– Потому что, – объясняю я, надеясь утихомирить Тони, – я поступил сюда, чтобы быть подальше от спортивного мудачья и этих уродских братств.
– Слушай, – говорит Тим с гнусной ухмылкой, – девчонки подкачивают мышцы на внутренней стороне бедра, чувак. – Он хватает меня за ногу и хохочет.
– Да ну, – на меня вдруг находит ступор, – качалка все ж таки.
На самом деле мне плевать. Тони смотрит на меня:
– Кто у тебя научный руководитель, Шон? Какая у тебя специализация? Компьютеры?
– Рейгановские восьмидесятые. Их пагубное влияние на студентов младших курсов, – говорит Тим, кивая.
На самом деле меня это бесит, только не так сильно, как ему хотелось бы.
– Компьютеры, – передразниваю его.
– Специализация-то какая у тебя? – наезжает он, гребаный сосунок, здоровый, сука, салат доешь, урод.
– Рок-н-ролл. – Я пожимаю плечами. Он поднимается с отвращением на лице:
– Да ты никак попугай?
– Чего это на него нашло? – спрашивает кто-то.
– Да роль ему не досталась в пьесе Шепарда, – отвечает Гетч.
Откуда ни возьмись появляется Дейдре. Чтобы спасти ситуацию? Не совсем.
– Питер?
Все за столом поднимают глаза и замолкают.
– Я думал, меня зовут Брайан, – говорю я, не глядя на нее.
Она смеется, наверное, курнула. Я смотрю на ее руки, черного маникюра уже нет. Ногти цвета бетона.
– Ну да, конечно. Как поживаешь? – спрашивает она.
– Ем, – киваю я на стол.
Все за столом глядят на нее. Ситуация весьма неловкая.
– На вечеринку пойдешь? – спрашивает она.
– Да. Я пойду на вечеринку. А ты идешь на вечеринку?
Бессмыслица.
– Да.
Она, похоже, нервничает. Стремается парней за столом. На самом деле вчера она была о’кей, просто слишком бухая. Наверное, в кровати с ней хорошо. Я смотрю на Тима, который ее рассматривает.
– Да, иду.
– Тогда, полагаю, там и увидимся.
Я смотрю на Норриса и закатываю глаза.
– О’кей, – говорит она, мешкая, озираясь.
– О’кей, увидимся там, пока. – И шепчу себе под нос: – Боже мой.
– О’кей, ну, – она прокашливается, – увидимся.
– Исчезни, – говорю я сквозь зубы.
Она подходит к другому столику. Ребята за столом ничего не говорят. Я в растерянности, потому что она не слишком круто выглядит и все знают, что я трахнул ее прошлой ночью, и я поднимаюсь подлить на свою неминуемую язву еще немного кофе. Рок-н-ролл.
– Мне нужна двуспальная кровать, – говорит Тим, – у кого-нибудь есть двуспальная кровать?
– Не кури траву, – говорит еще кто-то.
– Шуби-дуба-хали-гали, – говорит Гетч.
////И чувство это ни в жар не бросает, ни кровь не леденит. Впрочем, промежуточного состояния тоже нету. Только этот слабый пульс, который ощущается в моем теле в любое время дня. Я решила ежедневно оставлять в его ящике по записке. Я представляю, как он прикалывает их куда-нибудь, может, к белой стене в своей комнате, в комнате, в которой я так хочу жить. Достаточно ли этих средств? – спрашиваю у себя до тошноты, и чувствую себя идиоткой, и сжимаюсь от страха всякий раз, как оставляю записку в его ящике, его карманной кровати. Моя воля – скорая помощь по неотложному вызову. Но часто я пытаюсь забыть его (я не познакомилась с ним и не познакомлюсь еще долго, не осмелилась и рта раскрыть, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, иногда я хочу кричать, иногда я думаю, что умираю), и я пытаюсь забыть биение своего сердца, но не могу и заболеваю. В том пространстве, куда я попадаю, темно и пусто. Моя одержимость (не знаю, можно ли это вообще считать одержимостью, слово не совсем подходящее), пусть тщетная или смешная для тебя, начинает свое таинство из ничего. Это просто. Я наблюдаю за ним. Он изобличает себя в темных контурах. Все, во что я верю, уплывает, когда я становлюсь свидетелем того, как он говорит, ест или пересекает пределы людной комнаты. Я чувствую возмездие. Его имя написано у меня на листе бледно-голубой бумаги толщиной с салфетку, упавшие тополя, которые я нарисовала, лежат вокруг букв. Все напоминает мне о его существовании: напротив меня через коридор живет собака. Ее владелец зарегистрировал ее как кошку (представители семейства псовых в этом месте запрещены) и сделал ее пушистую фотографию, собачка небольшая, бледно-лилового окраса, с ушами как у гнома. Однажды я кормила ее «Педигри». Я воспринимаю его действия как намек и из-за этого ни с кем не разговариваю. Он красивый, хотя сразу и не подумаешь. В нем есть что-то кружащее, словно мотыльки, порхающие в светлой ночи Аризоны. И я знаю, что мы встретимся. Это произойдет легко и скоро. И мое расстройство – мое ужасное, бессмысленное расстройство – уйдет. Я пишу еще одну записку после ужина. Он должен знать, что это я. Я знаю, какую марку сигарет он курит. Однажды в городе я видела, как он покупал кассету Ричарда и Линды Томпсон. Я стояла, роясь в корзине, где не было ничего интересного, и он меня не заметил. Я слушала их в школе. Когда Линда и Ричард были еще вместе. Они расстались, как Джон и Иксина, как Тина и Айк, Сид и Нэнси, Крисси и Рэй. Со мной этого не произойдет. Его имя – это слово в начале страницы, и значит, поэма началась, получила развитие, началась, но не закончилась, потому что пишущая машинка больше не печатает. Я целую свою руку и нюхаю ее, и нюхаю его: о, я притворяюсь, что это его запах. Его. Его. Я не осмеливаюсь пойти в его корпус или пройти мимо его комнаты. Я пройду мимо него и даже не подниму глаз. Я пройду мимо него в столовой с беспечностью, которая шокирует даже меня саму.////
Пол
Вечером попробовал поболтать с Митчеллом на вечеринке в «Конце света». Он стоял рядом с бочкой, наполняя пластиковый стакан. Я уже налил себе пива и стоял один рядом с «Кладбищем». Я вылил свой стакан и подошел к бочке.
– Привет, Митч, – сказал я. Было холодно, пар шел изо рта. – Как дела?
– Привет, Пол. Ничего особенного.
Он наливал пиво в два стакана. Неужели беспомощная сучка не может сама себе налить свое гребаное пиво?
– У тебя чего?
– Ничего. Мы можем поговорить? – Я взялся за кран.
Он стоял с двумя стаканами пива.
– О чем ты хочешь поговорить? – спросил он и посмотрел на меня своим фирменным пустым взглядом.
– Просто о том, как дела, – ответил я, сосредоточившись на пиве и пене, текущей из крана.
Подошла девушка и встала в очередь. Я взглянул на нее, но ее нетерпеливый взгляд был направлен не на меня, а лишь на мои руки.
– Я предупреждал тебя, Пол. Не забывай, – сказал Митчелл.
– Да знаю я, – сказал я и торопливо рассмеялся. У меня еще и полстакана не налилось, но я все равно уступил место девушке.
– Погоди-ка, а о чем ты меня предупреждал? – спросил я.
Я видел, как на краю «Конца света» стоит Кэндис, а позади нее и под ней простирается долина Кэмден и городские огни. Я не понял, как Митчелл мог предпочесть это, ведь он, по общему мнению, чересчур для нее красив. Это выходило за рамки моего понимания. Я хлебнул пива.
– Я предупреждал тебя. – И он засеменил прочь.
– Погоди. – Я отправился за ним.
Он встал рядом с одной из колонок. Громко играли Pretenders. Несколько человек танцевали. Он произнес что-то, но я не расслышал. Я знал, что он собирается сказать, но не думал, что у него хватит мужества это произнести. Он меня предупреждал? Возможно, но никоим образом не словесно. Хотя это чувствовалось в том, как он шарахался от меня, когда я прикасался к нему на людях, или после того, как он кончал. Или как он бил кулаком по столу, когда я покупал ему пиво в «Пабе», и говорил, что заплатит сам, и запускал через стойку доллар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64