Могилев». Учредили совместное предприятие Могилевский комбинат шелковых тканей, объединение «Химволокно», голландский капиталист Франц Люрфинк. В наблюдательный совет этого СП с нашей стороны вошли, кроме меня, Кебич Вячеслав Францевич – тогда он был вице-премьером, Даниленко Виктор Дмитриевич – руководитель представительства Совмина БССР при Совмине СССР – будущий посол Беларуси в России и директор Могилевского комбината шелковых тканей Семенов Владимир Николаевич. Со стороны Запада: голландский капиталист Франц Люрфинк, президент компании «Пепси-Кола» Дональд Кендалл и советник президента Буша-старшего Роберт Макнамара, – в прошлом – министр обороны США (во время Карибского кризиса), руководитель Международного Банка Реконструкции и Развития.
Здесь есть смысл рассмотреть вопросы не работы СП «Восток – Запад. Могилев», а как американцы воспринимали то, что происходило в СССР в 1990 году.
7 января 1991 года для обсуждения перспектив работы СП я встретился в Вашингтоне в Белом Доме господином Макнамара. Более половины просторной комнаты-кабинета занимал длинный, широкий стол, на котором в стопках лежали несколько сотен книг, возле стола десяток стульев. Встретил меня худощавый, стройный, подвижный человек с очень выразительным «живым» взглядом – Макнамара.
В рассуждениях о возможных совместных проектах он заявил, почти дословно: «Обсуждать проекты уже поздно, Вы, Ваш СССР опускается в пучину хаоса, не исключены и массовые кровавые конфликты… Вы упустили свой шанс на развитие». Далее, в процессе обеда, Макнамара сообщил следующее. Он только что вернулся из Москвы. Ездил туда по поручению своего президента с четкой, конкретной задачей – узнать лично у Горбачева, есть ли у него какой-то план перестройки, ведь пока мы (американцы) видим и слышим лишь общие лозунги и призывы. Американцев беспокоил вопрос, как пойдут процессы в СССР – стране с огромным ядерным арсеналом. Конечно же у американцев было достаточно данных, чтобы судить о том, как «процесс пошел», но они, наивные, считали, что свой стратегический план Горбачев имеет, но не говорит о нем, не раскрывает его, а процессы уже становятся тревожными.
Горбачев принял Макнамара в канун нового 1991 года. Получить ответы на вопросы: «Кто? Что? Когда? Для какой цели должен делать, к чему в конечном итоге придет СССР через год или два? Есть ли какой-то необъявленный план у самого автора перестройки?» Макнамара не мог. Такого плана не было у Горбачева, не было и ответов на эти вопросы. Более того, на откровенную озабоченность американца, его тревогу за будущее всех начинаний нашего перестройщика, Горбачев обиделся, воспринял эти вопросы за оскорбление. Заготовленное перед встречей сообщение для прессы оказалось не согласованным, в прессе никакой информации о данной встрече не было. В итоге смысл уже нашей беседы свелся к тому, что строить планы на будущее в стране, которая скатывается в хаос, бессмысленно. В назидание мне подробно было рассказано о том, как по просьбе китайского лидера Дэн Сяо Пина разрабатывался план развития Китая. Макнамара весьма одобрительно отзывался о политике китайских коммунистов и сказал примерно следующее: «Смотрите, китайцы не просят кого-то об инвестициях, они создали такие условия, что инвесторы к ним сами просятся».
… В конце февраля 1991 года Михаил Сергеевич, наконец, приехал в область ознакомиться, как живут люди в чернобыльской зоне. Я ему задал массу «неудобных вопросов», ссылаясь на разговор с Макнамарой, и он на них парировал весьма оригинально: «Вот мы поставили во главе правительства опытного банкира Павлова Валентина, он все исправит». Чувствовалось, что призывая к строительству социализма «с человеческим лицом», Михаил Сергеевич не понимал сам этого социализма и уж тем более не знал, как его строить. Как можно совместить социалистические идеи с планами нелегальной экономической, хозяйственной и финансово-банковской деятельностями КПСС, которые предлагал осуществить ЦК КПСС в записке: «О неотложных мерах по организации коммерческой и внешнеэкономической деятельности партии». Всю эту противоправную, считай преступную деятельность, должен был определять и согласовывать Генеральный секретарь ЦК КПСС. Еще до получения данной записки у меня сложилось убеждение в том, что Михаилу Сергеевичу никто не мешает, он просто, не имея собственного мнения, иногда поддерживал прямо противоположные идеи.
Стыдно было смотреть и слушать, когда он пытался убедить неформальных лидеров из прибалтийских стран не выходить из состава СССР тогда, когда они уже вышли. А ведь до этого он был глухим к их конструктивным предложениям, когда те просили центр избавить от мелочной опеки.
В результате по вине высшего политического руководства народы СССР не обязательно в составе мировой империи, а возможно, в мягкой форме конфедерации или иных союзнических отношениях упустили шанс на цивилизованное развитие или на цивилизованный разговор.
Мы, славяне, не родили своего Дэн Сяо Пина.
Кебич предлагал мне идти в правительство и заместителем, и первым заместителем. Я отказывался оба раза. Во-первых, я не видел собственной линии правительства, а в должности заместителя я достаточно долго проработал в облисполкоме, поэтому понимал, что ничего коренным образом изменить просто не смогу. А во-вторых, всех, кто уходил из чернобыльской зоны на повышение, люди немедленно объявляли предателями. Я мог свободно ходить по Могилеву: не убежал от вас, остался с вами. Это для меня было очень важно. И коль работы в Могилеве нет, то спустя некоторое время уехал в Москву на учебу в Академию внешнеэкономических связей. Положено было – отучиться три месяца перед назначением на должность торгпреда. Как слушателю, мне платили зарплату, но главное было в другом. В Москве на практике начал изучать политологию, психологию поведения избирателей. Это было время выборов первого президента России. Некоторые навыки внешнеэкономической деятельности у меня были: в должности руководителя региона мне доводилось общаться и с настоящими «акулами капитализма», поэтому учеба не занимала много времени.
Видел, как работает партия, выбирая между Рыжковым и Ельциным, – очень интересная школа для меня была. Партийные комитеты города Москвы не могли (да и не старались) развезти по коллективам и квартирам агитационную «макулатуру» за Рыжкова… А обычные люди: – рабочие, служащие, пенсионеры – все без всякой агитации сверху агитировали друг друга: «Только за Ельцина! Заживем!»
Анализируя настроение москвичей, их желания и надежды, пришел к твердому убеждению: будем строить капитализм. Но до начала этого «строительства» я должен изучить, что такое капитализм. Объявили ведь, что мы будем строить, но ни один так называемый архитектор перестройки так и не объявил, как будем строить. А в этом, как показывает время, была суть дела. Кто-то начинал с крыши, кто-то – с фундамента. Каждый лепил, как мог, поэтому получался и не капитализм, и не рынок.
А что такое рынок, я понял в Германии. Сначала посмотрел западную Германию, потом восточную. Стало понятно, мы еще не дозрели не только до созидательного труда (как немцы), но еще много времени не будем даже обсуждать эту тему, выгодно было «зарабатывать авторитет» на популизме, политиканстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Здесь есть смысл рассмотреть вопросы не работы СП «Восток – Запад. Могилев», а как американцы воспринимали то, что происходило в СССР в 1990 году.
7 января 1991 года для обсуждения перспектив работы СП я встретился в Вашингтоне в Белом Доме господином Макнамара. Более половины просторной комнаты-кабинета занимал длинный, широкий стол, на котором в стопках лежали несколько сотен книг, возле стола десяток стульев. Встретил меня худощавый, стройный, подвижный человек с очень выразительным «живым» взглядом – Макнамара.
В рассуждениях о возможных совместных проектах он заявил, почти дословно: «Обсуждать проекты уже поздно, Вы, Ваш СССР опускается в пучину хаоса, не исключены и массовые кровавые конфликты… Вы упустили свой шанс на развитие». Далее, в процессе обеда, Макнамара сообщил следующее. Он только что вернулся из Москвы. Ездил туда по поручению своего президента с четкой, конкретной задачей – узнать лично у Горбачева, есть ли у него какой-то план перестройки, ведь пока мы (американцы) видим и слышим лишь общие лозунги и призывы. Американцев беспокоил вопрос, как пойдут процессы в СССР – стране с огромным ядерным арсеналом. Конечно же у американцев было достаточно данных, чтобы судить о том, как «процесс пошел», но они, наивные, считали, что свой стратегический план Горбачев имеет, но не говорит о нем, не раскрывает его, а процессы уже становятся тревожными.
Горбачев принял Макнамара в канун нового 1991 года. Получить ответы на вопросы: «Кто? Что? Когда? Для какой цели должен делать, к чему в конечном итоге придет СССР через год или два? Есть ли какой-то необъявленный план у самого автора перестройки?» Макнамара не мог. Такого плана не было у Горбачева, не было и ответов на эти вопросы. Более того, на откровенную озабоченность американца, его тревогу за будущее всех начинаний нашего перестройщика, Горбачев обиделся, воспринял эти вопросы за оскорбление. Заготовленное перед встречей сообщение для прессы оказалось не согласованным, в прессе никакой информации о данной встрече не было. В итоге смысл уже нашей беседы свелся к тому, что строить планы на будущее в стране, которая скатывается в хаос, бессмысленно. В назидание мне подробно было рассказано о том, как по просьбе китайского лидера Дэн Сяо Пина разрабатывался план развития Китая. Макнамара весьма одобрительно отзывался о политике китайских коммунистов и сказал примерно следующее: «Смотрите, китайцы не просят кого-то об инвестициях, они создали такие условия, что инвесторы к ним сами просятся».
… В конце февраля 1991 года Михаил Сергеевич, наконец, приехал в область ознакомиться, как живут люди в чернобыльской зоне. Я ему задал массу «неудобных вопросов», ссылаясь на разговор с Макнамарой, и он на них парировал весьма оригинально: «Вот мы поставили во главе правительства опытного банкира Павлова Валентина, он все исправит». Чувствовалось, что призывая к строительству социализма «с человеческим лицом», Михаил Сергеевич не понимал сам этого социализма и уж тем более не знал, как его строить. Как можно совместить социалистические идеи с планами нелегальной экономической, хозяйственной и финансово-банковской деятельностями КПСС, которые предлагал осуществить ЦК КПСС в записке: «О неотложных мерах по организации коммерческой и внешнеэкономической деятельности партии». Всю эту противоправную, считай преступную деятельность, должен был определять и согласовывать Генеральный секретарь ЦК КПСС. Еще до получения данной записки у меня сложилось убеждение в том, что Михаилу Сергеевичу никто не мешает, он просто, не имея собственного мнения, иногда поддерживал прямо противоположные идеи.
Стыдно было смотреть и слушать, когда он пытался убедить неформальных лидеров из прибалтийских стран не выходить из состава СССР тогда, когда они уже вышли. А ведь до этого он был глухим к их конструктивным предложениям, когда те просили центр избавить от мелочной опеки.
В результате по вине высшего политического руководства народы СССР не обязательно в составе мировой империи, а возможно, в мягкой форме конфедерации или иных союзнических отношениях упустили шанс на цивилизованное развитие или на цивилизованный разговор.
Мы, славяне, не родили своего Дэн Сяо Пина.
Кебич предлагал мне идти в правительство и заместителем, и первым заместителем. Я отказывался оба раза. Во-первых, я не видел собственной линии правительства, а в должности заместителя я достаточно долго проработал в облисполкоме, поэтому понимал, что ничего коренным образом изменить просто не смогу. А во-вторых, всех, кто уходил из чернобыльской зоны на повышение, люди немедленно объявляли предателями. Я мог свободно ходить по Могилеву: не убежал от вас, остался с вами. Это для меня было очень важно. И коль работы в Могилеве нет, то спустя некоторое время уехал в Москву на учебу в Академию внешнеэкономических связей. Положено было – отучиться три месяца перед назначением на должность торгпреда. Как слушателю, мне платили зарплату, но главное было в другом. В Москве на практике начал изучать политологию, психологию поведения избирателей. Это было время выборов первого президента России. Некоторые навыки внешнеэкономической деятельности у меня были: в должности руководителя региона мне доводилось общаться и с настоящими «акулами капитализма», поэтому учеба не занимала много времени.
Видел, как работает партия, выбирая между Рыжковым и Ельциным, – очень интересная школа для меня была. Партийные комитеты города Москвы не могли (да и не старались) развезти по коллективам и квартирам агитационную «макулатуру» за Рыжкова… А обычные люди: – рабочие, служащие, пенсионеры – все без всякой агитации сверху агитировали друг друга: «Только за Ельцина! Заживем!»
Анализируя настроение москвичей, их желания и надежды, пришел к твердому убеждению: будем строить капитализм. Но до начала этого «строительства» я должен изучить, что такое капитализм. Объявили ведь, что мы будем строить, но ни один так называемый архитектор перестройки так и не объявил, как будем строить. А в этом, как показывает время, была суть дела. Кто-то начинал с крыши, кто-то – с фундамента. Каждый лепил, как мог, поэтому получался и не капитализм, и не рынок.
А что такое рынок, я понял в Германии. Сначала посмотрел западную Германию, потом восточную. Стало понятно, мы еще не дозрели не только до созидательного труда (как немцы), но еще много времени не будем даже обсуждать эту тему, выгодно было «зарабатывать авторитет» на популизме, политиканстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50