Я покупаю пару кассет и замороженный йогурт, а потом в «Брассери» беру «кровавую Мэри» и принимаю ксанакс. Всю последнюю неделю я надеялась, что операция не удалась; может, врач что-то напортачил, не довел дело до конца. Но конечно, это было не так. Работу проделали хорошо, капитально. Никогда еще я так не кровила.
Пялюсь в окно на снег. В джукбоксе играет унылая попса. Я составляю в голове список вещей, которые нужно сделать, прежде чем отправиться в Нью-Йорк. Подарки на Рождество.
– Я ее имел, – говорит Франклин, потягивая напиток, показывая на официантку в глубине; пиздливая сучка с кампуса, жуткая, на мой взгляд, она сказала своему дружку, что я ведьма, а он поверил.
Официантка исчезает на кухне. Ее место занимает официант. Он расставляет что-то на соседнем столике. Вдруг меня как громом поразило: я узнаю этого официанта. Он все смотрит на меня, но не похоже, что он меня узнал. Я начинаю смеяться, впервые больше чем за неделю.
– Что смешного? – говорит Франклин. – Нет, я действительно ее имел.
– А я – его, – говорю я Франклину.
Это был тот городской, с которым я потеряла девственность.
– Хей, – говорит Франклин, – за нами мир.
Шон
На следующее утро Тим помог мне паковаться. Вещей у меня немного, но ему все равно делать нечего, и большую часть барахла в машину сносит он. Он не спрашивает про Руперта, хоть и знает, что из-за него я и уезжаю. По другой стороне лужайки Лорен направляется к общему корпусу. Она машет. Я машу в ответ.
– Слышал про Лорен, – говорит Тим.
– Уже? – спрашиваю я, захлопывая багажник «миджета».
– Да. – Он предлагает мне сигарету. – Уже.
– Не знаю, – говорю я.
– Что произошло? Она в порядке? – смеется он. – Переживаешь?
Пожимаю плечами. Пытаюсь закурить, и, к моему удивлению, на ветру с легким снегом спичка не гаснет.
– Она мне сильно нравилась.
Тим молчит, но потом спрашивает:
– Тогда почему же ты не заплатил?
Он не смотрит на меня. Тут я заржал.
– Она мне, конечно, нравилась, но не настолько, – говорю я и сажусь в машину.
Виктор
Всю ночь не спал, нюхал кокс с девчонкой, которую подцепил в «Пабе», она одно лето проработала у отца. Утром идем в кафе в городе (еда там просто ужас: пирог сырой, улитки консервированные, «кровавая Мэри» пресная), меня еще прет, и я совершенно не голоден. Вид у меня такой нездоровый, что я не снимаю темных очков. Мы стоим в дверях и ждем столик, сервис действительно жуткий, и кто бы ни был дизайнером – явно без лоботомии не обошлось. Девчонка ходит по залу и опускает четвертак в джукбокс. Официантка продолжает меня запенивать. Где-то я ее видел. Talking Heads играют «And She Was», потом старый добрый Фрэнк начинает петь «Young at Heart», и меня изумляет разброс в ее вкусах. Неожиданно девчонка, с которой я типа недолго встречался прошлым летом, подходит ко мне и тихо плачет – вот уж этого не хватало. Она смотрит на меня и говорит: «Ты не представляешь, как мне тяжело тебя видеть». И кидается мне на шею, крепко обнимает. Я только говорю: «Так, секундочку».
Это богатенькая телочка с угла Парк-авеню и 80-й, которую я типа поебывал в прошлом семестре, типа симпатичная, в постели что надо, хорошее тело. Она машинально прощается с парнем, с которым пришла, но тот уже сцепился языком с вроде бы знакомой официанточкой. Девчонка, которая работала на моего отца и у которой весь кокс, уже с каким-то городским около джукбокса, и я мог бы снюхать еще грамм, но эта девчонка, Лора, уже взяла меня за руку и выводит за дверь «Брассери». Но, наверное, так даже лучше. Мне по-любому надо где-то остановиться, впереди ведь длинное, холодное Рождество.
Лорен
Возвращаюсь к себе в комнату. Последний день. Все собирают вещи. Обмениваются адресами. Распивают прощальные кеги. Напившись, дрейфуют по заснеженному кампусу. Я наталкиваюсь на Пола, когда он выходит из Кэнфилда.
– Привет, – говорю удивленно, смущенно. – Как поживаете, мистер Дентон?
– Лорен, – так же робко произносит он. – Как поживаете, мисс Хайнд?
– Нормально, – говорю.
Мы стоим, обоим неловко.
– Так… Где вы сейчас? – спрашиваю я. – По-прежнему… на театральном?
Он стонет.
– Да. Полагаю. А вы? Все так же на живописи?
– На живописи. Ну, на поэзии. Ну, на самом деле – на живописи, – замялась я.
– Так где же? – смеется он. – Решайтесь.
– На междисциплинарном, – выкарабкиваюсь я.
Наступает долгая пауза, и я вспоминаю очень отчетливо, как глупо выглядел Пол, когда был первогодкой: футболка PiL под свитером от Джорджо Армани. Но его я тоже все равно любила, потом. Когда мы познакомились? Не помню ничего, кроме того, что у него в комнате играла кассета Джоан Арматрейдинг; мы оба курим, говорим, ничего интересного, ничего важного, просто запоминающиеся флешбэки. Он выводит нас из транса:
– Так, и какие же планы?
Я думаю о том, что сказал Виктор, когда нашел меня в «Брассери» перед тем, как отправился взять в городе машину напрокат.
– В Европу, думаю. Не знаю. Наверное, в Европу поеду.
Я была б не против закончить разговор прямо сейчас, ведь приятно было просто побыть рядом с Полом, послушать, как он говорит, – но это было бы грубо и слишком значительно.
– Европа большая, – говорит он; очень дентоновский пассаж.
– Да уж, конечно.
Постояли еще. Снег все идет и идет. Неожиданно зажигаются фонари, хотя еще только начало четвертого. Нас обоих это смешит. Я почему-то вспоминаю тот вечер в кафе, когда он смотрел на меня; как помрачнело его лицо; был ли он все еще в меня влюблен? Ревновал ли к другим, с которыми я была? Я чувствую, что должна как-то все сгладить.
– Ты ему действительно нравишься, – говорю. Он сначала не понимает, о чем речь, а поняв, смущается.
– Да? Здорово. Это здорово.
– Нет, – говорю, – в самом деле.
Пауза, затем он спрашивает:
– Кому?
– Ты знаешь, – смеюсь я.
– О… – Он притворяется, что понимает. – У него приятная улыбка, – в итоге соглашается он.
– О да. Это точно, – соглашаюсь я.
Это даже нелепо, но настроение у меня улучшилось, и через полчаса вернется Виктор и мы уедем вдвоем. Я не буду рассказывать ему про аборт. Не нужно.
– Он много говорит о тебе, – говорю я.
– Ну, это… – Он нервничает и не знает, что сказать. – Прекрасно. Я не знаю. Вы оба все еще…
– Ну, нет. – Я трясу головой. – Никоим образом.
– Понимаю. Еще пауза.
– Ну, приятно было тебя повидать, – говорю я.
– Точно. Очень жаль, что нам не удалось поговорить после того, хоть когда-нибудь, – говорит он, краснея.
– Ну конечно, – говорю.
Он имеет в виду сентябрь; пьяная грустная ночь у него в комнате.
– Это было безумие, – говорю я, тряся головой, и повторяю: – Да. Безумие.
Кто-то играет в летающую тарелку на снегу. Слежу за игрой.
– Слушай, – начинает он, – это ты оставляла записки у него в ящике?
– В чьем ящике? – Не понимаю, о чем это он.
– Я думал, ты оставляла записки в его ящике, – говорит он.
– Ни в чьем ящике я не оставляла записок, – говорю. – Какие записки?
– Я вытащил несколько записок из его ящика, думал – твои, – говорит он со страдальческим выражением.
Я изучаю его лицо.
– Нет. Это была не я. Не угадал.
– Не говори ему, – говорит он. – Или расскажи. Какая разница.
– Это все равно ничего не изменило бы, – говорю я.
– Ты права, – без раздумий соглашается он.
– Для таких, как он, это ничего не значит, – говорю я; или для таких, как мы, но это лишь внезапная мысль, и она быстро пропадает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Пялюсь в окно на снег. В джукбоксе играет унылая попса. Я составляю в голове список вещей, которые нужно сделать, прежде чем отправиться в Нью-Йорк. Подарки на Рождество.
– Я ее имел, – говорит Франклин, потягивая напиток, показывая на официантку в глубине; пиздливая сучка с кампуса, жуткая, на мой взгляд, она сказала своему дружку, что я ведьма, а он поверил.
Официантка исчезает на кухне. Ее место занимает официант. Он расставляет что-то на соседнем столике. Вдруг меня как громом поразило: я узнаю этого официанта. Он все смотрит на меня, но не похоже, что он меня узнал. Я начинаю смеяться, впервые больше чем за неделю.
– Что смешного? – говорит Франклин. – Нет, я действительно ее имел.
– А я – его, – говорю я Франклину.
Это был тот городской, с которым я потеряла девственность.
– Хей, – говорит Франклин, – за нами мир.
Шон
На следующее утро Тим помог мне паковаться. Вещей у меня немного, но ему все равно делать нечего, и большую часть барахла в машину сносит он. Он не спрашивает про Руперта, хоть и знает, что из-за него я и уезжаю. По другой стороне лужайки Лорен направляется к общему корпусу. Она машет. Я машу в ответ.
– Слышал про Лорен, – говорит Тим.
– Уже? – спрашиваю я, захлопывая багажник «миджета».
– Да. – Он предлагает мне сигарету. – Уже.
– Не знаю, – говорю я.
– Что произошло? Она в порядке? – смеется он. – Переживаешь?
Пожимаю плечами. Пытаюсь закурить, и, к моему удивлению, на ветру с легким снегом спичка не гаснет.
– Она мне сильно нравилась.
Тим молчит, но потом спрашивает:
– Тогда почему же ты не заплатил?
Он не смотрит на меня. Тут я заржал.
– Она мне, конечно, нравилась, но не настолько, – говорю я и сажусь в машину.
Виктор
Всю ночь не спал, нюхал кокс с девчонкой, которую подцепил в «Пабе», она одно лето проработала у отца. Утром идем в кафе в городе (еда там просто ужас: пирог сырой, улитки консервированные, «кровавая Мэри» пресная), меня еще прет, и я совершенно не голоден. Вид у меня такой нездоровый, что я не снимаю темных очков. Мы стоим в дверях и ждем столик, сервис действительно жуткий, и кто бы ни был дизайнером – явно без лоботомии не обошлось. Девчонка ходит по залу и опускает четвертак в джукбокс. Официантка продолжает меня запенивать. Где-то я ее видел. Talking Heads играют «And She Was», потом старый добрый Фрэнк начинает петь «Young at Heart», и меня изумляет разброс в ее вкусах. Неожиданно девчонка, с которой я типа недолго встречался прошлым летом, подходит ко мне и тихо плачет – вот уж этого не хватало. Она смотрит на меня и говорит: «Ты не представляешь, как мне тяжело тебя видеть». И кидается мне на шею, крепко обнимает. Я только говорю: «Так, секундочку».
Это богатенькая телочка с угла Парк-авеню и 80-й, которую я типа поебывал в прошлом семестре, типа симпатичная, в постели что надо, хорошее тело. Она машинально прощается с парнем, с которым пришла, но тот уже сцепился языком с вроде бы знакомой официанточкой. Девчонка, которая работала на моего отца и у которой весь кокс, уже с каким-то городским около джукбокса, и я мог бы снюхать еще грамм, но эта девчонка, Лора, уже взяла меня за руку и выводит за дверь «Брассери». Но, наверное, так даже лучше. Мне по-любому надо где-то остановиться, впереди ведь длинное, холодное Рождество.
Лорен
Возвращаюсь к себе в комнату. Последний день. Все собирают вещи. Обмениваются адресами. Распивают прощальные кеги. Напившись, дрейфуют по заснеженному кампусу. Я наталкиваюсь на Пола, когда он выходит из Кэнфилда.
– Привет, – говорю удивленно, смущенно. – Как поживаете, мистер Дентон?
– Лорен, – так же робко произносит он. – Как поживаете, мисс Хайнд?
– Нормально, – говорю.
Мы стоим, обоим неловко.
– Так… Где вы сейчас? – спрашиваю я. – По-прежнему… на театральном?
Он стонет.
– Да. Полагаю. А вы? Все так же на живописи?
– На живописи. Ну, на поэзии. Ну, на самом деле – на живописи, – замялась я.
– Так где же? – смеется он. – Решайтесь.
– На междисциплинарном, – выкарабкиваюсь я.
Наступает долгая пауза, и я вспоминаю очень отчетливо, как глупо выглядел Пол, когда был первогодкой: футболка PiL под свитером от Джорджо Армани. Но его я тоже все равно любила, потом. Когда мы познакомились? Не помню ничего, кроме того, что у него в комнате играла кассета Джоан Арматрейдинг; мы оба курим, говорим, ничего интересного, ничего важного, просто запоминающиеся флешбэки. Он выводит нас из транса:
– Так, и какие же планы?
Я думаю о том, что сказал Виктор, когда нашел меня в «Брассери» перед тем, как отправился взять в городе машину напрокат.
– В Европу, думаю. Не знаю. Наверное, в Европу поеду.
Я была б не против закончить разговор прямо сейчас, ведь приятно было просто побыть рядом с Полом, послушать, как он говорит, – но это было бы грубо и слишком значительно.
– Европа большая, – говорит он; очень дентоновский пассаж.
– Да уж, конечно.
Постояли еще. Снег все идет и идет. Неожиданно зажигаются фонари, хотя еще только начало четвертого. Нас обоих это смешит. Я почему-то вспоминаю тот вечер в кафе, когда он смотрел на меня; как помрачнело его лицо; был ли он все еще в меня влюблен? Ревновал ли к другим, с которыми я была? Я чувствую, что должна как-то все сгладить.
– Ты ему действительно нравишься, – говорю. Он сначала не понимает, о чем речь, а поняв, смущается.
– Да? Здорово. Это здорово.
– Нет, – говорю, – в самом деле.
Пауза, затем он спрашивает:
– Кому?
– Ты знаешь, – смеюсь я.
– О… – Он притворяется, что понимает. – У него приятная улыбка, – в итоге соглашается он.
– О да. Это точно, – соглашаюсь я.
Это даже нелепо, но настроение у меня улучшилось, и через полчаса вернется Виктор и мы уедем вдвоем. Я не буду рассказывать ему про аборт. Не нужно.
– Он много говорит о тебе, – говорю я.
– Ну, это… – Он нервничает и не знает, что сказать. – Прекрасно. Я не знаю. Вы оба все еще…
– Ну, нет. – Я трясу головой. – Никоим образом.
– Понимаю. Еще пауза.
– Ну, приятно было тебя повидать, – говорю я.
– Точно. Очень жаль, что нам не удалось поговорить после того, хоть когда-нибудь, – говорит он, краснея.
– Ну конечно, – говорю.
Он имеет в виду сентябрь; пьяная грустная ночь у него в комнате.
– Это было безумие, – говорю я, тряся головой, и повторяю: – Да. Безумие.
Кто-то играет в летающую тарелку на снегу. Слежу за игрой.
– Слушай, – начинает он, – это ты оставляла записки у него в ящике?
– В чьем ящике? – Не понимаю, о чем это он.
– Я думал, ты оставляла записки в его ящике, – говорит он.
– Ни в чьем ящике я не оставляла записок, – говорю. – Какие записки?
– Я вытащил несколько записок из его ящика, думал – твои, – говорит он со страдальческим выражением.
Я изучаю его лицо.
– Нет. Это была не я. Не угадал.
– Не говори ему, – говорит он. – Или расскажи. Какая разница.
– Это все равно ничего не изменило бы, – говорю я.
– Ты права, – без раздумий соглашается он.
– Для таких, как он, это ничего не значит, – говорю я; или для таких, как мы, но это лишь внезапная мысль, и она быстро пропадает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64