Там, где железнодорожная насыпь круто заворачивает, стоят на рельсах три порожних товарных вагона. В них можно укрыться от ветра, и несколько солдат взобрались внутрь, прежде чем упасть без сил. Число их все растет, теперь уже набралось человек тридцать. Примостившись у стен, они лихорадочно оглядываются по сторонам, трут руки. Ноги у них уже обморожены. Последняя надежда – грузовик, который захватит их. Двое лежат снаружи, прижавшись к снегу, и всматриваются вдаль в меланхолическом свете чуть забрезжившего рассвета.
А толпы более сильных и выносливых продолжают свой путь. Поддерживая раненых и обмороженных товарищей, они едва передвигают ноги, напрягая последние силы. Это больше чем судорога. Перед ними, они знают, спасение; спасение это – Сталинград; огромное нагромождение развалин представляется им сущим раем. Мускулы их обрякли, желудок пуст, но стремление дойти придает им ту энергию, которая заставляет поднимать ноги и делать следующий шаг. Многие уже выдыхаются, отдают последнюю малость сил раненым товарищам и сами становятся жертвой этой ужасной ночи, так и оставшись лежать на обочине вместе с тем, кого они пытались спасти.
Позади, в Питомнике, удалось наконец привести в движение грузовик. На нем различим тактический знак саперного батальона. За рулем этой последней машины сидит Глок. Два других грузовика уже в пути, они хотят добраться до «Цветочного горшка», где командир батальона подводит итоговую черту в своем военном дневнике. Машина до отказа набита солдатами и ранеными, между ними втиснулся наш казначей. Грузовик кряхтит, пробирается сквозь вьюгу, иногда лишь на миг вспыхивают его фары, чтобы осветить путь. На дороге занесенные снегом холмики. Грузовик натыкается на них, мотор рычит. Включена первая передача, газ, полный газ! Колеса берут, преодолевают препятствие, раздавливают его тяжестью машины. Слышится треск и хруст, словно ломаются деревянные ножки стула, сплющенные куски прилипают к баллонам и, примерзнув, крутятся вместе с колесом, пока не отпадают на ближайшем повороте.
Впереди за ветровым стеклом сидит Глок, он не видит этого и невозмутимо ведет трехтонку вперед. Солдаты, стоя и лежа сгрудившиеся в кузове, тоже ощущают только толчки, думают, наверно, что это куски льда, камни или стволы деревьев. На этом холоде у них самих душа еле в теле. Каждый редкий удар пульса отдается в их ушах, как удар колокола, как погребальный звон над «крепостью Сталинград».
Машина обгоняет группку из трех солдат. Тот, что в середине, сидит на винтовке, за которую судорожно уцепились двое других. Недолго удается этим двоим пронести его; они падают вместе с ним и беспомощно лежат в снегу. Глок останавливает машину и, хотя все решительно против (в кузове действительно нет больше места), сажает их. Раненого поднимают в кузов, и теперь он со своей перебитой ногой сидит среди остальных. Но этим последняя возможность помощи исчерпана.
Там, на железнодорожной насыпи, где стоят товарные вагоны и где уже давно ждут не дождутся помощи, грузовик окружает толпа живых мертвецов. С ввалившимися глазами и тонкими, как плети, руками они кажутся выходцами с того света. Они появляются прямо перед передним бампером, так что водителю приходится резко затормозить и остановиться. «Возьмите нас с собой, мы больше не можем, нам пришел конец! " Костлявые пальцы крепко уцепились за борта машины, полускелеты судорожно держатся за крылья и радиатор, слева и справа в кабину сквозь стекло заглядывает сама смерть – шесть-семь желтых, страшных лиц. А за ними толпится бесформенная масса почти бесплотных существ, которые были когда-то людьми и снова хотят стать ими. Они обступили машину сплошным кольцом, судорожно прижались, прилипли к ней. Этот натиск отчаяния страшен, он опасен силой и угрозой, таящейся в нем. Но последние ряды колеблются, качаются, топчутся, падают наземь, и Глок понимает бессилие этих солдат, уже отмеченных печатью смерти. Пусть даже и поднимает угрожающе свою руку одна из этих теней, одно из этих привидений в военной форме, которое снова потонет в призрачном мире, если никто не сжалится над ним.
Но Глок бессилен помочь: у него нет больше места. Он открывает дверь и объясняет им. Он показывает им на кузов, в котором как сельди в бочке набиты солдаты из Питомника, потом качает головой и твердо говорит: «Нет! " Но никто не отступает, они не понимают ни просьб, ни угроз, они не хотят понимать этого, они хотят любой ценой отвести от себя руку, уже хватающую их за глотку. Натиск на машину усиливается, масса отчаявшихся растет, положение становится все опаснее. И вдруг мелькает чей-то штык, Глок чувствует удар в ногу. Он бьет кулаком в чье-то лицо, захлопывает дверцу, дает газ, и колеса приходят в движение. На лбу его выступают капли пота. Разговор со смертью окончен, он ведет машину дальше на восток.
Взят и Питомник. Остановилось сердце армии. Но мозг все еще не желает признать этого факта, не хочет сделать вывода. «Биться дальше, биться дальше! " – вот единственные слова, которые слышны от командования. Значит, до последнего патрона! Что ж, этот момент наступает. Западный фронт нашего окружения теперь твердо проходит западнее Гумрака по линии Песчанка – Большая Россошка. Пространство котла сократилось вдвое. Во многих дивизиях пулеметы стали редкостью, а об оружии более крупных калибров и говорить нечего. Тяжелое оружие большей частью попало в руки противника на оставленных позициях.
На отдельных участках остатки рот и батальонов бросают оружие. Солдаты осознают бесцельность дальнейшего сопротивления и не желают один за другим класть свои головы. Они хотят конца этого ужаса, а так как командование закрывает глаза на факты и упорствует в своем слепом подчинении приказам свыше, войска действуют самостоятельно. Командование отвечает введением военно-полевых судов. Каждый солдат, который по собственной воле прекратит сражаться, подлежит расстрелу, как дезертир или присвоивший сброшенное с самолета продовольствие. Этими драконовскими мерами командование рассчитывает положить конец разложению войск. Ружейные залпы, гремящие на задних дворах домов, и пробитые пулями тела, падающие на грязный снег, показывают, что штаб армии не останавливается ни перед какими средствами, чтобы заставить войска держаться, между тем как они физически уже находятся при последнем издыхании.
Около Гумрака теперь оборудован новый аэродром. В эти дни сюда из ОКХ прилетел один майор. Он имеет приказ осмотреть котел и затем доложить в ставке фюрера об обстановке. Его пребывание в котле длится всего десять минут. Во время встречи на летном поле русская артиллерия ведет беспокоящий огонь, снаряды падают в непосредственной близи. Для него этого достаточно, чтобы вскочить в готовый подняться самолет и побыстрее отправиться восвояси, даже позабыв в котле свой чемодан.
Немецкие транспортные самолеты, как и прежде, выполняя приказ, кружат над Сталинградом. Издалека, со своих баз, расположенных за сотни километров, они доставляют нам продовольствие, боеприпасы и медикаменты. Они кружат над нами, вот только приземляться мало у кого из них есть охота. На аэродроме Гумрак было уже слишком много аварий. Так как знаки места выброски выкладываются редко, контейнеры с грузами, с их частью драгоценным, а частью бесполезным содержимым в большинстве случаев попадают в руки противника словно крупный выигрыш в беспроигрышной лотерее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93