Вслед за ними вышел и лейтенант.
Я поднялся на помост и открутил позолоченные струбцины, которыми крышка крепилась к гробу. Она была довольно массивной. Голубков хотел помочь мне, но Кейт отстранил его, так как решил, вероятно, что долг вежливости по отношению к человеку старше его важней, чем разница в воинских званиях. Или справедливо рассудил, что генерал-майор российских вооружённых сил — это немножечко больше, чем генерал-лейтенант эстонской армии, на вооружении которой было всего два вертолёта, один задрипанный самолёт и два или три средних танка.
Стараясь не уронить драгоценную крышку на мраморный пол, мы осторожно спустились с помоста и отнесли её к стене.
Когда мы вернулись, Голубков стоял над открытым гробом, и вид у него был такой, что сказать «ошеломлённый» значило не сказать ничего. Движением руки он остановил Кейта, который уже занёс ногу, чтобы подняться на помост, и для чего-то спросил:
— Кто приглашён на торжественную церемонию?
— Члены правительства и парламента, президент, премьер-министр, — ответил Кейт. — Явятся, конечно, не все. Из политических соображений. Но будут все активисты Союза борцов за свободу Эстонии, Национально-патриотического союза, ветераны. Всего разослано около двухсот персональных приглашений.
— Кто будет руководить церемонией?
— Это доверено мне.
— Поднимайтесь, — разрешил Голубков. — Смотрите. Добро пожаловать в ад.
В гробу не было никаких конских костей. Камней и земли тоже не было. Зато там было нечто такое, отчего я офонарел не меньше, чем генерал Голубков.
В гробу на белоснежной атласной обивке покоилась зелёная металлическая коробка размером с танковый аккумулятор. Рядом с ней лежала металлическая крышка, которую Голубков успел снять. На верхней панели был дисплей с застывшими цифрами «0:20».
Это было изделие «ФЗУД-8-ВР»: фугасный заряд усиленного действия, эквивалентный восьми килограммам тротила, с радиоуправляемым взрывателем.
Цифры «0:20» на дисплее означали, что после подачи радиосигнала взрыв произойдёт через двадцать минут — в тот самый, скорее всего, момент, когда прогремит оружейный салют над могилой национального героя Эстонии командира 20-й Эстонской дивизии СС, кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями, штандартенфюрера СС Альфонса Ребане.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
«— Здравствуй, Роза. У тебя странный вид. Что-то случилось?
— Здравствуйте, отец.
— Отец. Я всегда хотел, чтобы ты называла меня отцом. Вот и назвала.
— Здравствуйте, отец. Здравствуйте, Альфонс Ребане.
— Какая красивая у тебя роза. Мальчишкой я помогал отцу. Он любил возиться с цветами. Сейчас много новых сортов. Их я не знаю. А этот знаю. Это старый сорт. Он называется «Глория Дей». Я привык, что цветы тебе дарю я. Откуда у тебя эта роза?
— Мне её подарил молодой человек. Один из тех странных молодых людей, которые увезли меня в Марьямаа. Они спасли мне жизнь. Я звонила вам из мотеля. По телефону я не могла ничего толком рассказать. Сейчас тоже не могу. Потому что так ничего и не знаю.
— Почему ты назвала этих молодых людей странными?
— Они живут в пятом времени года. Пятое время года — это война. Я думаю, что вы тоже прожили всю свою жизнь в пятом времени года, Альфонс Ребане.
— Нет, Роза. Я не Альфонс Ребане. И ты это знаешь.
— Я уже ничего не знаю. Вот ваш снимок. Вот надпись на нем: «Альфонс Ребане, девятое мая сорок пятого года, Мюрвик— Фленсбург». Вы стали старше на пятьдесят четыре года. Но это вы.
— Можно взглянуть? Какой красавец! Даже не верится, что это я. Но это я. Да, Роза, я. Шесть лет я жил под именем твоего отца. Но моё имя — Альгирис Паальман. Это моё настоящее имя. Я назвался своим настоящим именем при нашей первой встрече, когда у меня случайно оказался лишний билет на органный концерт Гарри Гродберга. Я не имел права этого делать. Но мне почему-то показалось очень важным назваться своим настоящим именем. Когда я переехал в Эстонию, я вернул себе своё имя. Человек должен умирать под тем же именем, которое получил при рождении. Иначе надпись на его могильном камне превратится в кроссворд.
— Сейчас я уже не верю, что лишний билет на концерт Гарри Гродберга оказался у вас случайно.
— Ты права. Не случайно. Я хотел с тобой познакомиться.
— Мне было девятнадцать лет. Чем девятнадцатилетняя студентка могла привлечь внимание советской госбезопасности?
— Ничем. Советскую госбезопасность ты не интересовала. Ты интересовала меня. Давай войдём в собор. Там сейчас никого нет. Там и поговорим. А потом я поиграю для тебя.
— Нам не стоит заходить в собор, Альгирис. В храме нельзя лгать. Вам придётся говорить правду.
— Я и не собираюсь лгать. Я никогда тебе не лгал. Да, я говорил не все. Но не лгал.
— Вы говорили, что были военным переводчиком и работали в советской миссии в Лондоне. Это правда?
— Правда. Я действительно работал в советской миссии в Лондоне. Но я был прикомандирован к ней британским генеральным штабом. В начале войны у меня был чин лейтенанта армии Её величества.
— Какой чин был у вас в конце войны?
— Майор.
— А сейчас?
— Я давно в отставке.
— Какой чин вы имели, когда вышли в отставку?
— Полковник.
— Вы говорили, что после возвращения в Москву работали преподавателем дипломатической академии.
— Это тоже правда. Только не после возвращения в Москву, а после переезда в Москву. На языке разведчиков — после эксфильтрации. А дипломатическая академия — одно из названий академии КГБ.
— Вы говорили, что родились в Таллине.
— И это правда. Мой отец был регентом Домского собора. После декабрьского восстания 1924 года семья эмигрировала в Англию. Восстание потерпело поражение, но отец сказал, что большевики на этом не успокоятся. Он оказался прав. Я родился в Эстонии, но с двенадцати лет жил в Лондоне. Англия стала моей новой родиной.
— Мальчик. Ученик органиста. Значит, это были вы?
— Да, я был учеником органиста. И органистом я тоже был. А потом… Потом началась война.
— Вы сказали, что после войны несколько лет работали в Англии. Сегодня я узнала, кем вы работали. Но я хочу услышать это от вас.
— Я был руководителем эстонского сопротивления и начальником разведшколы в Йоркшире. И звали меня тогда — Альфонс Ребане.
— Значит, это благодаря вам в Эстонии были уничтожены «лесные братья»?
— Да, Роза.
— Вы были агентом советской разведки?
— И да, и нет.
— Давайте войдём в собор…»
«— Я знал, Роза, что рано или поздно этот разговор состоится. Я оттягивал его сколько мог. Потом ты поймёшь почему. В марте сорок пятого года Эстонская дивизия СС, которой командовал твой отец, сдалась в плен союзникам. Альфонсу Ребане предложили возглавить разведшколу. На роль руководителя эстонского сопротивления нужна была заметная фигура, символ. Лучшим символом был твой отец. Но он сказал, что устал от войны и больше не хочет воевать ни с кем. Он хотел только одного — найти Агнию. Больше он не хотел ничего. Джентльмены из Сикрет интеллидженс сервис решили использовать его имя. Остановились на моей кандидатуре. Эстонец. Такой же высокий, такой же худой. Примерно такого же возраста. Альфонс Ребане был старше меня всего на четыре года. Было принято решение Альфонса Ребане убрать, а меня внедрить под его именем. Так и сделали. Меня доставили в ставку гросс-адмирала Деница, он вручил мне Рыцарский крест с дубовыми листьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Я поднялся на помост и открутил позолоченные струбцины, которыми крышка крепилась к гробу. Она была довольно массивной. Голубков хотел помочь мне, но Кейт отстранил его, так как решил, вероятно, что долг вежливости по отношению к человеку старше его важней, чем разница в воинских званиях. Или справедливо рассудил, что генерал-майор российских вооружённых сил — это немножечко больше, чем генерал-лейтенант эстонской армии, на вооружении которой было всего два вертолёта, один задрипанный самолёт и два или три средних танка.
Стараясь не уронить драгоценную крышку на мраморный пол, мы осторожно спустились с помоста и отнесли её к стене.
Когда мы вернулись, Голубков стоял над открытым гробом, и вид у него был такой, что сказать «ошеломлённый» значило не сказать ничего. Движением руки он остановил Кейта, который уже занёс ногу, чтобы подняться на помост, и для чего-то спросил:
— Кто приглашён на торжественную церемонию?
— Члены правительства и парламента, президент, премьер-министр, — ответил Кейт. — Явятся, конечно, не все. Из политических соображений. Но будут все активисты Союза борцов за свободу Эстонии, Национально-патриотического союза, ветераны. Всего разослано около двухсот персональных приглашений.
— Кто будет руководить церемонией?
— Это доверено мне.
— Поднимайтесь, — разрешил Голубков. — Смотрите. Добро пожаловать в ад.
В гробу не было никаких конских костей. Камней и земли тоже не было. Зато там было нечто такое, отчего я офонарел не меньше, чем генерал Голубков.
В гробу на белоснежной атласной обивке покоилась зелёная металлическая коробка размером с танковый аккумулятор. Рядом с ней лежала металлическая крышка, которую Голубков успел снять. На верхней панели был дисплей с застывшими цифрами «0:20».
Это было изделие «ФЗУД-8-ВР»: фугасный заряд усиленного действия, эквивалентный восьми килограммам тротила, с радиоуправляемым взрывателем.
Цифры «0:20» на дисплее означали, что после подачи радиосигнала взрыв произойдёт через двадцать минут — в тот самый, скорее всего, момент, когда прогремит оружейный салют над могилой национального героя Эстонии командира 20-й Эстонской дивизии СС, кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями, штандартенфюрера СС Альфонса Ребане.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
«— Здравствуй, Роза. У тебя странный вид. Что-то случилось?
— Здравствуйте, отец.
— Отец. Я всегда хотел, чтобы ты называла меня отцом. Вот и назвала.
— Здравствуйте, отец. Здравствуйте, Альфонс Ребане.
— Какая красивая у тебя роза. Мальчишкой я помогал отцу. Он любил возиться с цветами. Сейчас много новых сортов. Их я не знаю. А этот знаю. Это старый сорт. Он называется «Глория Дей». Я привык, что цветы тебе дарю я. Откуда у тебя эта роза?
— Мне её подарил молодой человек. Один из тех странных молодых людей, которые увезли меня в Марьямаа. Они спасли мне жизнь. Я звонила вам из мотеля. По телефону я не могла ничего толком рассказать. Сейчас тоже не могу. Потому что так ничего и не знаю.
— Почему ты назвала этих молодых людей странными?
— Они живут в пятом времени года. Пятое время года — это война. Я думаю, что вы тоже прожили всю свою жизнь в пятом времени года, Альфонс Ребане.
— Нет, Роза. Я не Альфонс Ребане. И ты это знаешь.
— Я уже ничего не знаю. Вот ваш снимок. Вот надпись на нем: «Альфонс Ребане, девятое мая сорок пятого года, Мюрвик— Фленсбург». Вы стали старше на пятьдесят четыре года. Но это вы.
— Можно взглянуть? Какой красавец! Даже не верится, что это я. Но это я. Да, Роза, я. Шесть лет я жил под именем твоего отца. Но моё имя — Альгирис Паальман. Это моё настоящее имя. Я назвался своим настоящим именем при нашей первой встрече, когда у меня случайно оказался лишний билет на органный концерт Гарри Гродберга. Я не имел права этого делать. Но мне почему-то показалось очень важным назваться своим настоящим именем. Когда я переехал в Эстонию, я вернул себе своё имя. Человек должен умирать под тем же именем, которое получил при рождении. Иначе надпись на его могильном камне превратится в кроссворд.
— Сейчас я уже не верю, что лишний билет на концерт Гарри Гродберга оказался у вас случайно.
— Ты права. Не случайно. Я хотел с тобой познакомиться.
— Мне было девятнадцать лет. Чем девятнадцатилетняя студентка могла привлечь внимание советской госбезопасности?
— Ничем. Советскую госбезопасность ты не интересовала. Ты интересовала меня. Давай войдём в собор. Там сейчас никого нет. Там и поговорим. А потом я поиграю для тебя.
— Нам не стоит заходить в собор, Альгирис. В храме нельзя лгать. Вам придётся говорить правду.
— Я и не собираюсь лгать. Я никогда тебе не лгал. Да, я говорил не все. Но не лгал.
— Вы говорили, что были военным переводчиком и работали в советской миссии в Лондоне. Это правда?
— Правда. Я действительно работал в советской миссии в Лондоне. Но я был прикомандирован к ней британским генеральным штабом. В начале войны у меня был чин лейтенанта армии Её величества.
— Какой чин был у вас в конце войны?
— Майор.
— А сейчас?
— Я давно в отставке.
— Какой чин вы имели, когда вышли в отставку?
— Полковник.
— Вы говорили, что после возвращения в Москву работали преподавателем дипломатической академии.
— Это тоже правда. Только не после возвращения в Москву, а после переезда в Москву. На языке разведчиков — после эксфильтрации. А дипломатическая академия — одно из названий академии КГБ.
— Вы говорили, что родились в Таллине.
— И это правда. Мой отец был регентом Домского собора. После декабрьского восстания 1924 года семья эмигрировала в Англию. Восстание потерпело поражение, но отец сказал, что большевики на этом не успокоятся. Он оказался прав. Я родился в Эстонии, но с двенадцати лет жил в Лондоне. Англия стала моей новой родиной.
— Мальчик. Ученик органиста. Значит, это были вы?
— Да, я был учеником органиста. И органистом я тоже был. А потом… Потом началась война.
— Вы сказали, что после войны несколько лет работали в Англии. Сегодня я узнала, кем вы работали. Но я хочу услышать это от вас.
— Я был руководителем эстонского сопротивления и начальником разведшколы в Йоркшире. И звали меня тогда — Альфонс Ребане.
— Значит, это благодаря вам в Эстонии были уничтожены «лесные братья»?
— Да, Роза.
— Вы были агентом советской разведки?
— И да, и нет.
— Давайте войдём в собор…»
«— Я знал, Роза, что рано или поздно этот разговор состоится. Я оттягивал его сколько мог. Потом ты поймёшь почему. В марте сорок пятого года Эстонская дивизия СС, которой командовал твой отец, сдалась в плен союзникам. Альфонсу Ребане предложили возглавить разведшколу. На роль руководителя эстонского сопротивления нужна была заметная фигура, символ. Лучшим символом был твой отец. Но он сказал, что устал от войны и больше не хочет воевать ни с кем. Он хотел только одного — найти Агнию. Больше он не хотел ничего. Джентльмены из Сикрет интеллидженс сервис решили использовать его имя. Остановились на моей кандидатуре. Эстонец. Такой же высокий, такой же худой. Примерно такого же возраста. Альфонс Ребане был старше меня всего на четыре года. Было принято решение Альфонса Ребане убрать, а меня внедрить под его именем. Так и сделали. Меня доставили в ставку гросс-адмирала Деница, он вручил мне Рыцарский крест с дубовыми листьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92