Определить место оказалось невозможным. «Константин» направился в Севастополь.
А турки тем временем, оставив восточный берег, перешли на западный и стали крейсировать между Сулинским рукавом36 и островом Змеиным, сильно затрудняя снабжение русской армии. Макарову разрешено было сделать набег. Для обеспечения успеха флотилия Макарова была усилена двумя крупными номерными катерами. Первым катером командовал лейтенант Рожественский, вторым — лейтенант Пущин. Когда вышли в море, поднялся свежий ветер. Шедшие на буксире катера стало заливать водой, и ход пришлось уменьшить до семи с половиной узлов.
Турки никак не ожидали прихода русских. Ярко горели огни на маяках в Сулине и на острове Змеином.
На «Константине» и на катерах готовились к атаке. Но в это время сильным течением пароход стало прижимать к берегу, и вскоре он оказался на мели. Макаров приказал выбрасывать уголь за борт и завозить верп37. Заработал кабестан38, наматывая трос верпа; «Константин» дал полный задний ход. Пароход дрогнул и медленно стал сползать в воду.
На рассвете, в утреннем тумане, увидели очертания корабля, прошедшего мимо «Константина» из Сулина к морю. Надо было действовать. Макаров составил такой план атаки турецких броненосцев: большие катера входят в Сулинскую бухту, их ведут на буксире малые до тех пор, пока не обнаружат неприятеля. Тогда все катера выстраиваются в кильватер. Нападение производится одновременно, большие катера, как более быстроходные, заходят с флангов. Сам Макаров оставался на «Константине».
Приближалась полночь, ветер стих. На флотилии — полное спокойствие.
— В добрый час! — произнес Макаров, отправляя катера на трудное дело.
Сначала катера шли вместе, но, завидев стоявшие в глубине Сулинского рейда турецкие броненосцы, разделились, и быстроходные катера первыми бросились в атаку. Они подошли незамеченными к броненосцам настолько близко, что был слышен разговор на кораблях и перекличка часовых. Командир «Чесмы» лейтенант Зацаренный, желая исправить батумскую неудачу, первым атаковал ближайший турецкий броненосец. Но как только он бросил мину за борт, проводник задел за винт, и машина остановилась. Повидимому, Зацаренному, несмотря на его храбрость и решительность, недоставало необходимых в подобных случаях выдержки и хладнокровия; боясь упустить момент, он слишком спешил и действовал недостаточно четко.
Вслед за «Чесмой» бросился в атаку катер лейтенанта Пущина. Несмотря на обстрел, он спокойно вплотную подошел к борту одного из трех броненосцев и атаковал его. Раздался глухой взрыв, а вслед за ним дружное «ура» со стоявшей вблизи «Чесмы». Одновременно со взрывом броненосца был дан первый пушечный выстрел. При вспышке выстрела ясно обрисовался огромный столб воды, поднятый миной. Хотя взрыв не произвел таких разрушений, от которых броненосец немедленно пошел бы ко дну, во всяком случае, как выяснилось впоследствии, турецкий броненосец «Иджалие» был поврежден настолько основательно, что вышел из строя на все время войны.
Нападение на «Иджалие» произвело на неприятеля очень сильное впечатление. Турецкие корабли, открыв беспорядочный артиллерийский и ружейный огонь, снялись с якорей и ушли из Сулина.
В письмах, опубликованных впоследствии лейтенантом Пущиным на страницах «Кронштадтского вестника», рассказывается, как именно происходило дело. Лишь только раздался оглушительный взрыв и броненосец стал крениться, Пущин приказал дать полный вперед, а сам принялся рубить найтовы. Но, увы! Катер не тронулся с места. В чем дело? «Я не мог понять этого и что было делать — не знал», — вспоминал он. Но вот у Пущина мелькает мысль: в порядке ли винт? Он прыгает в воду и, держась одной рукой за борт, освобождает винт от неизвестно откуда взявшегося конца дюйма в четыре толщиною. В это время не выключенный двигатель дает полный вперед, и барахтающегося в воде лейтенанта едва успевают уже на ходу втащить на катер. Вдогонку несутся пули, но катеру удается отойти от броненосца на безопасное расстояние. В это время по нему открывает орудийный огонь другой броненосец. Полученные катером повреждения были столь значительны, что спасти его не представлялось никакой возможности. И когда катер стал тонуть, команда по приказу Пущина покинула его и вплавь достигла берега. Пущин же, снесенный течением, был подобран турками и доставлен в Константинополь, где его после бесконечных допросов посадили в одиночную камеру при адмиралтейском доме, приставив к двери камеры усиленную охрану. Здесь же оказались и четыре матроса с затонувшего катера, захваченные турками, когда они вышли на берег. Пятый, машинист Морозов, утонул.
Из своей камеры, выходившей окнами на бухту Золотой Рог, Пущин сделал несколько интересных и ценных наблюдений. В доке стояли сильно поврежденные русскими минами броненосные турецкие корабли, хорошо знакомые Пущину по своему внешнему виду. Борт одного из броненосцев был испещрен множеством суриковых пятен; свежим суриком были прокрашены также целые броневые плиты. «А это значит, — замечает Пущин, — что он, голубчик, получил должное». Здесь же находился и другой броненосец, и также с суриковыми пятнами: «Это значит, что и он заполучил, и теперь лечится».
Моральный эффект сулинского похода был чрезвычайно силен. Турки реально почувствовали, что их флоту угрожает серьезная опасность, даже на подступах к столице.
Иначе стали смотреть теперь на Макарова и его минную флотилию и в морском министерстве. Остро реагировала на черноморские события и зарубежная печать. В Англии, впрочем, газеты всячески старались умалить действенность русского минного оружия. «Собственные корреспонденты» английских газет «утверждали» даже, что турецкий броненосец «Иджалие» совершенно невредим и что русские попытки напугать турок являются не чем иным, как детскими забавами, опасными лишь для их организаторов. Но этому никто не верил и прежде всего сами турки.
За успешное нападение на турецкие корабли на Сулинском рейде лейтенант Макаров был награжден орденом Владимира 4-й степени.
После памятной ночи под Сулином Макарову стало совершенно ясно, что его план ведения наступательной минной войны, при достаточной помощи и поддержке, вполне реален и должен проводиться в жизнь с еще большей энергией. Вместе с тем он убедился, что шестовые и другие мины недостаточно надежны. И Макаров начинает думать о применении против турецких броненосцев незадолго до того появившихся самодвижущихся мин, обладавших большой взрывной силой и удобных в обращении. Такие мины имелись уже на складах морского министерства. Однако Макарову их не выдавали под тем предлогом, что на их приобретение были затрачены большие средства. Сберегать мины из-за того, что они дороги, и не расходовать для той цели, для которой они предназначены, это было чем-то большим, чем просто глупость. «Я прошу вас, ваше превосходительство, разрешить мне сделать из Севастополя с минами Уайтхеда вылазку на Сулин, — писал Макаров адмиралу Аркасу, — лунные ночи нам будут очень полезны, чтобы найти броненосцы, когда маяк не зажжен, и подойти на 50 сажен можно с катером почти незаметно в самую лунную ночь. Если для операции будет выбрана хорошая погода в тот день, когда броненосцы стоят на наружном рейде, то есть большое ручательство за хороший успех».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
А турки тем временем, оставив восточный берег, перешли на западный и стали крейсировать между Сулинским рукавом36 и островом Змеиным, сильно затрудняя снабжение русской армии. Макарову разрешено было сделать набег. Для обеспечения успеха флотилия Макарова была усилена двумя крупными номерными катерами. Первым катером командовал лейтенант Рожественский, вторым — лейтенант Пущин. Когда вышли в море, поднялся свежий ветер. Шедшие на буксире катера стало заливать водой, и ход пришлось уменьшить до семи с половиной узлов.
Турки никак не ожидали прихода русских. Ярко горели огни на маяках в Сулине и на острове Змеином.
На «Константине» и на катерах готовились к атаке. Но в это время сильным течением пароход стало прижимать к берегу, и вскоре он оказался на мели. Макаров приказал выбрасывать уголь за борт и завозить верп37. Заработал кабестан38, наматывая трос верпа; «Константин» дал полный задний ход. Пароход дрогнул и медленно стал сползать в воду.
На рассвете, в утреннем тумане, увидели очертания корабля, прошедшего мимо «Константина» из Сулина к морю. Надо было действовать. Макаров составил такой план атаки турецких броненосцев: большие катера входят в Сулинскую бухту, их ведут на буксире малые до тех пор, пока не обнаружат неприятеля. Тогда все катера выстраиваются в кильватер. Нападение производится одновременно, большие катера, как более быстроходные, заходят с флангов. Сам Макаров оставался на «Константине».
Приближалась полночь, ветер стих. На флотилии — полное спокойствие.
— В добрый час! — произнес Макаров, отправляя катера на трудное дело.
Сначала катера шли вместе, но, завидев стоявшие в глубине Сулинского рейда турецкие броненосцы, разделились, и быстроходные катера первыми бросились в атаку. Они подошли незамеченными к броненосцам настолько близко, что был слышен разговор на кораблях и перекличка часовых. Командир «Чесмы» лейтенант Зацаренный, желая исправить батумскую неудачу, первым атаковал ближайший турецкий броненосец. Но как только он бросил мину за борт, проводник задел за винт, и машина остановилась. Повидимому, Зацаренному, несмотря на его храбрость и решительность, недоставало необходимых в подобных случаях выдержки и хладнокровия; боясь упустить момент, он слишком спешил и действовал недостаточно четко.
Вслед за «Чесмой» бросился в атаку катер лейтенанта Пущина. Несмотря на обстрел, он спокойно вплотную подошел к борту одного из трех броненосцев и атаковал его. Раздался глухой взрыв, а вслед за ним дружное «ура» со стоявшей вблизи «Чесмы». Одновременно со взрывом броненосца был дан первый пушечный выстрел. При вспышке выстрела ясно обрисовался огромный столб воды, поднятый миной. Хотя взрыв не произвел таких разрушений, от которых броненосец немедленно пошел бы ко дну, во всяком случае, как выяснилось впоследствии, турецкий броненосец «Иджалие» был поврежден настолько основательно, что вышел из строя на все время войны.
Нападение на «Иджалие» произвело на неприятеля очень сильное впечатление. Турецкие корабли, открыв беспорядочный артиллерийский и ружейный огонь, снялись с якорей и ушли из Сулина.
В письмах, опубликованных впоследствии лейтенантом Пущиным на страницах «Кронштадтского вестника», рассказывается, как именно происходило дело. Лишь только раздался оглушительный взрыв и броненосец стал крениться, Пущин приказал дать полный вперед, а сам принялся рубить найтовы. Но, увы! Катер не тронулся с места. В чем дело? «Я не мог понять этого и что было делать — не знал», — вспоминал он. Но вот у Пущина мелькает мысль: в порядке ли винт? Он прыгает в воду и, держась одной рукой за борт, освобождает винт от неизвестно откуда взявшегося конца дюйма в четыре толщиною. В это время не выключенный двигатель дает полный вперед, и барахтающегося в воде лейтенанта едва успевают уже на ходу втащить на катер. Вдогонку несутся пули, но катеру удается отойти от броненосца на безопасное расстояние. В это время по нему открывает орудийный огонь другой броненосец. Полученные катером повреждения были столь значительны, что спасти его не представлялось никакой возможности. И когда катер стал тонуть, команда по приказу Пущина покинула его и вплавь достигла берега. Пущин же, снесенный течением, был подобран турками и доставлен в Константинополь, где его после бесконечных допросов посадили в одиночную камеру при адмиралтейском доме, приставив к двери камеры усиленную охрану. Здесь же оказались и четыре матроса с затонувшего катера, захваченные турками, когда они вышли на берег. Пятый, машинист Морозов, утонул.
Из своей камеры, выходившей окнами на бухту Золотой Рог, Пущин сделал несколько интересных и ценных наблюдений. В доке стояли сильно поврежденные русскими минами броненосные турецкие корабли, хорошо знакомые Пущину по своему внешнему виду. Борт одного из броненосцев был испещрен множеством суриковых пятен; свежим суриком были прокрашены также целые броневые плиты. «А это значит, — замечает Пущин, — что он, голубчик, получил должное». Здесь же находился и другой броненосец, и также с суриковыми пятнами: «Это значит, что и он заполучил, и теперь лечится».
Моральный эффект сулинского похода был чрезвычайно силен. Турки реально почувствовали, что их флоту угрожает серьезная опасность, даже на подступах к столице.
Иначе стали смотреть теперь на Макарова и его минную флотилию и в морском министерстве. Остро реагировала на черноморские события и зарубежная печать. В Англии, впрочем, газеты всячески старались умалить действенность русского минного оружия. «Собственные корреспонденты» английских газет «утверждали» даже, что турецкий броненосец «Иджалие» совершенно невредим и что русские попытки напугать турок являются не чем иным, как детскими забавами, опасными лишь для их организаторов. Но этому никто не верил и прежде всего сами турки.
За успешное нападение на турецкие корабли на Сулинском рейде лейтенант Макаров был награжден орденом Владимира 4-й степени.
После памятной ночи под Сулином Макарову стало совершенно ясно, что его план ведения наступательной минной войны, при достаточной помощи и поддержке, вполне реален и должен проводиться в жизнь с еще большей энергией. Вместе с тем он убедился, что шестовые и другие мины недостаточно надежны. И Макаров начинает думать о применении против турецких броненосцев незадолго до того появившихся самодвижущихся мин, обладавших большой взрывной силой и удобных в обращении. Такие мины имелись уже на складах морского министерства. Однако Макарову их не выдавали под тем предлогом, что на их приобретение были затрачены большие средства. Сберегать мины из-за того, что они дороги, и не расходовать для той цели, для которой они предназначены, это было чем-то большим, чем просто глупость. «Я прошу вас, ваше превосходительство, разрешить мне сделать из Севастополя с минами Уайтхеда вылазку на Сулин, — писал Макаров адмиралу Аркасу, — лунные ночи нам будут очень полезны, чтобы найти броненосцы, когда маяк не зажжен, и подойти на 50 сажен можно с катером почти незаметно в самую лунную ночь. Если для операции будет выбрана хорошая погода в тот день, когда броненосцы стоят на наружном рейде, то есть большое ручательство за хороший успех».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95