Однако 1 сентября вспыхнула вторая мировая война, сообщение между Англией и Южной Африкой стало опасным и ненадежным, и девушке пришлось застрять в Кейптауне.
В начале войны, следуя духу времени, Мэри надела форму Красного Креста, но это мало изменило образ ее жизни. Война гремела вдали от Южной Африки, где-то там, за тридевять земель, в Кейптауне она почти не чувствовалась, и светская жизнь «лучшего общества» шла своим чередом. Молодой девушке некогда было вздохнуть от балов, прогулок, спортивных развлечений. На ее горизонте, или, точнее, у ее ног, появился даже серьезный претендент на руку и сердце – фабрикант консервов, носивший почему-то лётную форму.
Так прошло два года.
Когда после нападения гитлеровской Германии на СССР война приняла особенно широкий и ожесточенный характер, антифашистские настроения докатились наконец до Южной Африки. Но коснулись они далеко не всех: влиятельные круги буров группировались около Малана – южноафриканской разновидности фашиста – и не скрывали своих симпатий к Германии. Но в среде англичан антифашизм – правда, бледно-розовой окраски – стал модой. В доме Мортона начались политические разногласия: сам Мортон и Мэри были против Гитлера, а его жена и дети занимали уклончивую позицию. Впрочем, противоречия эти легко сглаживались тем, что война принесла фирме большие прибыли. «Золотой дождь» охлаждал политические страсти.
Как-то раз, вернувшись с очередного светского пикника, Мэри вошла в кабинет дяди и застала там гостя – высокого, бронзоволицего человека. Хозяин и гость были так углублены в рассматривание чертежа, что не сразу заметили присутствие девушки.
– Извини, дядя! – воскликнула Мэри. – Я не знала, что ты занят…
И вышла из комнаты.
Вечером за обедом она спросила Мортона:
– Кто был у тебя, когда я так некстати ворвалась в кабинет?
– Это Таволато, наш инженер… Он принес новое изобретение, и мы немного поспорили.
– Он, значит, изобретатель?
– О да! – воскликнул Мортон. – И весьма талантливый! Этот молодой инженер далеко пошел бы, если бы…
Мортон осекся и недовольно пожал плечами.
– Если бы?.. – переспросила Мэри.
– Видишь ли, Мэри… – начал Мортон. – Лет тридцать пять назад в Кейптауне появился способный итальянский инженер Таволато. Но ему не повезло: влюбился в цветную красавицу и женился на ней, по-настоящему женился! Ну, после этого, конечно, его карьера была кончена… Здешнее белое общество этого не прощает. Итальянец с трудом перебивался… А мой сегодняшний гость – его сын. Он, пожалуй, еще способнее отца, учился в Италии… Чертовски умная голова! Но жаль – цветной!..
До сих пор Мэри просто не думала об этой стороне южноафриканской жизни и расовую дискриминацию негров и «цветных» в Кейптауне воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Теперь ей впервые показалось, что тут есть над чем призадуматься.
Двумя днями позже Мортон пришел домой в великолепном расположении духа. Он удовлетворенно потирал руки и бодро мурлыкал какой-то мотив.
– Случилось что-нибудь приятное, дядя? – спросила Мэри.
– О да, очень приятное! – ответил дядя и, перейдя на доверительный тон, прибавил: – Этот Таволато – молодец! Его изобретение сэкономит нам в год по крайней мере сто тысяч фунтов! Благодаря его блестящей технической идее мы побьем наших конкурентов!
– Он много получит за свое изобретение?
– Разумеется! – кивнул головой Мортон. – Я заплачу ему триста фунтов, и он будет счастлив.
– Триста?..
– Не меньше!
– Но, дядя! – удивленно воскликнула Мэри. – Ты же говоришь, что изобретение сэкономит сто тысяч фунтов. Сто тысяч! Почему же изобретателю ты хочешь заплатить только триста? Разве это справедливо?
Мортон рассмеялся:
– Твоей головке недоступны такие вещи… Меня считают либеральным предпринимателем, я не прижимаю своих служащих и рабочих так, как мои коллеги и конкуренты. Но чего же ты хочешь? Промышленность на том и стоит, что предприниматель стремится извлечь наибольшую выгоду от каждого изобретения своего служащего. Конечно, кое-что получает и изобретатель – ровно столько, чтобы у него не пропала охота к дальнейшим поискам. Я плачу триста фунтов Таволато, – и он будет доволен, учитывая свое положение!.. Значит, все в порядке, и не о чем беспокоиться.
Мэри смутно чувствовала, что где-то в объяснениях Мортона есть фальшь. Как-то невзначай, словно сквозь дымку, в памяти Мэри возник образ Беккера с его прямыми и резкими обвинениями общественных порядков в Англии и ее владениях.
– Все-таки, – нерешительно сказала она, – триста фунтов – это слишком мало.
– Мало? – удивился Мортон. – Ну хорошо, я готов увеличить сумму до пятисот фунтов чистое баловство… Ведь Таволато цветной!
Впоследствии Мэри считала, что именно этот разговор положил начало крутому повороту всей ее жизни. Этот разговор как-то сосредоточил ее мысли на судьбе молодого инженера. И, когда через несколько дней она случайно встретила Карло Таволато около своего дома, он показался ей и значительнее, и красивее любого из ее кружка кейптаунской «золотой молодежи».
Она много думала о Таволато, и чем больше думала, тем больше он ей нравился. Здесь было сложное переплетение чувств: и чувство женщины к красивому и сильному мужчине, и чувство, похожее на то, какое испытывает мать к несправедливо обиженному ребенку.
Они встречались еще несколько раз, случайно, невзначай, то на улице, то у входа в дом. Мэри, едва кивнув головой, почти неслышно произносила: «Добрый день», а Таволато, низко склонив голову, сдержанно отвечал: «Добрый день, мисс Мортон…»
Незначительность этих редких встреч стала злить Мэри. Ей хотелось, наконец, заговорить с ним, узнать, какие мысли таятся за его высоким смуглым лбом, какие чувства живут в его широкой груди.
Однажды на горной прогулке в окрестностях Кейптауна, карабкаясь по скалам, Мэри далеко опередила свою компанию. Неожиданно на крутом повороте тропинки она лицом к лицу столкнулась с Таволато. Молодой инженер, одетый в спортивный костюм, шел глубоко задумавшись. Оба смутились, и, чтобы скрыть смущение, завязали разговор, обыкновенный разговор альпинистов – о трудных скалах в этой местности, о способах подъема, о последних спортивных новостях. Но для обоих он был полон скрытого значения, точно каждое слово имело второй, сокровенный смысл.
Когда послышались голоса отставших друзей Мэри, Таволато быстро сказал:
– Им лучше не видеть меня здесь…
Он рванулся было за скалу, но на мгновение остановился, пожал руку Мэри и взволнованно прибавил:
– Этих минут я никогда не забуду…
С того дня Мэри в думах своих уже не расставалась с Карло, мысленно вела с ним длинные разговоры, по каждому поводу ей приходило в голову: а как бы он посмотрел на это? А как бы он поступил в таком случае?
Таволато, приходивший часто в дом Мортона для доклада, всегда держался подчеркнуто сдержанно, как человек, воспитанный в условиях южноафриканского расизма. Мог ли он решиться первым сделать шаг к сближению с белой девушкой?
Инстинктом Мэри догадывалась, что этот умный и, видимо, смелый человек не может, не смеет переступить через черту, отделяющую белых от черных и «цветных», что эта черта грозит превратиться в глухую стену между ними. Все яснее становилось, что первое слово должна сказать она сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
В начале войны, следуя духу времени, Мэри надела форму Красного Креста, но это мало изменило образ ее жизни. Война гремела вдали от Южной Африки, где-то там, за тридевять земель, в Кейптауне она почти не чувствовалась, и светская жизнь «лучшего общества» шла своим чередом. Молодой девушке некогда было вздохнуть от балов, прогулок, спортивных развлечений. На ее горизонте, или, точнее, у ее ног, появился даже серьезный претендент на руку и сердце – фабрикант консервов, носивший почему-то лётную форму.
Так прошло два года.
Когда после нападения гитлеровской Германии на СССР война приняла особенно широкий и ожесточенный характер, антифашистские настроения докатились наконец до Южной Африки. Но коснулись они далеко не всех: влиятельные круги буров группировались около Малана – южноафриканской разновидности фашиста – и не скрывали своих симпатий к Германии. Но в среде англичан антифашизм – правда, бледно-розовой окраски – стал модой. В доме Мортона начались политические разногласия: сам Мортон и Мэри были против Гитлера, а его жена и дети занимали уклончивую позицию. Впрочем, противоречия эти легко сглаживались тем, что война принесла фирме большие прибыли. «Золотой дождь» охлаждал политические страсти.
Как-то раз, вернувшись с очередного светского пикника, Мэри вошла в кабинет дяди и застала там гостя – высокого, бронзоволицего человека. Хозяин и гость были так углублены в рассматривание чертежа, что не сразу заметили присутствие девушки.
– Извини, дядя! – воскликнула Мэри. – Я не знала, что ты занят…
И вышла из комнаты.
Вечером за обедом она спросила Мортона:
– Кто был у тебя, когда я так некстати ворвалась в кабинет?
– Это Таволато, наш инженер… Он принес новое изобретение, и мы немного поспорили.
– Он, значит, изобретатель?
– О да! – воскликнул Мортон. – И весьма талантливый! Этот молодой инженер далеко пошел бы, если бы…
Мортон осекся и недовольно пожал плечами.
– Если бы?.. – переспросила Мэри.
– Видишь ли, Мэри… – начал Мортон. – Лет тридцать пять назад в Кейптауне появился способный итальянский инженер Таволато. Но ему не повезло: влюбился в цветную красавицу и женился на ней, по-настоящему женился! Ну, после этого, конечно, его карьера была кончена… Здешнее белое общество этого не прощает. Итальянец с трудом перебивался… А мой сегодняшний гость – его сын. Он, пожалуй, еще способнее отца, учился в Италии… Чертовски умная голова! Но жаль – цветной!..
До сих пор Мэри просто не думала об этой стороне южноафриканской жизни и расовую дискриминацию негров и «цветных» в Кейптауне воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Теперь ей впервые показалось, что тут есть над чем призадуматься.
Двумя днями позже Мортон пришел домой в великолепном расположении духа. Он удовлетворенно потирал руки и бодро мурлыкал какой-то мотив.
– Случилось что-нибудь приятное, дядя? – спросила Мэри.
– О да, очень приятное! – ответил дядя и, перейдя на доверительный тон, прибавил: – Этот Таволато – молодец! Его изобретение сэкономит нам в год по крайней мере сто тысяч фунтов! Благодаря его блестящей технической идее мы побьем наших конкурентов!
– Он много получит за свое изобретение?
– Разумеется! – кивнул головой Мортон. – Я заплачу ему триста фунтов, и он будет счастлив.
– Триста?..
– Не меньше!
– Но, дядя! – удивленно воскликнула Мэри. – Ты же говоришь, что изобретение сэкономит сто тысяч фунтов. Сто тысяч! Почему же изобретателю ты хочешь заплатить только триста? Разве это справедливо?
Мортон рассмеялся:
– Твоей головке недоступны такие вещи… Меня считают либеральным предпринимателем, я не прижимаю своих служащих и рабочих так, как мои коллеги и конкуренты. Но чего же ты хочешь? Промышленность на том и стоит, что предприниматель стремится извлечь наибольшую выгоду от каждого изобретения своего служащего. Конечно, кое-что получает и изобретатель – ровно столько, чтобы у него не пропала охота к дальнейшим поискам. Я плачу триста фунтов Таволато, – и он будет доволен, учитывая свое положение!.. Значит, все в порядке, и не о чем беспокоиться.
Мэри смутно чувствовала, что где-то в объяснениях Мортона есть фальшь. Как-то невзначай, словно сквозь дымку, в памяти Мэри возник образ Беккера с его прямыми и резкими обвинениями общественных порядков в Англии и ее владениях.
– Все-таки, – нерешительно сказала она, – триста фунтов – это слишком мало.
– Мало? – удивился Мортон. – Ну хорошо, я готов увеличить сумму до пятисот фунтов чистое баловство… Ведь Таволато цветной!
Впоследствии Мэри считала, что именно этот разговор положил начало крутому повороту всей ее жизни. Этот разговор как-то сосредоточил ее мысли на судьбе молодого инженера. И, когда через несколько дней она случайно встретила Карло Таволато около своего дома, он показался ей и значительнее, и красивее любого из ее кружка кейптаунской «золотой молодежи».
Она много думала о Таволато, и чем больше думала, тем больше он ей нравился. Здесь было сложное переплетение чувств: и чувство женщины к красивому и сильному мужчине, и чувство, похожее на то, какое испытывает мать к несправедливо обиженному ребенку.
Они встречались еще несколько раз, случайно, невзначай, то на улице, то у входа в дом. Мэри, едва кивнув головой, почти неслышно произносила: «Добрый день», а Таволато, низко склонив голову, сдержанно отвечал: «Добрый день, мисс Мортон…»
Незначительность этих редких встреч стала злить Мэри. Ей хотелось, наконец, заговорить с ним, узнать, какие мысли таятся за его высоким смуглым лбом, какие чувства живут в его широкой груди.
Однажды на горной прогулке в окрестностях Кейптауна, карабкаясь по скалам, Мэри далеко опередила свою компанию. Неожиданно на крутом повороте тропинки она лицом к лицу столкнулась с Таволато. Молодой инженер, одетый в спортивный костюм, шел глубоко задумавшись. Оба смутились, и, чтобы скрыть смущение, завязали разговор, обыкновенный разговор альпинистов – о трудных скалах в этой местности, о способах подъема, о последних спортивных новостях. Но для обоих он был полон скрытого значения, точно каждое слово имело второй, сокровенный смысл.
Когда послышались голоса отставших друзей Мэри, Таволато быстро сказал:
– Им лучше не видеть меня здесь…
Он рванулся было за скалу, но на мгновение остановился, пожал руку Мэри и взволнованно прибавил:
– Этих минут я никогда не забуду…
С того дня Мэри в думах своих уже не расставалась с Карло, мысленно вела с ним длинные разговоры, по каждому поводу ей приходило в голову: а как бы он посмотрел на это? А как бы он поступил в таком случае?
Таволато, приходивший часто в дом Мортона для доклада, всегда держался подчеркнуто сдержанно, как человек, воспитанный в условиях южноафриканского расизма. Мог ли он решиться первым сделать шаг к сближению с белой девушкой?
Инстинктом Мэри догадывалась, что этот умный и, видимо, смелый человек не может, не смеет переступить через черту, отделяющую белых от черных и «цветных», что эта черта грозит превратиться в глухую стену между ними. Все яснее становилось, что первое слово должна сказать она сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100