В сельскохозяйственном производстве было еще хуже: только одна восьмая – по минеральным удобрениями менее одной трети – по тракторам.[]
К началу 1935 года стала возможной отмена хлебных карточек, но сбалансировать спрос и потребление смогли только взвинчиванием цен, которые теперь стали гораздо выше существовавших при карточной системе, хотя и ниже цен на легальном и черном рынках. В конечном результате цены на предметы потребления с 1928 года возросли в десять раз, хотя фактически зарплата сельского труженика едва ли повысилась. Требуемая разница достигалась с помощью «налога с оборота».[]
К концу 30-х годов средний советский гражданин жил хуже, чем до революции. Он ел то же количество хлеба, но меньше мяса, жиров и молочных продуктов. Он плохо одевался и имел худшие жилищные условия.[] В работе Ленина «Развитие капитализма в России» было подсчитано, что средний сельскохозяйственный рабочий в достаточно характерном Саратовском округе потреблял в 90-е гг. 419,3 килограмма зерновых продуктов в год. В 1935 году официальный советский экономист Струмилин подсчитал, что средний советский гражданин потребляет за год 261,6 килограмма зерна…[]
Что касается крестьянства, то жизнь на селе скатилась до беспрецедентного уровня нищеты. Реальная стоимость трудодня и в денежном выражении и в продуктах, получаемых на трудодни колхозниками, оставалась чрезвычайно низкой и абсолютно недостаточной для удовлетворения их самых минимальных нужд. В 1938 году они за счет трудодней удовлетворяли свои нужды в зерновых только на три четверти, меньше половины – в картофеле и поразительно мало во всех прочих продуктах. Оплата на трудодень колхозника сводилась в среднем к шести фунтам зерна, нескольким фунтам картофеля и овощей, небольшому количеству сена и денежной сумме, равной стоимости килограмма черного или полкилограмма белого хлеба.
Указ от 19 апреля 1938 года признал, что «в некоторых областях и республиках… есть колхозы, где в 1937 году вообще не платили на трудодни деньгами».[] Ответственными, естественно, оказались «враги народа… которые с провокационными целями – повредить колхозам – намеренно создавали искусственное обесценивание стоимости колхозных капиталов и производственных расценок, а также срезали денежные суммы, распределяемые по трудодням». Указ устанавливал, что не меньше 60–70 процентов колхозного денежного дохода выделялось на оплату по трудодням, а капитальные расходы не должны превышать 10 процентов от общей суммы денежного дохода колхоза. Уже в декабре того же года этот указ аннулировали.
Колхоз средних размеров – например, колхоз имени Сталина в селе Степная Орджоникидзевского края – производил только пшеницу. Его валовой сбор составлял 74 240 гектолитров. После сдачи госпоставок и резервного фонда, после осуществления капвложений и вычетов административных расходов на содержание колхоза и т.д., на оплату колхозникам оставалось 12 480 гектолитров, то есть примерно 20 процентов от собранного урожая. В колхозе насчитывалось 1420 работников. В начале свою долю получала администрация. Потом была очередь «стахановцев», заработавших по 280 трудодней, они получали по 8 гектолитров зерна. Обычному крестьянину полагалось 4 гектолитра, вдове – два. У работающего крестьянина было четверо детей (жена работала на ферме), у вдовы – трое малых детей. Зерна не хватало ни в одной семье. Вдова незаконно утаивала его, рабочий просто воровал.[]
В первое десятилетие с начала коллективизации тягловая сила (лошадиная и механическая) постоянно была более низкой, чем в 1929 году.[] (Сверх того, от одной пятой до трети тракторов всегда были выведены из строя, что еще сильнее ухудшало общее положение.)[]
Официально разрешенное и весьма ограниченное количество личного скота было по норме все же выше, чем в это время могли фактически содержать многие колхозники. Хотя к 1938 году 55,7 процента коров находились в личной собственности колхозника, практически эти проценты выразились в том, что только 12,1 миллиона коров приходилось на 18,5 миллиона общего числа всех крестьянских дворов.[] Еще важнее был существовавший тотальный, исключая несколько кочевых районов, запрет на содержание лошадей. Крестьяне, которые привыкли прежде использовать лошадей в разных видах работ, могли теперь пользоваться только колхозной лошадью и только с разрешения начальства – за плату.
Для большинства колхозников свой участок, каким бы крошечным он ни был, означал последнее воспоминание о прежней жизни. Несмотря на трудности – такие как нехватка оборудования, фуража и удобрений, колхознику удавалось добиваться удивительно большой отдачи с этого участка. В 1938 году на личных участках собирали 21,5 процента всей советской сельскохозяйственной продукции, хотя они составляли лишь 3,8 процента обрабатываемой земли.[]
На Восемнадцатом съезде КПСС в 1939 году член Политбюро, ответственный за сельское хозяйство, Андреев признал, что «в некоторых областях хозяйствование на приусадебных участках начинает преобладать над общественным хозяйством колхозов и становится основой экономики, тогда как колхозное хозяйство превращается во вспомогательное». Он заявил, что личные участки перестали быть необходимыми, поскольку колхозы стали достаточно сильными, чтобы удовлетворять все нужды колхозников, и настаивал на том, что «личное хозяйство на приусадебных участках должно во все возраставшей мере носить исключительно второстепенный характер, в то время как колхозная экономика – становиться единственной основой».
Вскоре после съезда был выпущен указ от 27 мая 1939 года, гласивший, что личные участки были незаконно расширены за счет колхозной земли, «в интересах частной собственности и элементов, стремящихся к личному обогащению, которые используют колхоз в целях спекуляции и личной выгоды». В указе говорилось, что приусадебные участки рассматривались как «личная собственность… которой колхозник, а не колхоз распоряжается по собственному усмотрению», что их даже сдают в аренду другим колхозникам. В нем также говорилось, что «существует достаточно большое число псевдоколхозников, которые либо совсем не работают в колхозах, либо работают только для вида, проводя большую часть времени на своих личных участках». Указ устанавливал разнообразные меры для предотвращения нарушений и учреждал постоянные бригады должностных инспекторов для проведения этих мер в жизнь.
Личные участки выделялись не только для того, чтобы продукты производились для рынка, и даже не для продажи их государству. Участки тоже облагали налогом – в денежной или натуральной форме: яйца, мясо, молоко, фрукты и т.д. В 1940 году власти получили с приусадебных участков 37,2 процента мяса, 34,5 процента молока и масла, 93,5 процента яиц от общего их количества, полученного в колхозно-совхозной системе[]. Вопреки всем надеждам избавиться от подобной ненормальности, этот источник получения продуктов сохраняет существенную роль в производстве вплоть до сегодняшнего дня.
В 40-х годах колхозную систему распространяют на вновь аннексированную территорию – не только на Западную Украину, но и на прибалтийские страны. В Эстонии, например, «массовая коллективизация происходила в условиях резкого обострения классовой борьбы», так «кулаки» неизбежно лишались своей собственности и средств производства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
К началу 1935 года стала возможной отмена хлебных карточек, но сбалансировать спрос и потребление смогли только взвинчиванием цен, которые теперь стали гораздо выше существовавших при карточной системе, хотя и ниже цен на легальном и черном рынках. В конечном результате цены на предметы потребления с 1928 года возросли в десять раз, хотя фактически зарплата сельского труженика едва ли повысилась. Требуемая разница достигалась с помощью «налога с оборота».[]
К концу 30-х годов средний советский гражданин жил хуже, чем до революции. Он ел то же количество хлеба, но меньше мяса, жиров и молочных продуктов. Он плохо одевался и имел худшие жилищные условия.[] В работе Ленина «Развитие капитализма в России» было подсчитано, что средний сельскохозяйственный рабочий в достаточно характерном Саратовском округе потреблял в 90-е гг. 419,3 килограмма зерновых продуктов в год. В 1935 году официальный советский экономист Струмилин подсчитал, что средний советский гражданин потребляет за год 261,6 килограмма зерна…[]
Что касается крестьянства, то жизнь на селе скатилась до беспрецедентного уровня нищеты. Реальная стоимость трудодня и в денежном выражении и в продуктах, получаемых на трудодни колхозниками, оставалась чрезвычайно низкой и абсолютно недостаточной для удовлетворения их самых минимальных нужд. В 1938 году они за счет трудодней удовлетворяли свои нужды в зерновых только на три четверти, меньше половины – в картофеле и поразительно мало во всех прочих продуктах. Оплата на трудодень колхозника сводилась в среднем к шести фунтам зерна, нескольким фунтам картофеля и овощей, небольшому количеству сена и денежной сумме, равной стоимости килограмма черного или полкилограмма белого хлеба.
Указ от 19 апреля 1938 года признал, что «в некоторых областях и республиках… есть колхозы, где в 1937 году вообще не платили на трудодни деньгами».[] Ответственными, естественно, оказались «враги народа… которые с провокационными целями – повредить колхозам – намеренно создавали искусственное обесценивание стоимости колхозных капиталов и производственных расценок, а также срезали денежные суммы, распределяемые по трудодням». Указ устанавливал, что не меньше 60–70 процентов колхозного денежного дохода выделялось на оплату по трудодням, а капитальные расходы не должны превышать 10 процентов от общей суммы денежного дохода колхоза. Уже в декабре того же года этот указ аннулировали.
Колхоз средних размеров – например, колхоз имени Сталина в селе Степная Орджоникидзевского края – производил только пшеницу. Его валовой сбор составлял 74 240 гектолитров. После сдачи госпоставок и резервного фонда, после осуществления капвложений и вычетов административных расходов на содержание колхоза и т.д., на оплату колхозникам оставалось 12 480 гектолитров, то есть примерно 20 процентов от собранного урожая. В колхозе насчитывалось 1420 работников. В начале свою долю получала администрация. Потом была очередь «стахановцев», заработавших по 280 трудодней, они получали по 8 гектолитров зерна. Обычному крестьянину полагалось 4 гектолитра, вдове – два. У работающего крестьянина было четверо детей (жена работала на ферме), у вдовы – трое малых детей. Зерна не хватало ни в одной семье. Вдова незаконно утаивала его, рабочий просто воровал.[]
В первое десятилетие с начала коллективизации тягловая сила (лошадиная и механическая) постоянно была более низкой, чем в 1929 году.[] (Сверх того, от одной пятой до трети тракторов всегда были выведены из строя, что еще сильнее ухудшало общее положение.)[]
Официально разрешенное и весьма ограниченное количество личного скота было по норме все же выше, чем в это время могли фактически содержать многие колхозники. Хотя к 1938 году 55,7 процента коров находились в личной собственности колхозника, практически эти проценты выразились в том, что только 12,1 миллиона коров приходилось на 18,5 миллиона общего числа всех крестьянских дворов.[] Еще важнее был существовавший тотальный, исключая несколько кочевых районов, запрет на содержание лошадей. Крестьяне, которые привыкли прежде использовать лошадей в разных видах работ, могли теперь пользоваться только колхозной лошадью и только с разрешения начальства – за плату.
Для большинства колхозников свой участок, каким бы крошечным он ни был, означал последнее воспоминание о прежней жизни. Несмотря на трудности – такие как нехватка оборудования, фуража и удобрений, колхознику удавалось добиваться удивительно большой отдачи с этого участка. В 1938 году на личных участках собирали 21,5 процента всей советской сельскохозяйственной продукции, хотя они составляли лишь 3,8 процента обрабатываемой земли.[]
На Восемнадцатом съезде КПСС в 1939 году член Политбюро, ответственный за сельское хозяйство, Андреев признал, что «в некоторых областях хозяйствование на приусадебных участках начинает преобладать над общественным хозяйством колхозов и становится основой экономики, тогда как колхозное хозяйство превращается во вспомогательное». Он заявил, что личные участки перестали быть необходимыми, поскольку колхозы стали достаточно сильными, чтобы удовлетворять все нужды колхозников, и настаивал на том, что «личное хозяйство на приусадебных участках должно во все возраставшей мере носить исключительно второстепенный характер, в то время как колхозная экономика – становиться единственной основой».
Вскоре после съезда был выпущен указ от 27 мая 1939 года, гласивший, что личные участки были незаконно расширены за счет колхозной земли, «в интересах частной собственности и элементов, стремящихся к личному обогащению, которые используют колхоз в целях спекуляции и личной выгоды». В указе говорилось, что приусадебные участки рассматривались как «личная собственность… которой колхозник, а не колхоз распоряжается по собственному усмотрению», что их даже сдают в аренду другим колхозникам. В нем также говорилось, что «существует достаточно большое число псевдоколхозников, которые либо совсем не работают в колхозах, либо работают только для вида, проводя большую часть времени на своих личных участках». Указ устанавливал разнообразные меры для предотвращения нарушений и учреждал постоянные бригады должностных инспекторов для проведения этих мер в жизнь.
Личные участки выделялись не только для того, чтобы продукты производились для рынка, и даже не для продажи их государству. Участки тоже облагали налогом – в денежной или натуральной форме: яйца, мясо, молоко, фрукты и т.д. В 1940 году власти получили с приусадебных участков 37,2 процента мяса, 34,5 процента молока и масла, 93,5 процента яиц от общего их количества, полученного в колхозно-совхозной системе[]. Вопреки всем надеждам избавиться от подобной ненормальности, этот источник получения продуктов сохраняет существенную роль в производстве вплоть до сегодняшнего дня.
В 40-х годах колхозную систему распространяют на вновь аннексированную территорию – не только на Западную Украину, но и на прибалтийские страны. В Эстонии, например, «массовая коллективизация происходила в условиях резкого обострения классовой борьбы», так «кулаки» неизбежно лишались своей собственности и средств производства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135