Смерть отца обострила в нем эти качества до предела. Поэтому Пастухов с первых фраз телефонного разговора понял, что уговорить его встретиться можно только одним способом.
И он воспользовался этим способом. Он сказал:
-- Я занимаюсь расследованием убийства вашего отца. Помочь в этом можете только вы. Если вы скажете "нет", я немедленно уезжаю, но в том, что преступление останется нераскрытым, будете виноваты только вы. И никто
другой.
Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя дома, но просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания. Пастухов пообещал, но обещания не выполнил. Оставив "пассат" за пару кварталов от места, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей, Первая улица Строителей и Вторая улица Строителей), по пути спрашивая у встречных прохожих, как пройти к дому номер 17, где жил Комаров. Ему подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
-- А вы к кому? К Комаровым, что ль?
Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее -- начало шестого вечера. Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно плотные сумерки, сгущенные наползавшим с Балтики туманом, тусклый и словно бы радужный свет уличных и домовых фонарей -- свет, в котором идти-то было
трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих к нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.
Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров по настоятельной просьбе Пастухова принес ему ксерокопию уголовного дела, где были собраны все материалы по убийству Комарова, и теперь Пастухов словно бы сверял то, что он знает, с тем, что он видит. Все свидетели (а их набралось с десяток) в
один голос твердили, что как раз в это примерно время они возвращались с автобусной остановки и никого постороннего на улице не видели. Следователь прокуратуры не придал особого значения этим показаниям. Слишком уж очевидно профессиональным был почерк убийцы. А таких профессионалов на улице Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все базы данных, запросило
Зональный информационный центр, но и там ничего не нашли.
Картина вырисовывалась отчетливая и безнадежная для следствия: нанятый киллер прилетел или приехал, сделал свое черное дело и скрылся. Оставался открытым вопрос о мотиве, но и здесь нашли выход. Его подсказал сын убитого, заявивший, что Комарова убили по ошибке -- должны были убить его, а не отца, убийца просто спутал. Они были примерно одного роста, оба грузные, основательной стати, оба носили похожие серые плащи, а "дипломаты" у них и вообще были совершенно одинаковые: их по случаю (и с большой скидкой) купила жена Юрия -- для мужа, а заодно и для свекра. Мотивов же для покушения на Юрия было предостаточно: он успешно занимался бизнесом, имел дело с портом, покушение на него могло быть результатом внутренней бандитской разборки.
Это заявление сына потерпевшего было подарком для следователя. Он с чистой совестью сунул папку в сейф на ту полку, где томились "висяки" или "глухари" -- дела зависшие, практически не имеющие шансов быть раскрытыми. Пресса поуспокоилась, начальство не дергало, понимая, что к чему, так что можно было спокойно заниматься другими делами, которых здесь, в портовом балтийском городе, было предостаточно.
Материалы следствия не помогли Пастухову представить картину происшедшего. Во-первых, он далеко не сразу понял смысл милицейских протоколов, написанных таким языком, что болтовня его Настены на их фоне казалась поэмами Пушкина. Сбивали с толку и многочисленные ссылки на статьи
Гражданского и Уголовного кодексов, с которыми Пастухову до этого не приходилось иметь дела. Он не отбросил документы, нет, он их самым внимательным образом изучил, разобрался в канцеляризмах протоколов, даже почти во всех упоминаемых статьях Кодексов, и в конце концов общие выводы следствия показались ему правильными. И только вот теперь, когда он шел от автобусной остановки к дому Комарова и каждый встречный объяснял ему дорогу самым подробным образом, а заодно пытался выведать, к кому и по какому делу он идет, у Пастухова не то чтобы зародилось сомнение в правильности этих выводов, но как бы крошечная заноза попала в руку -- совсем крошечная: жить можно, но все-таки беспокоит, все-таки что-то не совсем так.
Уже подойдя к аккуратному особнячку Комаровых, Пастухов вдруг вернулся к автобусной остановке и еще раз повторил путь, который уже проделал: дотошно выспрашивая прохожих об адресе, охотно отвечая, к кому он идет. Он даже придумал историю о дальнем родственнике Комаровых, с которым
Пастухов недавно виделся во Владивостоке и который при случае просил передать своякам привет. Он понял только одно, но понял твердо: не было здесь никакого приезжего киллера. Его обязательно увидели бы и приметили. А это означало, что убийца -- местный, свой. На него никто не обратил внимания именно потому, что он свой, примелькавшийся и потому не вызвавший никакого интереса.
В следственном деле, которое просматривал Пастухов, это предположение не игнорировалось. Но сыщики города К. единодушно пришли к выводу, что киллера такой квалификации в городе нет. Они перетрясли весь уголовный контингент, связанный с "мокрыми" делами, но там каждый раз присутствовали разбой, тупые бандитские нападения, не говоря про пьяную поножовщину. А тут работал холодный точный профессионал.
Не было такого в городе К. Не было, хоть ты застрелись.
На звонок Пастухову долго не открывали, смотрели из глазка, таились за дверью. И лишь когда он напомнил, что договаривался о встрече по телефону, возня в прихожей усилилась, звякнуло железо, и Пастухов оказался в уютном
просторном холле, украшенном деревянной прибалтийской резьбой и уставленном картонными коробками самых разных размеров. Жена Юрия Комарова, маленькая остроносая пигалица, поздоровалась с гостем и шмыгнула в соседнюю комнату. По тому, что в двери осталась щель в ладонь, Пастухов понял, что она не хочет пропустить ни слова из разговора мужа с этим незваным гостем.
Коробки, частью упакованные и обклеенные скотчем, а частью еще не закрытые, полунаполненные, загромождали и гостиную, куда Юрий ввел гостя.
-- Уезжаем, -- коротко объяснил он царящий в доме беспорядок. - Дочь уже отправили. А теперь вот и сами.
Он, вероятно, ожидал вопроса, куда они уезжают, и внутренне напрягся, готовясь как можно убедительнее соврать, но Пастухов не стал ни о чем спрашивать.
-- Если ваша жена хочет знать, о чем мы говорим, пусть зайдет, --предложил он. -- Нет -- нет. По крайней мере я буду точно знать, от кого уходит информация.
Юрий вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся.
-- Она не хочет ничего знать. Она боится.
-- Тогда действительно ей лучше ничего не знать, -- согласился Пастухов. -- Покажите мне последние фотографии вашего отца.
Снимков было немного, с десяток. На них Николай Иванович Комаров был запечатлен со своими студентами в день выпуска, дома на огороде и на крыльце. Единственное, чем он походил на сына, -- это была тучность. Причем у обоих это была некая природная особенность организма, а не следствие
переедания или лени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
И он воспользовался этим способом. Он сказал:
-- Я занимаюсь расследованием убийства вашего отца. Помочь в этом можете только вы. Если вы скажете "нет", я немедленно уезжаю, но в том, что преступление останется нераскрытым, будете виноваты только вы. И никто
другой.
Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя дома, но просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания. Пастухов пообещал, но обещания не выполнил. Оставив "пассат" за пару кварталов от места, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей, Первая улица Строителей и Вторая улица Строителей), по пути спрашивая у встречных прохожих, как пройти к дому номер 17, где жил Комаров. Ему подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
-- А вы к кому? К Комаровым, что ль?
Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее -- начало шестого вечера. Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно плотные сумерки, сгущенные наползавшим с Балтики туманом, тусклый и словно бы радужный свет уличных и домовых фонарей -- свет, в котором идти-то было
трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих к нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.
Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров по настоятельной просьбе Пастухова принес ему ксерокопию уголовного дела, где были собраны все материалы по убийству Комарова, и теперь Пастухов словно бы сверял то, что он знает, с тем, что он видит. Все свидетели (а их набралось с десяток) в
один голос твердили, что как раз в это примерно время они возвращались с автобусной остановки и никого постороннего на улице не видели. Следователь прокуратуры не придал особого значения этим показаниям. Слишком уж очевидно профессиональным был почерк убийцы. А таких профессионалов на улице Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все базы данных, запросило
Зональный информационный центр, но и там ничего не нашли.
Картина вырисовывалась отчетливая и безнадежная для следствия: нанятый киллер прилетел или приехал, сделал свое черное дело и скрылся. Оставался открытым вопрос о мотиве, но и здесь нашли выход. Его подсказал сын убитого, заявивший, что Комарова убили по ошибке -- должны были убить его, а не отца, убийца просто спутал. Они были примерно одного роста, оба грузные, основательной стати, оба носили похожие серые плащи, а "дипломаты" у них и вообще были совершенно одинаковые: их по случаю (и с большой скидкой) купила жена Юрия -- для мужа, а заодно и для свекра. Мотивов же для покушения на Юрия было предостаточно: он успешно занимался бизнесом, имел дело с портом, покушение на него могло быть результатом внутренней бандитской разборки.
Это заявление сына потерпевшего было подарком для следователя. Он с чистой совестью сунул папку в сейф на ту полку, где томились "висяки" или "глухари" -- дела зависшие, практически не имеющие шансов быть раскрытыми. Пресса поуспокоилась, начальство не дергало, понимая, что к чему, так что можно было спокойно заниматься другими делами, которых здесь, в портовом балтийском городе, было предостаточно.
Материалы следствия не помогли Пастухову представить картину происшедшего. Во-первых, он далеко не сразу понял смысл милицейских протоколов, написанных таким языком, что болтовня его Настены на их фоне казалась поэмами Пушкина. Сбивали с толку и многочисленные ссылки на статьи
Гражданского и Уголовного кодексов, с которыми Пастухову до этого не приходилось иметь дела. Он не отбросил документы, нет, он их самым внимательным образом изучил, разобрался в канцеляризмах протоколов, даже почти во всех упоминаемых статьях Кодексов, и в конце концов общие выводы следствия показались ему правильными. И только вот теперь, когда он шел от автобусной остановки к дому Комарова и каждый встречный объяснял ему дорогу самым подробным образом, а заодно пытался выведать, к кому и по какому делу он идет, у Пастухова не то чтобы зародилось сомнение в правильности этих выводов, но как бы крошечная заноза попала в руку -- совсем крошечная: жить можно, но все-таки беспокоит, все-таки что-то не совсем так.
Уже подойдя к аккуратному особнячку Комаровых, Пастухов вдруг вернулся к автобусной остановке и еще раз повторил путь, который уже проделал: дотошно выспрашивая прохожих об адресе, охотно отвечая, к кому он идет. Он даже придумал историю о дальнем родственнике Комаровых, с которым
Пастухов недавно виделся во Владивостоке и который при случае просил передать своякам привет. Он понял только одно, но понял твердо: не было здесь никакого приезжего киллера. Его обязательно увидели бы и приметили. А это означало, что убийца -- местный, свой. На него никто не обратил внимания именно потому, что он свой, примелькавшийся и потому не вызвавший никакого интереса.
В следственном деле, которое просматривал Пастухов, это предположение не игнорировалось. Но сыщики города К. единодушно пришли к выводу, что киллера такой квалификации в городе нет. Они перетрясли весь уголовный контингент, связанный с "мокрыми" делами, но там каждый раз присутствовали разбой, тупые бандитские нападения, не говоря про пьяную поножовщину. А тут работал холодный точный профессионал.
Не было такого в городе К. Не было, хоть ты застрелись.
На звонок Пастухову долго не открывали, смотрели из глазка, таились за дверью. И лишь когда он напомнил, что договаривался о встрече по телефону, возня в прихожей усилилась, звякнуло железо, и Пастухов оказался в уютном
просторном холле, украшенном деревянной прибалтийской резьбой и уставленном картонными коробками самых разных размеров. Жена Юрия Комарова, маленькая остроносая пигалица, поздоровалась с гостем и шмыгнула в соседнюю комнату. По тому, что в двери осталась щель в ладонь, Пастухов понял, что она не хочет пропустить ни слова из разговора мужа с этим незваным гостем.
Коробки, частью упакованные и обклеенные скотчем, а частью еще не закрытые, полунаполненные, загромождали и гостиную, куда Юрий ввел гостя.
-- Уезжаем, -- коротко объяснил он царящий в доме беспорядок. - Дочь уже отправили. А теперь вот и сами.
Он, вероятно, ожидал вопроса, куда они уезжают, и внутренне напрягся, готовясь как можно убедительнее соврать, но Пастухов не стал ни о чем спрашивать.
-- Если ваша жена хочет знать, о чем мы говорим, пусть зайдет, --предложил он. -- Нет -- нет. По крайней мере я буду точно знать, от кого уходит информация.
Юрий вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся.
-- Она не хочет ничего знать. Она боится.
-- Тогда действительно ей лучше ничего не знать, -- согласился Пастухов. -- Покажите мне последние фотографии вашего отца.
Снимков было немного, с десяток. На них Николай Иванович Комаров был запечатлен со своими студентами в день выпуска, дома на огороде и на крыльце. Единственное, чем он походил на сына, -- это была тучность. Причем у обоих это была некая природная особенность организма, а не следствие
переедания или лени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88