Народ подхватит ваш призыв, и вся Франция восстанет!»
— Вот, полюбуйтесь, — сказал Наполеон, бросая листок на стол. — По-видимому, у нас все так замечательно организовано, что один капрал в сопровождении горстки солдат может овладеть правительством. Да что там говорить, если я сам этой ночью едва не был арестован у дверей моего жилища!..
Он обвел всех уничтожающим взглядом.
— Так-то, господа. Вот они, плоды вашей революции, которую вы считали законченной. Вы, стало быть, поверили в мою смерть… Ну что ж, здесь я ничего не могу сказать… Но мой наследник, король римский! Вы забыли о нем? А ваши клятвы, ваши принципы, ваши доктрины!.. Вы заставляете меня трепетать за будущее!..
Потом он удалился в свой кабинет и начал принимать каждого поодиночке.
Первым был вызван Камбасерес и вскоре вышел с просветленным лицом.
Вторым был Кларк. Его император держал почти два часа, и когда наконец он появился на пороге приемной, все заметили пот, обильно струившийся по его лицу.
На очереди оказался Савари.
Доблестного герцога Ровиго все считали конченым человеком. Не он ли, министр полиции, проморгал заговор и проявил легкомыслие, чуть не приведшее к концу империи? А его поведение во время ареста? Его разговор с начальником тюрьмы, о чем было известно всему Парижу? Нет, портфеля он не сохранит, и хорошо, если отделается только этим, — таково было общее мнение. Даже Фуше приехал из своего поместья, чтобы оказаться рядом, когда Наполеон приступит к смене министра.
Направляясь в кабинет Хозяина, Савари шел нетвердым шагом, и все молчаливо расступались перед ним, словно перед прокаженным.
9
Когда он вошел, Наполеон листал какие-то бумаги. Продолжая это занятие и не поднимая глаз, император сказал:
— А, это вы, Савари… Я вот просматриваю кое-какие донесения прошлых месяцев. В частности, из Женевы. Там имеются прелюбопытнейшие сведения…
Он вдруг посмотрел на министра долгим взглядом, и тот почувствовал, как мурашки забегали у него по спине.
— Что же вы, Савари, так оплошали? Префект Лемана посылал депешу за депешей. И предсказал почти математически точно то, что произошло затем… А вы что ответили ему?..
Савари молчал, и можно было услышать, как стучат его зубы.
— Впрочем, не трудитесь. Копии ваших ответов передо мной. Что ж вы так оплошали, Савари?
— Сам не знаю, ваше величество, — выдавил из себя министр. — Вы столь мало придавали значения этим филадельфам…
— Ах так, значит, виноват я. Понятно. Я всегда и во всем виноват…
— Простите, сир, я не то хотел сказать.
— То, Савари, вы хотели сказать именно то. И это правильно. Я виноват в том, что сделал вас министром, и в том, что не контролировал вашу деятельность, что слепо доверял вам, и еще во многом другом, Савари.
Вдруг, посмотрев на министра с любопытством, он переменил тему.
— А что, Савари, плохо было в тюрьме?
— Плохо, ваше величество.
— И вы не хотели бы попасть туда снова?
— Никак нет, ваше величество, — пролепетал Савари.
— Вы трусоваты, Савари. Мне известен ваш наказ начальнику тюрьмы.
Министр вдруг на момент набрался смелости — его самолюбие было слишком уязвлено.
— Вы видели меня в бою, сир. Я никогда не показывал спину врагам.
— Это правда, Савари. На поле брани вы всегда держались молодцом. Именно поэтому я и поднял вас так высоко… Но скажите мне, — спросил он внезапно, — почему эти изверги не убили вас? По всем законам логики они должны были вас уничтожить. Попытались же они убить беднягу Гюлена, а он для них куда менее одиозная фигура…
Савари молчал.
— Уж не думали ли они перетянуть вас на свою сторону? Не показали ли вы своим поведением, что можете изменить мне?
— Нет, ваше величество! — с жаром воскликнул министр. — Этого не было, этого не могло быть, я всегда был готов умереть за вас, ваше величество, и на поле боя, и на любом посту, который вы доверили бы мне!
Наполеон встал, подошел к министру и положил ему руку на плечо.
— Я знаю это, мой бедный Савари, знаю и верю тебе. Ты не предашь меня. И я доволен тобой. Нет, не твоим прошлым поведением в отношении Женевы, а твоим поведением недавним, той мудростью, с которой ты распорядился при ликвидации последствий заговора. Ты оказался мудрее Кларка и Реаля. Ты поступил совершенно правильно, не раздувая этого дела. И за это я готов многое простить тебе, Савари. Сегодня я доволен тобой.
Савари не знал, на каком свете он находится. Он растерянно моргал.
Наполеон опять склонился к бумагам. Потом сказал:
— Я не держу вас больше, Савари. Идите, продолжайте мне верно служить. И постарайтесь быть более проницательным в отношении людей, которые нас окружают. Идите, Савари.
Савари не шел, а плыл, словно поддерживаемый крыльями, которые вдруг выросли у него за плечами. Когда он был у двери, император его окликнул:
— Не забудьте о нашем разговоре, Савари. Разберитесь с Женевой.
— Разберусь, ваше величество, — радостно воскликнул Савари. — Я всех их сотру в порошок!
— В порошок не надо, Савари. Соблюдайте умеренность. Но разгоните все эти организации и собрания.
— Будет сделано, сир. А что прикажете в отношении Буонарроти?
— Буонарроти… — повторил Наполеон. — Буонарроти… Пожалуй, вышлите его из Женевы.
— Куда, ваше величество?
Наполеон вскочил.
— Вы опять хотите сделать из меня няньку, Савари? Думайте сами, на то у вас и голова!
Савари вобрал голову в плечи и быстро выскользнул из кабинета.
10
Наполеон отыгрался на Фрошо.
Не желая брать ответственность на себя, он поручил изучить поведение префекта Сены разным секциям Государственного совета, и те, зная мнение императора, высказались единодушно: «Виновен и должен быть уволен с должности».
— Так и поступим, — сказал Наполеон.
Фрошо был в отчаянии. Ему не пришло в голову, что он должен благодарить судьбу: бедный Сулье, не более виноватый, чем он, поплатился жизнью за свою ошибку…
Император был не вполне доволен снисходительностью властей в отношении Рабба и Рато. Не желая отменять «милость императрицы», он тем не менее сделал тюремное заключение обоих пожизненным, а Рато, сверх того, приказал клеймить раскаленным железом.
Не больше милосердия проявил он и по отношению к двум другим участникам дела Мале.
К этому времени Бутро был выслежен и задержан. Бедный юрист, зная о спасении Рато и учитывая, что он виновен не более, чем бывший капрал, рассчитывал на пощаду. Он строчил из тюрьмы прошения не только в прозе, но и в стихах, пытаясь умилостивить вершителей своей судьбы. Все было тщетно. С санкции императора он был расстрелян на том же Гренельском поле, где ранее встретили смерть Мале и его одиннадцать соратников.
Не проявил Наполеон снисхождения и к Каамано.
В свое время военный трибунал оправдал испанского монаха за неимением доказательств его вины. Однако по приказу императора несчастный испанец, так толком ничего и не понявший, был брошен в Венсенн, где и протомился до конца режима.
11
За карами последовали награды.
Более всех был выделен Лаборд. Этот обер-фискал получил чин генерал-адъютанта, орден Почетного легиона, звание барона империи и денежный дар в четыре тысячи франков.
Денежные награды, чины, ордена получили многие офицеры, показавшие преданность империи.
Но — странное дело! — император не проявил своего благоволения к тем двоим, которым особенно был обязан:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Вот, полюбуйтесь, — сказал Наполеон, бросая листок на стол. — По-видимому, у нас все так замечательно организовано, что один капрал в сопровождении горстки солдат может овладеть правительством. Да что там говорить, если я сам этой ночью едва не был арестован у дверей моего жилища!..
Он обвел всех уничтожающим взглядом.
— Так-то, господа. Вот они, плоды вашей революции, которую вы считали законченной. Вы, стало быть, поверили в мою смерть… Ну что ж, здесь я ничего не могу сказать… Но мой наследник, король римский! Вы забыли о нем? А ваши клятвы, ваши принципы, ваши доктрины!.. Вы заставляете меня трепетать за будущее!..
Потом он удалился в свой кабинет и начал принимать каждого поодиночке.
Первым был вызван Камбасерес и вскоре вышел с просветленным лицом.
Вторым был Кларк. Его император держал почти два часа, и когда наконец он появился на пороге приемной, все заметили пот, обильно струившийся по его лицу.
На очереди оказался Савари.
Доблестного герцога Ровиго все считали конченым человеком. Не он ли, министр полиции, проморгал заговор и проявил легкомыслие, чуть не приведшее к концу империи? А его поведение во время ареста? Его разговор с начальником тюрьмы, о чем было известно всему Парижу? Нет, портфеля он не сохранит, и хорошо, если отделается только этим, — таково было общее мнение. Даже Фуше приехал из своего поместья, чтобы оказаться рядом, когда Наполеон приступит к смене министра.
Направляясь в кабинет Хозяина, Савари шел нетвердым шагом, и все молчаливо расступались перед ним, словно перед прокаженным.
9
Когда он вошел, Наполеон листал какие-то бумаги. Продолжая это занятие и не поднимая глаз, император сказал:
— А, это вы, Савари… Я вот просматриваю кое-какие донесения прошлых месяцев. В частности, из Женевы. Там имеются прелюбопытнейшие сведения…
Он вдруг посмотрел на министра долгим взглядом, и тот почувствовал, как мурашки забегали у него по спине.
— Что же вы, Савари, так оплошали? Префект Лемана посылал депешу за депешей. И предсказал почти математически точно то, что произошло затем… А вы что ответили ему?..
Савари молчал, и можно было услышать, как стучат его зубы.
— Впрочем, не трудитесь. Копии ваших ответов передо мной. Что ж вы так оплошали, Савари?
— Сам не знаю, ваше величество, — выдавил из себя министр. — Вы столь мало придавали значения этим филадельфам…
— Ах так, значит, виноват я. Понятно. Я всегда и во всем виноват…
— Простите, сир, я не то хотел сказать.
— То, Савари, вы хотели сказать именно то. И это правильно. Я виноват в том, что сделал вас министром, и в том, что не контролировал вашу деятельность, что слепо доверял вам, и еще во многом другом, Савари.
Вдруг, посмотрев на министра с любопытством, он переменил тему.
— А что, Савари, плохо было в тюрьме?
— Плохо, ваше величество.
— И вы не хотели бы попасть туда снова?
— Никак нет, ваше величество, — пролепетал Савари.
— Вы трусоваты, Савари. Мне известен ваш наказ начальнику тюрьмы.
Министр вдруг на момент набрался смелости — его самолюбие было слишком уязвлено.
— Вы видели меня в бою, сир. Я никогда не показывал спину врагам.
— Это правда, Савари. На поле брани вы всегда держались молодцом. Именно поэтому я и поднял вас так высоко… Но скажите мне, — спросил он внезапно, — почему эти изверги не убили вас? По всем законам логики они должны были вас уничтожить. Попытались же они убить беднягу Гюлена, а он для них куда менее одиозная фигура…
Савари молчал.
— Уж не думали ли они перетянуть вас на свою сторону? Не показали ли вы своим поведением, что можете изменить мне?
— Нет, ваше величество! — с жаром воскликнул министр. — Этого не было, этого не могло быть, я всегда был готов умереть за вас, ваше величество, и на поле боя, и на любом посту, который вы доверили бы мне!
Наполеон встал, подошел к министру и положил ему руку на плечо.
— Я знаю это, мой бедный Савари, знаю и верю тебе. Ты не предашь меня. И я доволен тобой. Нет, не твоим прошлым поведением в отношении Женевы, а твоим поведением недавним, той мудростью, с которой ты распорядился при ликвидации последствий заговора. Ты оказался мудрее Кларка и Реаля. Ты поступил совершенно правильно, не раздувая этого дела. И за это я готов многое простить тебе, Савари. Сегодня я доволен тобой.
Савари не знал, на каком свете он находится. Он растерянно моргал.
Наполеон опять склонился к бумагам. Потом сказал:
— Я не держу вас больше, Савари. Идите, продолжайте мне верно служить. И постарайтесь быть более проницательным в отношении людей, которые нас окружают. Идите, Савари.
Савари не шел, а плыл, словно поддерживаемый крыльями, которые вдруг выросли у него за плечами. Когда он был у двери, император его окликнул:
— Не забудьте о нашем разговоре, Савари. Разберитесь с Женевой.
— Разберусь, ваше величество, — радостно воскликнул Савари. — Я всех их сотру в порошок!
— В порошок не надо, Савари. Соблюдайте умеренность. Но разгоните все эти организации и собрания.
— Будет сделано, сир. А что прикажете в отношении Буонарроти?
— Буонарроти… — повторил Наполеон. — Буонарроти… Пожалуй, вышлите его из Женевы.
— Куда, ваше величество?
Наполеон вскочил.
— Вы опять хотите сделать из меня няньку, Савари? Думайте сами, на то у вас и голова!
Савари вобрал голову в плечи и быстро выскользнул из кабинета.
10
Наполеон отыгрался на Фрошо.
Не желая брать ответственность на себя, он поручил изучить поведение префекта Сены разным секциям Государственного совета, и те, зная мнение императора, высказались единодушно: «Виновен и должен быть уволен с должности».
— Так и поступим, — сказал Наполеон.
Фрошо был в отчаянии. Ему не пришло в голову, что он должен благодарить судьбу: бедный Сулье, не более виноватый, чем он, поплатился жизнью за свою ошибку…
Император был не вполне доволен снисходительностью властей в отношении Рабба и Рато. Не желая отменять «милость императрицы», он тем не менее сделал тюремное заключение обоих пожизненным, а Рато, сверх того, приказал клеймить раскаленным железом.
Не больше милосердия проявил он и по отношению к двум другим участникам дела Мале.
К этому времени Бутро был выслежен и задержан. Бедный юрист, зная о спасении Рато и учитывая, что он виновен не более, чем бывший капрал, рассчитывал на пощаду. Он строчил из тюрьмы прошения не только в прозе, но и в стихах, пытаясь умилостивить вершителей своей судьбы. Все было тщетно. С санкции императора он был расстрелян на том же Гренельском поле, где ранее встретили смерть Мале и его одиннадцать соратников.
Не проявил Наполеон снисхождения и к Каамано.
В свое время военный трибунал оправдал испанского монаха за неимением доказательств его вины. Однако по приказу императора несчастный испанец, так толком ничего и не понявший, был брошен в Венсенн, где и протомился до конца режима.
11
За карами последовали награды.
Более всех был выделен Лаборд. Этот обер-фискал получил чин генерал-адъютанта, орден Почетного легиона, звание барона империи и денежный дар в четыре тысячи франков.
Денежные награды, чины, ордена получили многие офицеры, показавшие преданность империи.
Но — странное дело! — император не проявил своего благоволения к тем двоим, которым особенно был обязан:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92