Оказавшись там, он играл несколько партий в «Жоуст» на игровых автоматах у главного входа, а я покупал сыр в ломтиках, ужасную салями, которая ему очень нравилась, ржаной хлеб для него и пшеничный цельнозерновой для себя и, если еще не было двух, неминуемую упаковку пива «Дженни» или «Будвайзера». Мне нравился «Беке», но он говорил, что «Беке» слишком дорогой и у него нет столько денег. Но больше всего он любил воровать в магазинах. Ему настолько это нравилось, что мне приходилось его утихомиривать. Мы занимались этим только посреди ночи, когда никого не было, работала только одна касса, ночные сменщики распаковывали консервы на задах, а из колонок, днем игравших музыку для супермаркетов, раздавался Rush. Я расхаживал в своем длинном шерстяном пальто, купленном в городе в Армии спасения, а он в кожанке с потрепанными меховыми вставками, в карманах которой было на удивление много места, и мы без проблем выходили, мое пальто и его куртка отвисали от сигарет, бутылок вина, мороженого «Хаген Даз», шампуня, он лишь нагло притормаживал на кассе и покупал одну жевательную резинку «Базука». Однажды ночью я увидел сильно исхудавшую старушенцию, которая уже практически облысела, она перебирала премиальные купоны, и мне уже совсем расхотелось красть швейцарский шоколад с миндалем «Хаген Даз» и хрустящий батончик здоровья «Бен энд Джерри», но Шону так приспичило, что я не мог отказать, ведь он стоял, задрав подбородок, в облегающих джинсах, а его небрежно взъерошенные волосы матово поблескивали от пота, не высохшего после наших занятий любовью. Разве я мог отказать?
О себе он особо не рассказывал, но мне не очень это было и интересно. Мы либо напивались в «Пабе» (иногда мы отправлялись туда после ужина и уходили последними), либо ехали в «Карусель» на шоссе № 9, сидели и бухали вдвоем в баре, и только тогда он что-нибудь рассказывал. Он рассказал мне о том, как рос на юге, и что его родители были фермерами, братьев у него не было, лишь пара сестер, и что он был студентом на дотации, а специализацией была литература, что было странно, потому что в его комнате книг не имелось. Еще было странно, что он с юга, потому что у него и намека на акцент не было. Но не поэтому он мне нравился. Его тело не было таким шикарным, как у Митчелла, который периодически за ним ухаживал, а прошлым летом в Нью-Йорке он ходил в солярий, и его кожа превратилась в нечто среднее между розовым и коричневым, кроме ослепительной белизны на том месте, где его трусы не пропустили ультрафиолетовые лучи. У Шона было другое тело. Оно было здоровым и крепким (наверное, из-за работы на ферме в детстве), почти полностью без волос (лишь немного на груди) и с большим членом. У него были коричневатые волнистые волосы, которые он зачесывал набок, хотя можно было бы и гелем пригладить, но я не настаивал.
Еще мне он нравился из-за мотоцикла. Хоть я и вырос в Чикаго, на мотоцикле никогда раньше не ездил, и когда я сел к нему впервые на мотоцикл, то смеялся до упаду, голова кружилась от волнения, а опасность меня лишь веселила. Мне нравилось, как мы на нем вписывались, мои руки иногда были у него на бедрах, зачастую еще ниже, он ничего не говорил, лишь ехал быстрее. Он по-любому гонял, как сумасшедший, на красный, через знаки «стоп», а под дождем на поворотах выжимал чуть ли не под 120 в час. Мне было наплевать. Я просто держался за него еще крепче. Мы гнали пьяные обратно к кампусу из «Карусели» в ветреную новоанглийскую ночь, он подъезжал к воротам и ждал, пока нас пропустят охранники. Он вел себя как можно трезвее, что на самом деле и не требовалось, поскольку он в любом случае был знаком со всеми охранниками (я отметил, что с ними знакомы все, кто учится на дотации). Мы шли в его комнату или ко мне, если французишка был дома, он валился на кровать, скидывая ботинки, и говорил, что я могу делать что угодно. Ему все равно.
Стюарт
Что бы он сделал, заявись я к нему как-нибудь вечерком с бутылкой вина или ганджубасом и скажи: – Давай закрутим роман.
Я перебрался в Уэллинг-хаус, напротив комнаты Пола Дентона.
Как раз Деннис-то и настаивал на переезде, потому что не выносил моего жуткого соседа-яппи, с которым, хоть я и учился на последнем курсе, а он на первом, мне было никак не разъехаться, поскольку в прошлом семестре я забыл им напомнить, что возвращаюсь. К счастью, в очереди на одноместную комнату я был первым, так что, когда Сара Дин съехала по причине «инфекции мочеполовой системы», или мононуклеоза (смотря кого спрашивать, потому что всему миру было известно, что после того, как она сделала аборт, ее переклинило), я незамедлительно переехал. Как на грех, так поступил и Деннис, который не жил в кампусе, но чересчур много бухал (садиться за руль отпадало напрочь), чтобы после вечеринки и бессонных ночей в «Пабе» идти домой пешком, и я разрешил ему оставаться в моей комнате, где всякий раз затевались затяжные бои насчет того, почему же я с ним не сплю. Он брал реванш, заявляясь ко мне воскресными вечерами с упаковкой «Дьюарз» и группой сокурсников-актеров, и они по нескольку часов репетировали Беккета (всегда с набеленными лицами) или Пинтера (непонятно почему – и его тоже с побелкой), они надирались и вырубались, это означало, что мне надо перебираться вниз в общую комнату или шляться по коридорам – против чего я не возражал, поскольку всегда надеялся натолкнуться на Пола Дентона.
Впервые я познакомился с Полом на занятии по актерскому мастерству, когда мы должны были сымпровизировать одну сценку, но он показался мне таким красавцем, что я совсем вышел из равновесия и зарубил всю сценку, и думаю, ему было все понятно. Мне было так неловко, что я забил на этот класс и старался не показываться ему на глаза. Ему, наверное, жутко не понравится, что я перебрался в комнату напротив, и он совсем перестанет меня замечать, но у нас теперь хотя бы общая ванная.
Шон
Сижу на паре, уставившись в стол, на котором кто-то вырезал «Что же стало с хипповской любовью?». Думаю, что первой девчонкой, которая мне типа понравилась в Кэмдене, была одна хиппи, я познакомился с ней на первом курсе. Она была немерено глупа, но в постели настолько шикарна и ненасытна, что мне было не устоять. До того как я ее трахнул, я видел ее лишь раз на вечеринке где-то в городе в первом семестре. Хиппи предложила мне травы, а я был пьян и не стал отказываться. На самом деле я так нажрался, а шмаль была настолько голимой, что я проблевался на заднем дворе и вырубился в машине девчонки, с которой приехал. Мне было стыдно, но не слишком, хотя девчонка, которая меня привезла, рассвирепела, когда меня опять развезло по всему заднему сиденью ее «альфа-ромео» на обратном пути, плюс она меня приревновала, поскольку ясно было, что мы с хиппи весь вечер строили друг другу глазки, она даже видела, как хиппи поцеловала меня, перед тем как я ушел блевать на задворки.
По-настоящему мы встретились уже в следующем семестре, когда одна моя подружка, с которой я затусовался, когда только поступил в Кэмден (и которая раньше была хиппи, но потом забила), по моему настоянию познакомила нас на вечеринке. Когда, к своему ужасу, я понял, что в первом семестре был на «Введении в поэтический семинар» вместе с хиппи и моей подругой на первом занятии, то принялся было подхалимничать, но она уже укурилась настолько, что ее голова была словно на пружинах, будто какой-то удолбавшийся шалтай-болтай, и, подняв руку, она медленно выговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
О себе он особо не рассказывал, но мне не очень это было и интересно. Мы либо напивались в «Пабе» (иногда мы отправлялись туда после ужина и уходили последними), либо ехали в «Карусель» на шоссе № 9, сидели и бухали вдвоем в баре, и только тогда он что-нибудь рассказывал. Он рассказал мне о том, как рос на юге, и что его родители были фермерами, братьев у него не было, лишь пара сестер, и что он был студентом на дотации, а специализацией была литература, что было странно, потому что в его комнате книг не имелось. Еще было странно, что он с юга, потому что у него и намека на акцент не было. Но не поэтому он мне нравился. Его тело не было таким шикарным, как у Митчелла, который периодически за ним ухаживал, а прошлым летом в Нью-Йорке он ходил в солярий, и его кожа превратилась в нечто среднее между розовым и коричневым, кроме ослепительной белизны на том месте, где его трусы не пропустили ультрафиолетовые лучи. У Шона было другое тело. Оно было здоровым и крепким (наверное, из-за работы на ферме в детстве), почти полностью без волос (лишь немного на груди) и с большим членом. У него были коричневатые волнистые волосы, которые он зачесывал набок, хотя можно было бы и гелем пригладить, но я не настаивал.
Еще мне он нравился из-за мотоцикла. Хоть я и вырос в Чикаго, на мотоцикле никогда раньше не ездил, и когда я сел к нему впервые на мотоцикл, то смеялся до упаду, голова кружилась от волнения, а опасность меня лишь веселила. Мне нравилось, как мы на нем вписывались, мои руки иногда были у него на бедрах, зачастую еще ниже, он ничего не говорил, лишь ехал быстрее. Он по-любому гонял, как сумасшедший, на красный, через знаки «стоп», а под дождем на поворотах выжимал чуть ли не под 120 в час. Мне было наплевать. Я просто держался за него еще крепче. Мы гнали пьяные обратно к кампусу из «Карусели» в ветреную новоанглийскую ночь, он подъезжал к воротам и ждал, пока нас пропустят охранники. Он вел себя как можно трезвее, что на самом деле и не требовалось, поскольку он в любом случае был знаком со всеми охранниками (я отметил, что с ними знакомы все, кто учится на дотации). Мы шли в его комнату или ко мне, если французишка был дома, он валился на кровать, скидывая ботинки, и говорил, что я могу делать что угодно. Ему все равно.
Стюарт
Что бы он сделал, заявись я к нему как-нибудь вечерком с бутылкой вина или ганджубасом и скажи: – Давай закрутим роман.
Я перебрался в Уэллинг-хаус, напротив комнаты Пола Дентона.
Как раз Деннис-то и настаивал на переезде, потому что не выносил моего жуткого соседа-яппи, с которым, хоть я и учился на последнем курсе, а он на первом, мне было никак не разъехаться, поскольку в прошлом семестре я забыл им напомнить, что возвращаюсь. К счастью, в очереди на одноместную комнату я был первым, так что, когда Сара Дин съехала по причине «инфекции мочеполовой системы», или мононуклеоза (смотря кого спрашивать, потому что всему миру было известно, что после того, как она сделала аборт, ее переклинило), я незамедлительно переехал. Как на грех, так поступил и Деннис, который не жил в кампусе, но чересчур много бухал (садиться за руль отпадало напрочь), чтобы после вечеринки и бессонных ночей в «Пабе» идти домой пешком, и я разрешил ему оставаться в моей комнате, где всякий раз затевались затяжные бои насчет того, почему же я с ним не сплю. Он брал реванш, заявляясь ко мне воскресными вечерами с упаковкой «Дьюарз» и группой сокурсников-актеров, и они по нескольку часов репетировали Беккета (всегда с набеленными лицами) или Пинтера (непонятно почему – и его тоже с побелкой), они надирались и вырубались, это означало, что мне надо перебираться вниз в общую комнату или шляться по коридорам – против чего я не возражал, поскольку всегда надеялся натолкнуться на Пола Дентона.
Впервые я познакомился с Полом на занятии по актерскому мастерству, когда мы должны были сымпровизировать одну сценку, но он показался мне таким красавцем, что я совсем вышел из равновесия и зарубил всю сценку, и думаю, ему было все понятно. Мне было так неловко, что я забил на этот класс и старался не показываться ему на глаза. Ему, наверное, жутко не понравится, что я перебрался в комнату напротив, и он совсем перестанет меня замечать, но у нас теперь хотя бы общая ванная.
Шон
Сижу на паре, уставившись в стол, на котором кто-то вырезал «Что же стало с хипповской любовью?». Думаю, что первой девчонкой, которая мне типа понравилась в Кэмдене, была одна хиппи, я познакомился с ней на первом курсе. Она была немерено глупа, но в постели настолько шикарна и ненасытна, что мне было не устоять. До того как я ее трахнул, я видел ее лишь раз на вечеринке где-то в городе в первом семестре. Хиппи предложила мне травы, а я был пьян и не стал отказываться. На самом деле я так нажрался, а шмаль была настолько голимой, что я проблевался на заднем дворе и вырубился в машине девчонки, с которой приехал. Мне было стыдно, но не слишком, хотя девчонка, которая меня привезла, рассвирепела, когда меня опять развезло по всему заднему сиденью ее «альфа-ромео» на обратном пути, плюс она меня приревновала, поскольку ясно было, что мы с хиппи весь вечер строили друг другу глазки, она даже видела, как хиппи поцеловала меня, перед тем как я ушел блевать на задворки.
По-настоящему мы встретились уже в следующем семестре, когда одна моя подружка, с которой я затусовался, когда только поступил в Кэмден (и которая раньше была хиппи, но потом забила), по моему настоянию познакомила нас на вечеринке. Когда, к своему ужасу, я понял, что в первом семестре был на «Введении в поэтический семинар» вместе с хиппи и моей подругой на первом занятии, то принялся было подхалимничать, но она уже укурилась настолько, что ее голова была словно на пружинах, будто какой-то удолбавшийся шалтай-болтай, и, подняв руку, она медленно выговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64