Уинки
вежливо отказался, сославшись на отсутствие у него рук, после чего
юноша, еще более утвержденный этим отказом в своей мизантропии,
вернулся на свое место под криво висящим плакатом:
Самоубийство - это множество оглушающих звонков
Тем временем к Уинки приблизился устойчиво-бухой человек лет
сорока, по бороде которого можно было уверенно сказать, что он ел
за последнюю неделю.
- Вы молодые, все хиппари, да моднари, - прохрипел он, одобрительно
глядя сразу в несколько сторон. - Эт-та хррашо! А я вот - старик.
Старый битник. Таких, как я, больше нету. Пррально? Ты меня не
облажаешь, чувак? - доверительно спросил он, совладав, наконец, со
своими глазами и заставив их уставиться на Уинки. - Пррально, -
похлопав Уинки по плечу, он направился к выходу, во все горло читая
малопонятные, но трудновоспринимаемые стихи. Уинки улыбнулся.
Давно ему не приходилось бывать в такой обстановке. Фан-клуб
мистического леса навеял на него воспоминания детства. "Интересно,
как они похожи друг на друга, - подумал он, - и этот престарелый
битник, и мрачный продавец торчева, и веселые обдолбанные
поклонники сюрреализма. Я их видел раньше. Давно... Хотел бы я
знать, где тут молодой я?"
И под покровом дыма он двинулся вперед, рассматривая обитателей
избы-торчальни. Миновав трех полуголых молодых людей, сидящих во
вместительной бочке и спорящих о преимуществах старого ботинка
перед настольной лампой (на спине одного из них виднелась
полустертая надпись "Жди меня, и я умру"), очень грязного
курильщика трубки, который был погружен в рассматривание своего еще
более грязного колена, и двух голых девушек в зеленых валенках,
увлеченных чтением Радхакришнана, Уинки присел около существа в
белой хламиде в облаке длинных светлых волос. В руках его находился
причудливой формы музыкальный инструмент с неопределенным
количеством струн, из которого юноша (как это выяснилось, когда он
приподнял голову) извлекал звуки индийской раги. В этом человеке
было что-то, выделявшее его из остальных, может быть, увлеченность,
или что-то еще. Во всяком случае, Уинки почувствовал к нему
внезапную симпатию. Послушав немного музыкальные упражнения своего
нового друга (не перемолвившись словечком, Уинки понял, что они
друзья. Почему? Кто может объяснить, как рождается дружба?), он с
сожалением оторвался от звуков и двинулся дальше.
Обойдя парочку, занимавшуюся объеданием початка кукурузы, Винкль
увидел несколько одетых в разодранные фраки молодых людей, деловито
разглядывающих диски. Заглянув через плечо одного из них, можно
было полюбоваться на живописно оформленную обложку с надписью:
Доктор Крюк и Психоделическая Водонапорная Башня.
Восемнадцать приходов квартирьера сломанной березы,
включая хит-сингл "Узник желтой лужи"
Однако, при приближении Винкля джентельмены во фраках прервали свои
несомненно высокоинтеллектуальные разговоры о качестве вкладок,
конвертов, песка, дерибасов, массы, пакетов, а также о прайсе и
сайзе, и поспешно спрятали диски. Пожав плечами, Уинки двинулся
дальше. Миновав ряд неподвижно лежащих тел, павших жертвами крутого
прихода, он собрался было подойти к волосатому художнику,
занимавшемуся своим черным делом неподалеку, как в фигуре одного из
лежащих что-то привлекло его внимание. Уинки всмотрелся, и, не
доверяя своим глазам, сделал несколько шагов. Потом, все еще не
веря, подбежал к нему и перевернул на спину. Проглотил комок в
горле:
- Господи, Дэви!
Дэвид невидящими глазами смотрел в потолок. Уинки, беспомощно
оглянувшись вокруг, взвалил на себя тело своего самого близкого
друга и поволок его к выходу.
Глава пятая
Длинный человек с чуть надменным лицом и маленькой бородкой сел к
пианино и стал настраивать гитару, которая, как маленький красный
зверь, притаилась у него на коленях. На возвышении, служившем
чем-то вроде сцены, появился меланхоличный ударник с сигаретой в
зубах. Он опустился на одно колено и стал поправлять басовый
барабан. Затем, обойдя установку, склонился над гущей барабанов, и
зал огласился привычным заклинанием:
- Раз, два... Раз, два... Раз, два...
Дэвид ухмыльнулся. Легко поднявшись, человек с красной гитарой тоже
подошел к своему микрофону, и глубокий низкий голос его раздался из
черных потертых тумб, стоящих по краям сцены.
Появился пианист в длинной широкой вельветовой куртке, похожий на
какого-то бога, одевшегося модным художником. Он тронул клавиши,
развернулся и воззрился в зал. Оттуда вылез кто-то с болезненным
лицом, взял гитару и воткнул штекер. Мальчик со скрипкой выбросил
папиросу и приложил скрипку к плечу.
Музыка вошла неожиданно, и никто не смог уловить мгновения, когда
люди на сцене перестали быть людьми из плоти и крови и воплотились
в звуки. Кровь прихлынула к вискам Дэвида, чудо воплощения охватило
его. Вздрогнув на ветру, растаял мир, и вспыхнуло, как сухая трава,
сердце. Скрипач, еще совсем юный, ласкал скрипку длинными нежными
пальцами. Она пела, как поют деревья, готовые отдать себя ночи, как
поют июльские поля на восходе. Он смотрел куда-то мимо всего, со
странным застывшим лицом. А потом музыка взрывалась, и скрипка, как
раненая птица, срывалась в штопор, обезумевшей гоночной машиной
носилась по кругу, распиливая реальность, вылетая на крутых виражах
из пространства и времени, опровергая законы гармонии и разрезая
небо надвое.
Битком набитый зал постепенно накалялся. Обычные разговоры словно
обрезало ножом. Впрочем, их бы и не было слышно, и лица, обращенные
к сцене, как к Богу, начинали расплавляться в этом шторме звуков.
Вразнобой стучащие сердца обрели единое биение, слившееся с пульсом
песни. Маленький косматый человек рядом с Дэвидом, только что
распевавший что-то во всю глотку, куривший четыре сигареты сразу и
вообще веселившийся вовсю, как разбуженный, замолк, и, судорожно
раскрыв глаза, пил музыку всем своим существом, а скрипка писала на
его лице отчаяние.
Становилось все горячее. Пианист, забыв обо всем, бросился в море
клавиш, и руки его вспыхивали, как зарницы, разбиваясь о ноты и
рождая гармонию. Ударник уже не существовал как человек, а были
только палочки, бившиеся в пальцах о барабан, как о мир. Изредка
из-под развевавшихся волос прорезал воздух невидящий предсмертный
оскал. Песня рвала на части, чтобы выпустить свет из людских
сердец, и на самой высшей точке, когда дальше идти уже было
некуда, человек с гитарой засмеялся в микрофон. Так мог бы смеяться
дьявол. И вдруг он рванулся вверх и вперед, а гитара - кричащая
птица - полетела впереди, как душа, вырванная из тела.
Уинки подошел к Дэвиду, на ходу вытаскивая сигарету из помятой
пачки.
- Ну как? - спросил Дэвид, улыбаясь.
- Да, - гордо, как будто музыка и весь сегодняшний вечер
принадлежали ему, сказал Уинки, прикуривая от светлячка. - Я просто
в обломе.
А вечер на самом деле принадлежал Дэвиду. Казалось, весь мир
принадлежит ему, не знающему об этом и не желающему знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17