Новичок, впервые попадающий здесь на передовую, даже и привыкнуть не успевает – время для обучения слишком коротко: не успеешь оглянуться, и тебя уж нет. Старики, те, кто под Сталинградом с самого начала, приспособились к этой необычной войне, которую до нас не испытывал на себе немецкий солдат.
А разве сравнишь офицеров нашей дивизии, какими они были еще полгода назад! Это был, за редким исключением, вполне определенный тип офицера, созданный воспитанием и опытом. Сегодня все по-иному. Война в разрушенном городе, беспрерывно длящийся бой, колоссальные потери – все это изменило людей. Их общая черта теперь – отвращение к приказам, требующим новых жертв. Но одни достаточно огрубели, чтобы, не задумываясь, отдавать и выполнять любые приказы, а другие прикладываются к бутылке, чтобы хоть на время заглушить свою совесть. Такие офицеры после неудачного наступления совершенно теряются, а первые с видимым безразличием регистрируют потери и переходят к текущим делам.
Однако такое поведение обманчиво. За фасадом невозмутимого спокойствия они тоже скрывают легкую судорогу, сдавливающую им горло, когда от целой роты назад возвращается лишь половина. Но они хотят сохранить выдержку во что бы то ни стало. Никто не должен замечать их внутренней борьбы. Они видят устремленные на себя глаза солдат и говорят себе: не поддаваться безнадежности! Среди таких мы видим и слепых приверженцев Гитлера; для них любой приказ мудр и хорош, потому что отдан свыше и отвечает воле их фюрера. Они не отягощают себя мыслями.
Но другие – а их с каждым днем все больше начинают задумываться. Они видят, как вперед бросают одну за другой танковые и пехотные дивизии и как эти дивизии вскоре превращаются в груду металла и шлака, в горы трупов. Они видят, как постепенно падает боеспособность войск. И они задают себе вопрос: к чему эта мясорубка? Они спрашивают себя: ради чего здесь принесено в жертву столько людей? Но на свои вопросы они не могут получить разумного ответа, а потому лишь беспомощно разводят руками и только стараются по возможности сохранить своих солдат, чуточку продлить им жизнь. Иногда это выглядит страхом, иногда трусостью, но коренится гораздо глубже. Они не дают водить себя за нос. Среди этой группы офицеров встречаются и такие, что не задают подобных вопросов: с них сошел лак многолетнего воспитания и они просто трусят, не заходя в своих мыслях так далеко, как другие. Правда, таких немного, но сбрасывать со счетов их нельзя.
Так или иначе, о единстве поведения офицеров-фронтовиков здесь говорить уже не приходится. Как за эти месяцы стала иной вся армия, так и в ее офицерском корпусе – от командующего до последнего командира взвода – возник теперь внутренний кризис, исход которого предвидеть пока невозможно.
Смотрю на часы. Уже около четырех. Перед нами указанное место встречи: небольшая башня метров пять высоты. Впрочем, такой она была еще три дня назад. Теперь это только куча битого кирпича. Прибыли все командиры подразделений. Но осмотреть отсюда местность мы не можем: башня разрушена Значит, надо приблизиться вплотную к цеху. Назначаем новый район сбора, рассредоточиваемся, двигаемся
Уже стало неуютно светло. Кажется, орудийные расчеты русских уже позавтракали: нам то и дело приходится бросаться на землю, воздух полон пепла. Едва успеваем переводить дух. Но не лежать же до бесконечности! Дальше, дальше! Здесь нет ни одного пятачка, где можно считать себя вне опасности. У железнодорожного полотна здороваюсь с командиром расположенного здесь пехотного батальона. Бросок – и насыпь уже позади. Теперь только преодолеть асфальтированную улицу с разбитыми трамвайными вагонами. Через перекопанные дороги и валяющиеся на земле куски железной кровли, через облако огня и пыли бегу дальше. Еще несколько метров! Добежал! Едва переводя дыхание, прижимаюсь к уцелевшему фасаду, оглядываюсь назад. Приближаются остальные: они крадутся по местности, как вспугнутые полевые мыши. А над всем этим – невинная улыбка ребенка, пристально глядящего на меня со снимка на разрушенной стене первого этажа. Невольно вспоминаю о своем доме, о немецких городах. Что будет с ними? Первые бомбы уже обрушились на них. Неужели и там будет так же, как здесь?
Стена, под которой я залег, довольно толстая сантиметров восемьдесят. От лестничной клетки остался только железный каркас. Подтягиваюсь вверх, машу остальным. В пяти метрах от земли амбразуры, из которых открывается хороший обзор. Рассредоточиваемся между ними и осматриваем местность.
Всего метрах в пятидесяти от нас цех № 4. Огромное мрачное здание. Перед ним и слева от него картина полного разрушения, чернота и ржавчина. Снарядные воронки и кучи угля, нагромождение стальных балок и искореженного металла. Вздыбленные рельсы торчат концами вверх. Разбитые снарядами и разбомбленные товарные вагоны… Поперек этого лабиринта тянется наше минное заграждение. Узнаю ориентиры, по которым в свое время мы вели расчеты. Прямо под нами – хорошо замаскированный станковый пулемет, при нем – двое хорватских солдат. Остальные, вероятно, в блиндаже.
Цех №4 – здание длиной свыше ста метров, передняя часть шириной метров сорок, дальше – метров восемьдесят. Это сердцевина всего завода, над которым возвышаются высокие трубы. Наполовину открытые ворота цеха напоминают зловещую пасть. Внутри ничего не видно.
Тихо поясняю на местности план наступления. Но временами мне приходится кричать, чтобы голос мой был слышен среди скрежета металла и свиста осколков. Говорю о шести мартенах, стоящих в цехе. Они уходят глубоко в землю. В глубину, на 40-50 метров вниз, ведут лестницы. Они заканчиваются в бетонированных помещениях, где раньше были склады и столовые. Возможно, оттуда имеется подземный ход к Волге. Вероятно, таким образом на территорию завода незаметно для нас подбрасывают подкрепления, доставляют продовольствие, боеприпасы и технику. Обращаюсь к фельдфебелю Фетцеру, прижавшемуся рядом со мной к стене:
– Взорвете вон тот угол цеха, справа! Возьмете 150 килограммов взрывчатки. Взвод должен подойти сегодня ночью, а утром взрыв послужит сигналом для начала атаки. Справитесь?
– Яволь, господин капитан, будет сделано! Даю указания остальным, показываю исходные рубежи атаки. Приказ на наступление в основном остается прежним. Затем покидаем негостеприимное место. Каждый отправляется готовиться к завтрашнему наступлению. Ненадолго захожу на КП хорватского майора Брайвикова. Не застав, передаю свои приказания его адъютанту. Потом отправляюсь к себе.
* * *
Поступает последний «Мартин» – донесение о занятии исходных позиций. Смотрю на часы: 02.55. Все готово. Ударные группы уже заняли исходные рубежи для атаки. Их вооружение и средства ближнего боя проверены. В минных заграждениях перед цехом №4 проделаны проходы.
Все в порядке.
Батареи пехотных орудий нацелили свои стволы на объект атаки. Снаряды лежат наготове.
Все в порядке.
Зенитная батарея встала на огневую позицию, 20миллиметровые пушки готовы открыть огонь.
Все в порядке.
Хорватский батальон готов немедленно выступить во втором эшелоне. Телефонная связь установлена. Батальонный врач оборудовал свой медпункт.
Все в порядке.
Успокоенный, закуриваю сигарету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
А разве сравнишь офицеров нашей дивизии, какими они были еще полгода назад! Это был, за редким исключением, вполне определенный тип офицера, созданный воспитанием и опытом. Сегодня все по-иному. Война в разрушенном городе, беспрерывно длящийся бой, колоссальные потери – все это изменило людей. Их общая черта теперь – отвращение к приказам, требующим новых жертв. Но одни достаточно огрубели, чтобы, не задумываясь, отдавать и выполнять любые приказы, а другие прикладываются к бутылке, чтобы хоть на время заглушить свою совесть. Такие офицеры после неудачного наступления совершенно теряются, а первые с видимым безразличием регистрируют потери и переходят к текущим делам.
Однако такое поведение обманчиво. За фасадом невозмутимого спокойствия они тоже скрывают легкую судорогу, сдавливающую им горло, когда от целой роты назад возвращается лишь половина. Но они хотят сохранить выдержку во что бы то ни стало. Никто не должен замечать их внутренней борьбы. Они видят устремленные на себя глаза солдат и говорят себе: не поддаваться безнадежности! Среди таких мы видим и слепых приверженцев Гитлера; для них любой приказ мудр и хорош, потому что отдан свыше и отвечает воле их фюрера. Они не отягощают себя мыслями.
Но другие – а их с каждым днем все больше начинают задумываться. Они видят, как вперед бросают одну за другой танковые и пехотные дивизии и как эти дивизии вскоре превращаются в груду металла и шлака, в горы трупов. Они видят, как постепенно падает боеспособность войск. И они задают себе вопрос: к чему эта мясорубка? Они спрашивают себя: ради чего здесь принесено в жертву столько людей? Но на свои вопросы они не могут получить разумного ответа, а потому лишь беспомощно разводят руками и только стараются по возможности сохранить своих солдат, чуточку продлить им жизнь. Иногда это выглядит страхом, иногда трусостью, но коренится гораздо глубже. Они не дают водить себя за нос. Среди этой группы офицеров встречаются и такие, что не задают подобных вопросов: с них сошел лак многолетнего воспитания и они просто трусят, не заходя в своих мыслях так далеко, как другие. Правда, таких немного, но сбрасывать со счетов их нельзя.
Так или иначе, о единстве поведения офицеров-фронтовиков здесь говорить уже не приходится. Как за эти месяцы стала иной вся армия, так и в ее офицерском корпусе – от командующего до последнего командира взвода – возник теперь внутренний кризис, исход которого предвидеть пока невозможно.
Смотрю на часы. Уже около четырех. Перед нами указанное место встречи: небольшая башня метров пять высоты. Впрочем, такой она была еще три дня назад. Теперь это только куча битого кирпича. Прибыли все командиры подразделений. Но осмотреть отсюда местность мы не можем: башня разрушена Значит, надо приблизиться вплотную к цеху. Назначаем новый район сбора, рассредоточиваемся, двигаемся
Уже стало неуютно светло. Кажется, орудийные расчеты русских уже позавтракали: нам то и дело приходится бросаться на землю, воздух полон пепла. Едва успеваем переводить дух. Но не лежать же до бесконечности! Дальше, дальше! Здесь нет ни одного пятачка, где можно считать себя вне опасности. У железнодорожного полотна здороваюсь с командиром расположенного здесь пехотного батальона. Бросок – и насыпь уже позади. Теперь только преодолеть асфальтированную улицу с разбитыми трамвайными вагонами. Через перекопанные дороги и валяющиеся на земле куски железной кровли, через облако огня и пыли бегу дальше. Еще несколько метров! Добежал! Едва переводя дыхание, прижимаюсь к уцелевшему фасаду, оглядываюсь назад. Приближаются остальные: они крадутся по местности, как вспугнутые полевые мыши. А над всем этим – невинная улыбка ребенка, пристально глядящего на меня со снимка на разрушенной стене первого этажа. Невольно вспоминаю о своем доме, о немецких городах. Что будет с ними? Первые бомбы уже обрушились на них. Неужели и там будет так же, как здесь?
Стена, под которой я залег, довольно толстая сантиметров восемьдесят. От лестничной клетки остался только железный каркас. Подтягиваюсь вверх, машу остальным. В пяти метрах от земли амбразуры, из которых открывается хороший обзор. Рассредоточиваемся между ними и осматриваем местность.
Всего метрах в пятидесяти от нас цех № 4. Огромное мрачное здание. Перед ним и слева от него картина полного разрушения, чернота и ржавчина. Снарядные воронки и кучи угля, нагромождение стальных балок и искореженного металла. Вздыбленные рельсы торчат концами вверх. Разбитые снарядами и разбомбленные товарные вагоны… Поперек этого лабиринта тянется наше минное заграждение. Узнаю ориентиры, по которым в свое время мы вели расчеты. Прямо под нами – хорошо замаскированный станковый пулемет, при нем – двое хорватских солдат. Остальные, вероятно, в блиндаже.
Цех №4 – здание длиной свыше ста метров, передняя часть шириной метров сорок, дальше – метров восемьдесят. Это сердцевина всего завода, над которым возвышаются высокие трубы. Наполовину открытые ворота цеха напоминают зловещую пасть. Внутри ничего не видно.
Тихо поясняю на местности план наступления. Но временами мне приходится кричать, чтобы голос мой был слышен среди скрежета металла и свиста осколков. Говорю о шести мартенах, стоящих в цехе. Они уходят глубоко в землю. В глубину, на 40-50 метров вниз, ведут лестницы. Они заканчиваются в бетонированных помещениях, где раньше были склады и столовые. Возможно, оттуда имеется подземный ход к Волге. Вероятно, таким образом на территорию завода незаметно для нас подбрасывают подкрепления, доставляют продовольствие, боеприпасы и технику. Обращаюсь к фельдфебелю Фетцеру, прижавшемуся рядом со мной к стене:
– Взорвете вон тот угол цеха, справа! Возьмете 150 килограммов взрывчатки. Взвод должен подойти сегодня ночью, а утром взрыв послужит сигналом для начала атаки. Справитесь?
– Яволь, господин капитан, будет сделано! Даю указания остальным, показываю исходные рубежи атаки. Приказ на наступление в основном остается прежним. Затем покидаем негостеприимное место. Каждый отправляется готовиться к завтрашнему наступлению. Ненадолго захожу на КП хорватского майора Брайвикова. Не застав, передаю свои приказания его адъютанту. Потом отправляюсь к себе.
* * *
Поступает последний «Мартин» – донесение о занятии исходных позиций. Смотрю на часы: 02.55. Все готово. Ударные группы уже заняли исходные рубежи для атаки. Их вооружение и средства ближнего боя проверены. В минных заграждениях перед цехом №4 проделаны проходы.
Все в порядке.
Батареи пехотных орудий нацелили свои стволы на объект атаки. Снаряды лежат наготове.
Все в порядке.
Зенитная батарея встала на огневую позицию, 20миллиметровые пушки готовы открыть огонь.
Все в порядке.
Хорватский батальон готов немедленно выступить во втором эшелоне. Телефонная связь установлена. Батальонный врач оборудовал свой медпункт.
Все в порядке.
Успокоенный, закуриваю сигарету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93