Перед началом похода на Лиссабон, чтобы обеспечить свободное продвижение своим войскам через испанскую территорию, Наполеон предложил испанскому королю разделить с ним Португалию.
Затем, использовав распрю в семье испанских Бурбонов — трон оспаривали друг у друга отец и сын, — император заявил, что готов выступить в роли третейского судьи, и пригласил обоих соперников в Байонну.
Наконец, в Байонне, фактически держа претендентов под арестом, он заставил и одного и другого, якобы в целях «справедливости», отречься от своих прав в пользу Франции. Иначе говоря, передать испанский престол ему, Наполеону…
Он хохотал, как помешанный.
— Байонна — это политический Аустерлиц, — внушал он своим придворным.
Еще бы! Такой блестящей политической аферы, совершенной элементарными средствами, ни ему, да и никому другому на свете, нигде и никогда провести не доводилось! Абсолютно безболезненно избавив Европу от ненужного балласта в лице двух бездарнейших правителей-интриганов, формально не нарушая мира и видимости закона, он завершил обеспечение блокады, мимоходом прибрал к рукам два суверенных государства и при этом умудрился показать личину чуть ли не блюстителя справедливости!
Его мало беспокоило, что газеты ряда государств подняли крик, что его снова величали «чудовищем», «коварным извергом» и «бандитом», что служители разных культов проклинали его как «антихриста».
Вполне довольный собой, он спешил рядом удачных перестановок завершить произведенное «умиротворение».
Поскольку братец Жозеф не прижился в Неаполитанском королевстве, непрерывно ссорился с Саличетти и посылал ему, Наполеону, поток возмущенных писем, император «переместил» его во вновь приобретенные владения, сделав королем Испании, в Неаполь же позднее отправил в качестве суверена верного Мюрата.
Дальнейшее показало, правда, что новый неаполитанский король не более удачен, чем прежний; его внутренняя политика вызывала восстания подданных, а с Саличетти, в котором он сразу почуял наполеоновского шпика, он начал грызться еще отчаяннее, чем раньше Жозеф. Дело кончилось тем (это произошло уже в 1809 году), что сбылось предвидение Буонарроти: его старый товарищ, полный сил и здоровья, умер в одночасье от яда, умело преподнесенного услужливыми руками…
Но кого могла волновать насильственная смерть какого-то там Саличетти? Кто мог сожалеть о нем, кроме его прежнего друга и единомышленника? Уж во всяком случае не всемогущий император.
Тем более что события вдруг сделали такой крен, который заставил его усомниться в собственной гениальности и в мастерстве проделанной им испано-португальской комбинации.
И вскоре ему пришлось вспомнить фразу, мимоходом брошенную оборотнем Фуше и доведенную до его сведения верными соглядатаями:
— Байонна хуже чем преступление; это ошибка.
От Байонны до Байлена был всего лишь шаг.
2
Первая неприятная весть из Испании пришла в начале мая 1808 года: в Мадриде вспыхнуло восстание.
Наполеона известие это удивило, но не слишком обеспокоило.
И правда, почти одновременно на его письменный стол в Байонне лег лаконичный рапорт Мюрата:
«Мятеж ликвидирован».
Но будущий неаполитанский король явно поспешил с успокоительным докладом. Ему действительно удалось довольно быстро успокоить столицу Испании, но к этому времени восстание охватило Севилью, Гренаду, Валенсию, перебрасываясь из города в город, из провинции в провинцию.
Наполеон отправил две армии в мятежную страну, считая, что этого будет более чем достаточно. Вскоре пришли сведения о первых победах.
20 июля король Жозеф торжественно вступил в столицу своего нового королевства.
— Вот и все, — сказал император, покидая Байонну.
Но это было далеко не «все».
В Бордо, где находился в то время император, пришло потрясающее известие:
23 июля армия генерала Дюпона после нескольких неудачных операций была окружена «мятежниками» в Байлене и капитулировала в полном составе. Испанцами было взято в плен около восемнадцати тысяч французов. Король Жозеф бежал из Мадрида. Испания потеряна…
…Никогда еще ярость до такой степени не овладевала Наполеоном. Он устроил в своей резиденции настоящий погром: бил посуду, ломал мебель…
— Дюпон опозорил мои знамена! — вопил он, давя ногами осколки китайского фарфора. И затем, схватившись за сердце: — У меня здесь несмываемое пятно…
Потом, немного успокоившись, пробормотал:
— Такие события требуют моего присутствия в Париже… Началось с Испании; но ведь за ней могут последовать Германия, Польша, Италия… А за ними…
Он не договорил, но было ясно, о чем он подумал. То было одно из прозрений Наполеона. Он вдруг интуитивно почувствовал взаимосвязанность всех явлений, влекущую его к неизбежному.
То был момент, и он прошел.
Но события, вызвавшие это озарение, не иссякли. Они должны были нарастать, и логика их неотвратимо вела к роковому исходу.
3
Второй год пошел, как Филипп Буонарроти поселился в Женеве. И теперь ему казалось, будто всю жизнь он обитает в этом тихом, уютном городе.
Он полюбил Женеву. Полюбил неторопливый ритм ее жизни, ее чистые улицы и скверы, ее приветливые острокровельные домики, густо засаженную аллею вдоль озера, пленительные виды окрестностей. Ему нравились горожане, спокойные, степенные, полные чувства собственного достоинства.
Материальная сторона жизни семьи кое-как налаживалась.
Целыми днями он ходил по урокам. В отличие от Соспелло, в Женеве не ощущалось недостатка в желающих «образовать» своих отпрысков. Было у него и несколько совсем взрослых учеников. При его многолетней практике и умении подойти к людям, он как преподаватель не знал осечек: питомцы разных возрастов ценили и любили его.
Не вполне удачно складывались его домашние дела. Он продолжал жить на Бра д'Ор, и его дружба с Маратом крепла и углублялась. К сожалению, этого же нельзя было сказать об отношениях с Терезой.
За последние годы, в период Соспелло и переездов, Тереза сильно сдала. В прошлом красавица и самоотверженная подруга изгнанника незаметно превратилась в больную, пожилую, сварливую женщину, непрерывно отравлявшую жизнь мужу: Ее постоянно мучила ревность. Среди юных воспитанниц Филиппа многие восхищались этим седовласым проповедником с лицом античного героя. Иные влюблялись, и Тереза не раз обнаруживала в карманах его сюртука записки недвусмысленного содержания. За подобной находкой, разумеется, следовала выволочка. Буонарроти только посмеивался, пока однажды все не приняло весьма серьезный оборот. Впрочем, произошло это значительно позднее…
4
Вечера, как правило, Буонарроти проводил в ложе «Искренних друзей».
Он быстро завоевал авторитет и признание у братьев-масонов. Опираясь на спаянную группу революционеров-демократов, имея постоянными соратниками таких проверенных борьбою людей, как Марат, Лекурб, Террей, Вийяр, Буонарроти уже к концу первого года своего пребывания в городе сумел создать внутри ложи тайную ячейку филадельфов. Связь с центром осуществляли несколько братьев-путешественников, курсирующих между Женевой и Парижем; кроме того, в столицу, где у него проживал родной брат, часто наведывался генерал Лекурб, доставлявший братьям последние и наиболее точные известия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92