Убирайся ты к черту со своими умными речами! Здесь они ни к чему. То, чему нас обучали, здесь непригодно, оно нам не поможет. Все это отошло далеко в прошлое, об этом в лучшем случае неплохо почитать, лежа в полевом госпитале, когда медсестра принесет тебе роман.
Наше отношение друг к другу определяется совсем иным. Могу ли я положиться на другого, порядочный ли он парень, не бросит ли меня, если буду ранен, – вот что важно. Когда сплю – знать, что рядом сосед. Когда атакую – знать, что он притащит ящик с патронами и не забудет прихватить ручные гранаты. От этого зависит моя жизнь. Все лишнее, все, что не безусловно необходимо на фронте, мы отбросили прочь. Здесь имеет ценность только то, что сохраняет и продлевает нам жизнь. Например, инстинкт – это он говорит тебе, когда надо спрятаться в укрытие, это он подсказывает тебе пойти именно этой дорогой, а не другой. Он превалирует над разумом. Тот, кто вовремя предчувствует грозу, стоит больше того, у кого голова набита всякой премудростью. Острый как бритва ум здесь бесполезен. Чтобы отдавать приказы, его не требуется, а повиноваться – тем более. Паузы спасают нас от помешательства. А широко распространившееся безразличие и поверхностное ко всему отношение щадят нам нервы.
Как с такими качествами найдем мы себе место в нормальной жизни? Мы живем только сегодняшним днем, воспринимаем только то, что перед нами, ругаемся, резонерствуем, браним своего генерала и Гитлера, едем на КП к одному и слушаем речи другого, потому что один – командир дивизии, а другой – верховный главнокомандующий. Я изучал химию. Начиная эксперимент, я знал, что из него должно получиться. А здесь? Здесь мы бросаем в колбу все что попало, и, ясное дело, все летит к черту! Никто не знает, не взлетит ли на воздух и сама лаборатория.
Но чего это я вдруг, ведь не собираюсь же я читать Фидлеру мораль! Он так же разочарован, как и я. Но не могу удержаться, чтобы не одернуть его, вернуть к действительности. Впрочем, это я стараюсь убедить самого себя. Стараюсь не подавать вида, а на душе кошки скребут.
– Замолчи ты со своим Пирром и его победой, Пауль! Оставь эти прописные истины при себе. Я голоден, это куда важней. Давай прибавим шагу.
– Как хочешь. Только не понимаю, как это ты не призадумался. Ты же только что сам видел, как они пытались.
– Видел! И тоже призадумался.
Хватит! Хочу отдохнуть. Фидлер продолжает что-то бубнить, потом мы идем молча. Болит голова. Да, трахнулись мы сегодня головой об стенку. Безвыходная ситуация, а мы – в самом пекле.
* * *
На «Цветочном горшке» толпятся солдаты и офицеры сухопутных войск и авиации. Понаехало столько вездеходов, лимузинов и открытых автомашин, что такого эта богом забытая высота никогда и не видывала. Машины всех цветов: от синего до красного и от черного до белого – зимней маскировочной краски.
На них командные флажки всех калибров и расцветок. Рядом с крошечными флажками командиров полков и батальонов черно-бело-красные штандарты командиров корпусов и дивизий. Прибыл даже сам начальник генерального штаба ВВС генерал-полковник Йешоннек. Осторожность этим господам вроде ни к чему. Такое скопление явно неразумно. Один-единственный самолет мог бы наделать немало бед. Несколько артиллерийских залпов – и весь этот парк автомашин можно отправлять на свалку металлолома, а на уцелевших вывозить убитых и раненых. Высшему генералитету, видно, невдомек, что и у русских есть наблюдательные посты, с которых видна эта милая встреча. Большей частью артиллерийские налеты происходят именно сразу, как только какой-нибудь бог войны в шинели с красными или белыми отворотами{19} успеет благополучно отбыть. Два дня назад был такой случай. Приехал командир соседней дивизии. Не успел он укатить – артналет. В боевой роте четверо убитых. Я слышал, как солдаты возмущались: «Знакомая история. Стоит появиться им со своей мишурой, как у нас убитые».
Причина сегодняшнего визита мне неясна. Пауль предполагает:
– Кинохронику снимают!
Чтобы разузнать, в чем дело, пробираемся вперед. Капитан авиации объясняет мне, в чем дело. Это один из офицеров, сопровождающих Йешоннека, который вместе с Рихтгофеном сегодня утром прилетел в Питомник.
– Хотите знать, что здесь происходит? Разбор сегодняшнего наступления. Больше ничего. Действиями групп пикирующих бомбардировщиков руководил лично начальник генерального штаба люфтваффе. Сегодняшний день должен был стать решающим. Мы все верили в это. Нельзя было терять ни минуты. Ведь теперь здесь долго нельзя будет ничего предпринять.
– А почему, сказать не можете?
– Потому, что основные силы авиации отсюда забирают. Опасное положение в Африке.
– Ну и что? Пусть берут откуда-нибудь из другого места! А здесь нам каждый самолет важен.
– Оно, конечно, так, но, обратите внимание, мы не слишком-то богаты авиацией. Всю авиацию, вплоть до старых ящиков, бросают сейчас на Африканский фронт. Видите сами, мы забрали из России почти все авиатранспортные соединения, не считаясь с напряженным положением. Иного выхода не было.
– А зачем, позвольте спросить?
– Для переброски новых дивизий в Африку. Бьемся сейчас за Тунис, чтобы не дать американцам и англичанам выйти на запад{20} через Алжир, Для этого нужны все самолеты, до последнего.
– А как же с бомбардировщиками и разведчиками, которые нужны нам?
– Забирают подчистую! Здесь оставят только самое необходимое. Все равно вам сейчас от них пользы не будет: бензина не хватает. Разве не заметили, что вот уж целую неделю в небе ни одного разведчика?
– Заметили, но в чем дело?
– Все бензотранспортеры отсюда взяты. К тому же железнодорожная линия начиная от Львова забита составами. Вот уже две недели стоят 1100 грузовых вагонов.
– Но не можем же мы сидеть без воздушной разведки!
– Ничего другого вам пока не остается. Но надеемся вскоре подбросить вам горючего. Ведь вся эта история нам тоже не по вкусу. Вы уж мне поверьте. Командиры корпусов все время говорят о продолжающемся усилении русских, а мы в данный момент не в состоянии средствами воздушной разведки установить этот факт. Несколько имеющихся разведчиков не могут обеспечить необходимых данных. Сейчас ни один человек не знает точно, что происходит там, у противника.
Да, сегодня день сплошного невезения! Все, что пришлось увидеть и услышать сегодня, словно нарочно, предназначено окончательно сбить настроение. Сначала неудачное наступление, а теперь остаться без авиации. А на чем, собственно, основываются утверждения прессы, что русские уже больше не способны на крупные операции? Что это, блеф, успокоительная пилюля? Еще несколько дней – и выпадет снег, а командование все блуждает в потемках. Должна же прошлая зима хоть чему-нибудь научить его! Тогда наши войска стояли у самой Москвы, ее падения ждали со дня на день. Ситуация для противника была более чем критическая. А потом резкий поворот, совершенно неожиданный и для генерала, и для рядового солдата. Почему? Потому, что недооценили противника, считали, что у него уже больше нет сил для крупной операции!
А как обстояло тогда дело в действительности? Роммингер рассказал мне об этом. Днем и ночью мчались с востока на запад русские воинские эшелоны, все остальное железнодорожное движение было прекращено, и путь открыт только для них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Наше отношение друг к другу определяется совсем иным. Могу ли я положиться на другого, порядочный ли он парень, не бросит ли меня, если буду ранен, – вот что важно. Когда сплю – знать, что рядом сосед. Когда атакую – знать, что он притащит ящик с патронами и не забудет прихватить ручные гранаты. От этого зависит моя жизнь. Все лишнее, все, что не безусловно необходимо на фронте, мы отбросили прочь. Здесь имеет ценность только то, что сохраняет и продлевает нам жизнь. Например, инстинкт – это он говорит тебе, когда надо спрятаться в укрытие, это он подсказывает тебе пойти именно этой дорогой, а не другой. Он превалирует над разумом. Тот, кто вовремя предчувствует грозу, стоит больше того, у кого голова набита всякой премудростью. Острый как бритва ум здесь бесполезен. Чтобы отдавать приказы, его не требуется, а повиноваться – тем более. Паузы спасают нас от помешательства. А широко распространившееся безразличие и поверхностное ко всему отношение щадят нам нервы.
Как с такими качествами найдем мы себе место в нормальной жизни? Мы живем только сегодняшним днем, воспринимаем только то, что перед нами, ругаемся, резонерствуем, браним своего генерала и Гитлера, едем на КП к одному и слушаем речи другого, потому что один – командир дивизии, а другой – верховный главнокомандующий. Я изучал химию. Начиная эксперимент, я знал, что из него должно получиться. А здесь? Здесь мы бросаем в колбу все что попало, и, ясное дело, все летит к черту! Никто не знает, не взлетит ли на воздух и сама лаборатория.
Но чего это я вдруг, ведь не собираюсь же я читать Фидлеру мораль! Он так же разочарован, как и я. Но не могу удержаться, чтобы не одернуть его, вернуть к действительности. Впрочем, это я стараюсь убедить самого себя. Стараюсь не подавать вида, а на душе кошки скребут.
– Замолчи ты со своим Пирром и его победой, Пауль! Оставь эти прописные истины при себе. Я голоден, это куда важней. Давай прибавим шагу.
– Как хочешь. Только не понимаю, как это ты не призадумался. Ты же только что сам видел, как они пытались.
– Видел! И тоже призадумался.
Хватит! Хочу отдохнуть. Фидлер продолжает что-то бубнить, потом мы идем молча. Болит голова. Да, трахнулись мы сегодня головой об стенку. Безвыходная ситуация, а мы – в самом пекле.
* * *
На «Цветочном горшке» толпятся солдаты и офицеры сухопутных войск и авиации. Понаехало столько вездеходов, лимузинов и открытых автомашин, что такого эта богом забытая высота никогда и не видывала. Машины всех цветов: от синего до красного и от черного до белого – зимней маскировочной краски.
На них командные флажки всех калибров и расцветок. Рядом с крошечными флажками командиров полков и батальонов черно-бело-красные штандарты командиров корпусов и дивизий. Прибыл даже сам начальник генерального штаба ВВС генерал-полковник Йешоннек. Осторожность этим господам вроде ни к чему. Такое скопление явно неразумно. Один-единственный самолет мог бы наделать немало бед. Несколько артиллерийских залпов – и весь этот парк автомашин можно отправлять на свалку металлолома, а на уцелевших вывозить убитых и раненых. Высшему генералитету, видно, невдомек, что и у русских есть наблюдательные посты, с которых видна эта милая встреча. Большей частью артиллерийские налеты происходят именно сразу, как только какой-нибудь бог войны в шинели с красными или белыми отворотами{19} успеет благополучно отбыть. Два дня назад был такой случай. Приехал командир соседней дивизии. Не успел он укатить – артналет. В боевой роте четверо убитых. Я слышал, как солдаты возмущались: «Знакомая история. Стоит появиться им со своей мишурой, как у нас убитые».
Причина сегодняшнего визита мне неясна. Пауль предполагает:
– Кинохронику снимают!
Чтобы разузнать, в чем дело, пробираемся вперед. Капитан авиации объясняет мне, в чем дело. Это один из офицеров, сопровождающих Йешоннека, который вместе с Рихтгофеном сегодня утром прилетел в Питомник.
– Хотите знать, что здесь происходит? Разбор сегодняшнего наступления. Больше ничего. Действиями групп пикирующих бомбардировщиков руководил лично начальник генерального штаба люфтваффе. Сегодняшний день должен был стать решающим. Мы все верили в это. Нельзя было терять ни минуты. Ведь теперь здесь долго нельзя будет ничего предпринять.
– А почему, сказать не можете?
– Потому, что основные силы авиации отсюда забирают. Опасное положение в Африке.
– Ну и что? Пусть берут откуда-нибудь из другого места! А здесь нам каждый самолет важен.
– Оно, конечно, так, но, обратите внимание, мы не слишком-то богаты авиацией. Всю авиацию, вплоть до старых ящиков, бросают сейчас на Африканский фронт. Видите сами, мы забрали из России почти все авиатранспортные соединения, не считаясь с напряженным положением. Иного выхода не было.
– А зачем, позвольте спросить?
– Для переброски новых дивизий в Африку. Бьемся сейчас за Тунис, чтобы не дать американцам и англичанам выйти на запад{20} через Алжир, Для этого нужны все самолеты, до последнего.
– А как же с бомбардировщиками и разведчиками, которые нужны нам?
– Забирают подчистую! Здесь оставят только самое необходимое. Все равно вам сейчас от них пользы не будет: бензина не хватает. Разве не заметили, что вот уж целую неделю в небе ни одного разведчика?
– Заметили, но в чем дело?
– Все бензотранспортеры отсюда взяты. К тому же железнодорожная линия начиная от Львова забита составами. Вот уже две недели стоят 1100 грузовых вагонов.
– Но не можем же мы сидеть без воздушной разведки!
– Ничего другого вам пока не остается. Но надеемся вскоре подбросить вам горючего. Ведь вся эта история нам тоже не по вкусу. Вы уж мне поверьте. Командиры корпусов все время говорят о продолжающемся усилении русских, а мы в данный момент не в состоянии средствами воздушной разведки установить этот факт. Несколько имеющихся разведчиков не могут обеспечить необходимых данных. Сейчас ни один человек не знает точно, что происходит там, у противника.
Да, сегодня день сплошного невезения! Все, что пришлось увидеть и услышать сегодня, словно нарочно, предназначено окончательно сбить настроение. Сначала неудачное наступление, а теперь остаться без авиации. А на чем, собственно, основываются утверждения прессы, что русские уже больше не способны на крупные операции? Что это, блеф, успокоительная пилюля? Еще несколько дней – и выпадет снег, а командование все блуждает в потемках. Должна же прошлая зима хоть чему-нибудь научить его! Тогда наши войска стояли у самой Москвы, ее падения ждали со дня на день. Ситуация для противника была более чем критическая. А потом резкий поворот, совершенно неожиданный и для генерала, и для рядового солдата. Почему? Потому, что недооценили противника, считали, что у него уже больше нет сил для крупной операции!
А как обстояло тогда дело в действительности? Роммингер рассказал мне об этом. Днем и ночью мчались с востока на запад русские воинские эшелоны, все остальное железнодорожное движение было прекращено, и путь открыт только для них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93