Или не существовать вообще. Последнее письмо, двести шестое, начиналось так: «Любимый мой, мир сошёл с ума. Любимый мой, в этом мире есть только наша любовь. Любимый мой, я пишу тебе из Освенцима…»
— Он прочитал эти письма?
— Да.
— При вас?
— Нет. Я разговаривал с ним недолго. Я рассказал ему, как погибла Агния. Я рассказал ему, что ты защитила диссертацию и стала самым молодым доктором наук в Эстонии. Потом отдал ему письма и улетел.
— Вы сказали ему, кто вы?
— Нет. Но он, мне кажется, понял.
— Вы сказали, что стали для меня отцом?
— Нет. Но это он тоже понял.
— Расскажите о нем.
— Высокий, худой. Жилистый. Совершенно лысый. Без зубов. Ходил, не сгибая коленей. Поэтому у него была кличка Костыль. На обеих ногах у него были перерезаны сухожилия.
— Матерь Божья! Чтобы он не сбежал?!
— Да.
— Как жалко, что мы сейчас в храме! Как жалко, что мы сейчас в храме! Я иногда ненавижу наше время. Всю его мерзость. Всю его тупость, пошлость. Сейчас я говорю: в какое прекрасное время мы живём! В какое прекрасное!
— Оно понравится тебе ещё больше, когда ты дослушаешь меня.
— Я слушаю вас, отец.
— Мне осталось сказать немного. Но это самое трудное. Летом семьдесят шестого года я получил бандероль из Магаданской области, из посёлка Усть-Омчуг. К бандероли было приложено письмо. Писал плотник, с которым Альфонс Ребане вместе работал. Человек, судя по письму, не слишком грамотный. В письме было вот что. После моего отъезда из посёлка Костыль пошёл к нотариусу и сделал завещание. Над ним смеялись, потому что никакого имущества у него не было. Но потом перестали смеяться, потому что он завязал. Бросил пить, стал копить деньги. Все эти деньги он отдал одному корешу, который собрался в отпуск на материк. Он должен был поехать в Таллин, найти дочь Костыля, передать ей на словах привет от родителя и отдать завещание. Из отпуска он вернулся в начале марта. Аккурат на женский день. Рассказал Костылю, что в Таллине был, дочерь нашёл, привет передал, но она вызвала ментовку и его замели…
— Я помню этот случай. Вечером позвонил в дверь какой-то совершенно пьяный мужик, нёс что-то невразумительное про привет с Колымы. Пел песню о том, как вставал на пути Магадан, столица Колымского края. Я выпроводила его и захлопнула дверь. Он звонил, стучал, потом стал ломиться. Все это с матом. Я позвонила в милицию. Господи милосердный, так это был посланец Альфонса Ребане!
— Да, Роза, это был он. Сначала его сунули в вытрезвитель, потом внимательно посмотрели документы и передали в КГБ, так как он сидел по пятьдесят восьмой статье. В КГБ его допросили, конверт с завещанием отобрали и приказали убираться из Таллина. Об этом он и сообщил Костылю. О том, как встретила его привет его дочерь. Костыль не расстроился, а даже как бы и засмеялся. Потом ушёл к себе в балок, принёс оттуда пакет с какими-то бумагами и отдал этот пакет автору письма. На пакете был адрес москвича, который прошлой осенью прилетал к Костылю. Мой адрес. Этот адрес и фамилию Костыль узнал у администраторши гостиницы, где я ночевал. Костыль попросил автора письма переслать этот пакет в Москву, если что. После этого выставил компании три бутылки спирта, а четвёртую зажал. Выпил со всеми стакан за женский день и сразу ушёл, хотя на улице было под тридцать и задувало. Нашли его в июне, когда сошёл снег. Его нашли в десяти километрах от посёлка. При нем была пустая бутылка из-под спирта. Ты понимаешь, Роза, почему я так подробно пересказываю это письмо?
— Да.
— Похоронили его всем миром, а на кресте написали, что помер он восьмого марта, так как решили, что тогда он и забрёл в тундру, хватанув лишку. Забрёл в тундру. На десять километров.
— На ногах с перерезанными сухожилиями.
— Да. После поминок автор письма вспомнил про пакет и переслал его мне простой бандеролью. В бандероли были двести шесть писем Агнии Альфонсу Ребане. Он завещал тебе не недвижимость, Роза. Она завещал тебе самое дорогое, что у него было. Письма твоей матери.
— Эти письма…
— Да, Роза. Они у меня. Они были у меня все эти годы. Я не решался отдать их тебе, потому что мне пришлось бы рассказать все. Теперь отдам.
— Потому что теперь вы рассказали все?
— Это ещё не все. Я не рассказал тебе, как погибла Агния.
— Я знаю, как она погибла. Она приехала из Освенцима в Аугсбург и там узнала, кем был её любимый. Она застрелилась. Я не пойму только одного. Эти британские джентльмены — они что, не знали, кем был Альфонс Ребане?
— Знали.
— Так почему же они не сказали ей?! Для чего нужно было обрушивать на её голову эту адскую правду?!
— Потому что она выехала в Аугсбург десятого мая сорок пятого года. А девятого мая гросс-адмирал Карл Дениц вручил Альфонсу Ребане Рыцарский крест с дубовыми листьями. Вручил мне. Встречи Агнии со мной нельзя было допустить. Её и не допустили… «Любимый мой, мир сошёл с ума. Любимый мой, в этом мире есть только наша любовь. Любимый мой, я пишу тебе из Освенцима…» Теперь я рассказал тебе все.
— Господи! Господи! Прости и помилуй нас, грешных!
— А сейчас я поиграю тебе. Пройди в зал, а я поднимусь к органу. Дай мне эту розу. Я положу её на пюпитр. Я буду играть «Пассакалью» Баха. Ты знаешь, что такое пассакалья? Это песня провожания по улице.
«— Молодые люди, которые живут в пятом времени года. Спасибо вам за то, что вы спасли жизнь моей дочери. Я ваш должник. Располагайте мной. Может быть, я смогу помочь вам предотвратить то, что может произойти завтра. Конец связи…»
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Завтра была суббота. Начало торжественной церемонии похорон национального героя Эстонии было назначено на десять утра. Но уже к половине десятого аллеи Метсакальмисту и все свободное пространство между могилами было заполнено празднично одетыми и возвышенно настроенными гражданами Эстонии.
На солнце сверкали лакированные козырьки военных фуражек над каменными лицами эстонских солдат, застывших возле свежей могилы с зелёными бархатными подушечками в руках. На подушечках покоились боевые награды Третьего рейха. В толпе мелькали ветхие, тщательно отутюженные немецкие френчи, Железные кресты, орлы со свастикой, значки за участие в кампаниях на Восточном фронте.
На камне из чёрного гранита было выбито:
«KOLONEL ALFONS REBANE».
Дата рождения: «24.06.1908».
Дата смерти: «О8.03.1976».
Ровно в десять к центральному входу кладбища подкатил траурный кортеж: чёрный лимузин-катафалк в сопровождении мотоциклистов. За лимузином следовала открытая красная «мазератти». За рулём «мазератти» был внук национального героя Эстонии известный художник-абстракционист господин Томас Ребане, рядом с ним — его прелестная невеста госпожа Рита Лоо, вся в чёрном, в чёрных перчатках по локоть, в чёрной широкополой шляпе. Траур был ей к лицу, чёрное выгодно оттеняло цвет её волос — цвет осенней ржи, цвет эстонских полей, даже за полвека не вытоптанных советскими оккупантами, как они ни топтались.
На заднем сиденье «мазератти» возвышалась массивная фигура и крупная бритая голова начальника секретариата кабинета министров Эстонии господина Генриха Вайно — единственного высокопоставленного правительственного чиновника, который не побоялся открыто продемонстрировать свою солидарность с патриотически настроенными гражданами республики.
Впрочем, при необходимости его присутствие на церемонии можно было объяснить причинами семейного характера:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Он прочитал эти письма?
— Да.
— При вас?
— Нет. Я разговаривал с ним недолго. Я рассказал ему, как погибла Агния. Я рассказал ему, что ты защитила диссертацию и стала самым молодым доктором наук в Эстонии. Потом отдал ему письма и улетел.
— Вы сказали ему, кто вы?
— Нет. Но он, мне кажется, понял.
— Вы сказали, что стали для меня отцом?
— Нет. Но это он тоже понял.
— Расскажите о нем.
— Высокий, худой. Жилистый. Совершенно лысый. Без зубов. Ходил, не сгибая коленей. Поэтому у него была кличка Костыль. На обеих ногах у него были перерезаны сухожилия.
— Матерь Божья! Чтобы он не сбежал?!
— Да.
— Как жалко, что мы сейчас в храме! Как жалко, что мы сейчас в храме! Я иногда ненавижу наше время. Всю его мерзость. Всю его тупость, пошлость. Сейчас я говорю: в какое прекрасное время мы живём! В какое прекрасное!
— Оно понравится тебе ещё больше, когда ты дослушаешь меня.
— Я слушаю вас, отец.
— Мне осталось сказать немного. Но это самое трудное. Летом семьдесят шестого года я получил бандероль из Магаданской области, из посёлка Усть-Омчуг. К бандероли было приложено письмо. Писал плотник, с которым Альфонс Ребане вместе работал. Человек, судя по письму, не слишком грамотный. В письме было вот что. После моего отъезда из посёлка Костыль пошёл к нотариусу и сделал завещание. Над ним смеялись, потому что никакого имущества у него не было. Но потом перестали смеяться, потому что он завязал. Бросил пить, стал копить деньги. Все эти деньги он отдал одному корешу, который собрался в отпуск на материк. Он должен был поехать в Таллин, найти дочь Костыля, передать ей на словах привет от родителя и отдать завещание. Из отпуска он вернулся в начале марта. Аккурат на женский день. Рассказал Костылю, что в Таллине был, дочерь нашёл, привет передал, но она вызвала ментовку и его замели…
— Я помню этот случай. Вечером позвонил в дверь какой-то совершенно пьяный мужик, нёс что-то невразумительное про привет с Колымы. Пел песню о том, как вставал на пути Магадан, столица Колымского края. Я выпроводила его и захлопнула дверь. Он звонил, стучал, потом стал ломиться. Все это с матом. Я позвонила в милицию. Господи милосердный, так это был посланец Альфонса Ребане!
— Да, Роза, это был он. Сначала его сунули в вытрезвитель, потом внимательно посмотрели документы и передали в КГБ, так как он сидел по пятьдесят восьмой статье. В КГБ его допросили, конверт с завещанием отобрали и приказали убираться из Таллина. Об этом он и сообщил Костылю. О том, как встретила его привет его дочерь. Костыль не расстроился, а даже как бы и засмеялся. Потом ушёл к себе в балок, принёс оттуда пакет с какими-то бумагами и отдал этот пакет автору письма. На пакете был адрес москвича, который прошлой осенью прилетал к Костылю. Мой адрес. Этот адрес и фамилию Костыль узнал у администраторши гостиницы, где я ночевал. Костыль попросил автора письма переслать этот пакет в Москву, если что. После этого выставил компании три бутылки спирта, а четвёртую зажал. Выпил со всеми стакан за женский день и сразу ушёл, хотя на улице было под тридцать и задувало. Нашли его в июне, когда сошёл снег. Его нашли в десяти километрах от посёлка. При нем была пустая бутылка из-под спирта. Ты понимаешь, Роза, почему я так подробно пересказываю это письмо?
— Да.
— Похоронили его всем миром, а на кресте написали, что помер он восьмого марта, так как решили, что тогда он и забрёл в тундру, хватанув лишку. Забрёл в тундру. На десять километров.
— На ногах с перерезанными сухожилиями.
— Да. После поминок автор письма вспомнил про пакет и переслал его мне простой бандеролью. В бандероли были двести шесть писем Агнии Альфонсу Ребане. Он завещал тебе не недвижимость, Роза. Она завещал тебе самое дорогое, что у него было. Письма твоей матери.
— Эти письма…
— Да, Роза. Они у меня. Они были у меня все эти годы. Я не решался отдать их тебе, потому что мне пришлось бы рассказать все. Теперь отдам.
— Потому что теперь вы рассказали все?
— Это ещё не все. Я не рассказал тебе, как погибла Агния.
— Я знаю, как она погибла. Она приехала из Освенцима в Аугсбург и там узнала, кем был её любимый. Она застрелилась. Я не пойму только одного. Эти британские джентльмены — они что, не знали, кем был Альфонс Ребане?
— Знали.
— Так почему же они не сказали ей?! Для чего нужно было обрушивать на её голову эту адскую правду?!
— Потому что она выехала в Аугсбург десятого мая сорок пятого года. А девятого мая гросс-адмирал Карл Дениц вручил Альфонсу Ребане Рыцарский крест с дубовыми листьями. Вручил мне. Встречи Агнии со мной нельзя было допустить. Её и не допустили… «Любимый мой, мир сошёл с ума. Любимый мой, в этом мире есть только наша любовь. Любимый мой, я пишу тебе из Освенцима…» Теперь я рассказал тебе все.
— Господи! Господи! Прости и помилуй нас, грешных!
— А сейчас я поиграю тебе. Пройди в зал, а я поднимусь к органу. Дай мне эту розу. Я положу её на пюпитр. Я буду играть «Пассакалью» Баха. Ты знаешь, что такое пассакалья? Это песня провожания по улице.
«— Молодые люди, которые живут в пятом времени года. Спасибо вам за то, что вы спасли жизнь моей дочери. Я ваш должник. Располагайте мной. Может быть, я смогу помочь вам предотвратить то, что может произойти завтра. Конец связи…»
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Завтра была суббота. Начало торжественной церемонии похорон национального героя Эстонии было назначено на десять утра. Но уже к половине десятого аллеи Метсакальмисту и все свободное пространство между могилами было заполнено празднично одетыми и возвышенно настроенными гражданами Эстонии.
На солнце сверкали лакированные козырьки военных фуражек над каменными лицами эстонских солдат, застывших возле свежей могилы с зелёными бархатными подушечками в руках. На подушечках покоились боевые награды Третьего рейха. В толпе мелькали ветхие, тщательно отутюженные немецкие френчи, Железные кресты, орлы со свастикой, значки за участие в кампаниях на Восточном фронте.
На камне из чёрного гранита было выбито:
«KOLONEL ALFONS REBANE».
Дата рождения: «24.06.1908».
Дата смерти: «О8.03.1976».
Ровно в десять к центральному входу кладбища подкатил траурный кортеж: чёрный лимузин-катафалк в сопровождении мотоциклистов. За лимузином следовала открытая красная «мазератти». За рулём «мазератти» был внук национального героя Эстонии известный художник-абстракционист господин Томас Ребане, рядом с ним — его прелестная невеста госпожа Рита Лоо, вся в чёрном, в чёрных перчатках по локоть, в чёрной широкополой шляпе. Траур был ей к лицу, чёрное выгодно оттеняло цвет её волос — цвет осенней ржи, цвет эстонских полей, даже за полвека не вытоптанных советскими оккупантами, как они ни топтались.
На заднем сиденье «мазератти» возвышалась массивная фигура и крупная бритая голова начальника секретариата кабинета министров Эстонии господина Генриха Вайно — единственного высокопоставленного правительственного чиновника, который не побоялся открыто продемонстрировать свою солидарность с патриотически настроенными гражданами республики.
Впрочем, при необходимости его присутствие на церемонии можно было объяснить причинами семейного характера:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92