секретарша, женщина неопределенного возраста, любезно сказала:
– Вы можете войти.
Гарри Лиммингтон прошел в дверь министерского кабинета и тихо прикрыл ее за собой. Крупный мужчина, сидевший за столом, пригласил его сесть. Гарри присел, слушая окончание телефонного разговора.
– О'кей… Да… О'кей, тогда я буду там около восьми тридцати… Да, там же, где обычно, «Лордз Бар».
Он положил трубку и широко улыбнулся инспектору. Оба поднялись для рукопожатия. Рука министра походила скорее на руку рабочего. Это впечатление навсегда запомнилось Лиммингтону.
– Извините, что заставил вас ждать, старина, возникло срочное дело. Могу я предложить вам чего-нибудь? Чаю, кофе или чего-нибудь покрепче?
– Спасибо, сэр. Чаю, пожалуйста.
Министр нажал кнопку на телефоне:
– Пожалуйста, мисс Причард, два чая.
«Интересно, как часто он предлагает чай своим гостям», – подумал Лиммингтон. В человеке за столом, несмотря на его дружелюбие и приветливость, чувствовалась сила. Поэтому Лиммингтон радовался тому, что они по одну сторону баррикад. Он видел министра по телевизору бесчисленное количество раз, и вот теперь сидит у него в гостях и в полной мере ощущает его власть и могущество.
Они говорили о разных пустяках, пока не принесли чай – слабо заваренный напиток в чашках из тонкого фарфора, которые Лиммингтону было страшно и в руки-то взять. Когда мисс Причард вышла, министр с расстановкой произнес:
– Вам нужны Каванаг, мне тоже нужны Каванаг. Я думаю, мы можем действовать сообща.
Лиммингтон повел бровью и отхлебнул чаю, давая себе время на размышление. Он пытался понять, почему министр выбрал именно его.
Министр, казалось, был несколько озадачен молчанием собеседника. Лиммингтона забавляло его недоумение, но он, разумеется не показывал виду.
– Все, что у вас есть на них, я прошу передать мне. Мне лично. Думаю, вместе мы сможем прижать их к ногтю.
– Вы уверены? – скептически произнес инспектор.
– Естественно. Вы наверняка знаете: у семейки Каванаг есть уши во всех департаментах правительства. Они, по крайней мере их тетушка, знают обо всем, что только еще затевается в коридорах власти. Если мы хотим поймать их, нам следует быть очень и очень осторожными. Я считаю, что вы именно тот человек, который сможет наконец переловить эту волчью стаю.
Лиммингтон медленно растянул губы в улыбке:
– Мне кажется, я вас понимаю.
Министр тоже улыбнулся, потирая свои большие руки.
– У Каванаг много врагов, и на данный момент все их так называемые друзья хотят убрать их с дороги едва ли не больше нашего. Но сделать все нужно очень аккуратно, поэтому я и позвал вас.
Гарри Лиммингтон откинулся на спинку кресла. Улетучился даже его страх разбить чашку из тонкого фарфора. Теперь он понял, почему находится здесь. Но плевать хотел на то, сколько больших богатых задниц он спасал, охотясь на Каванаг. Они были нужны ему самому, нужны так сильно, что он ощущал просто физическую потребность достать их. Теперь, похоже, он сможет это сделать.
Генри Дамас умер в дорогой частной лечебнице. Его жена и сын оставались с ним до самой смерти. Впрочем, чтобы соблюсти приличия, они и не могли вести себя иначе. Теперь Бенедикт с женой и матерью находились в приемной юриста, ожидая оглашения завещания.
Изабель, словно помолодевшая после смерти мужа, сидела со сложенными на коленях руками и хотела только одного: чтобы все это поскорее закончилось.
Мистер Оттербаум, адвокат, посмотрел на них поверх пенсне и набрал побольше воздуха в грудь.
– Это завещание было составлено в 1951 году. Оно очень кратко. Ваш муж всегда был немногословен, как вы прекрасно знаете.
Изабель кивнула, а про себя подумала: «Давай же скорее, старый придурок». Потом до нее дошло, что «старый придурок» моложе ее.
– «Я, Генри Дамас, будучи в трезвом уме и добром здравии, оставляю все, чем владею, моему родному сыну Бенедикту. Он может позаботиться о своей матери так, как посчитает нужным».
Все трое замерли, выпрямившись в креслах. По их лицам было видно, что они оскорблены.
– «Поскольку родная мать его – мисс Бриони Каванаг, я думаю, он сам решит, как ему надлежит поступить. Таким образом, моя жена, Изабель Дамас, не наследует ничего, поскольку ее отец оставил ей хорошее состояние».
Мистер Оттербаум посмотрел на клиентов с выражением соболезнования на лице.
– Я могу только передать вам то, что написал ваш муж. Я не имею права выражать свое сожаление по поводу написанного. Завещание заверено моим отцом.
Изабель крепко зажмурилась.
– Скотина! Грязная вонючая скотина!
Эти слова вертелись в ее голове. Она не сознавала, что произнесла их вслух.
Ничего не понимавший Бенедикт озадаченно посмотрел сначала на жену, затем на мать.
– Что здесь, черт возьми, происходит?
Изабель схватила его за руку и покачала головой. Из глаз ее полились слезы.
Полтора часа спустя Бенедикт узнал правду о своем рождении. Изабель, обозленная на своего почившего мужа, рассказала ее так же грубо и бессердечно, как это сделал бы сам Дамас-старший. Бенедикт мрачно слушал историю о девочке, родившей в тринадцать лет сына от своего растлителя, и чувствовал, как форель, которую он ел в обед, просится наружу. Теперь он знал, почему никогда не любил отца, почему всегда чувствовал отвращение к нему. Теперь он знал, почему отец никогда не относился к нему так, как другие отцы относятся к своим сыновьям. Горькая правда жизни заставила заплакать Бенедикта, не унаследовавшего силы духа своей родной матери.
Фенелла Дамас, его жена, выслушала повесть о семейных тайнах с похвальным спокойствием. Изабель могла коситься на нее за это, но в характере Фенеллы имелось одно примечательное качество: ничто не могло удивить ее.
Фенелла с нетерпением ждала того момента, когда сможет пересказать все детям. Особенно Натали, этому ребенку золотых шестидесятых, которой должна особенно понравиться такая история. Их настоящая бабушка – проститутка! Прямо-таки сенсационный материал из газеты «Мир новостей».
У Бенедикта, однако, имелись свои мысли на этот счет.
Бриони, Керри и близнецы попивали некрепкий кофе и говорили о предстоящей свадьбе Бойси. Впервые за многие годы Керри проявила искру интереса к чему-то во внешнем мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120