А потом Яков Фёдорович вменил в мои обязанности приём, регистрацию и хранение вещей и корреспонденции, изъятых во время обысков.
— Что, Митя, туговато приходится? — шутил он, когда заходил в канцелярию и видел, что мне даже и минуты не удаётся передохнуть. — Ничего, брат, не поделаешь, такая уже у нас работа…
Однако постепенно все утряслось, и у меня начали появляться минуты передышки. Вместе с этим возрос и интерес к товарищам по новой работе, к сотрудникам ЧК. Многие были значительно старше меня годами, а некоторые и совсем пожилыми людьми.
Как ни удивительно, а именно с ними, с людьми в летах, и завязалась у меня прежде всего настоящая дружба: хотелось ближе познакомиться, о многом услышать, поучиться у них, чтобы стать опытным, умелым и смелым чекистом, какими были они.
Вскоре я был просто влюблён в старого рабочего, литейщика Тихона Ивановича Винькова, человека хотя и с не очень большим образованием, зато беспредельно преданного партии и Советской власти. Несмотря на преклонный возраст, на расшатанное здоровье, Т.И.Виньков не щадил себя на беспокойной и зачастую опасной оперативной работе. Днём ли, ночью ли, он с неизменной готовностью отправлялся на самые ответственные задания, нередко рискуя при этом жизнью. Но никогда не было случая, чтобы мы, молодые и полные сил, услышали от него жалобы на своё здоровье и усталость.
Близко сошёлся я и с Сергеем Филипповичем Балмочных, тоже пожилым коммунистом с дореволюционным, ещё с 1905 года, партийным стажем. Сергей Филиппович, в прошлом пекарь, обременённый большой семьёй, добровольцем пришёл на трудную работу в органы Чрезвычайной Комиссии и поклялся не уходить из неё, по его словам, до тех пор, «пока с нашей советской земли не будет под самый корень выкорчевана вся контрреволюционная и белогвардейская нечисть». Двух сыновей-комсомольцев проводил С.Ф.Балмочных на Южный фронт, на борьбу с Деникиным, и оба пали в боях за Родину. Но даже этот жестокий удар не сломил железную волю мужественного большевика-чекиста.
Как-то, когда мы познакомились поближе, Сергей Филиппович преподал мне один из самых первых уроков чекистской бдительности, подробно рассказав недавнюю историю, непосредственным участником которой ему довелось быть.
Однажды в городской столовой Балмочных случайно встретил знакомого парня, бывшего кадета Питина, с которым не виделся, кажется, чуть ли не с самых Октябрьских дней. На правах старшего Балмочных начал расспрашивать повзрослевшего юнца, как он живёт, чем занимается, где работает. Питин сначала старался отделываться неопределёнными, ничего не значащими словами и фразами, но, поняв, что отшутиться не удастся, вынужден был признаться напрямик:
— Зачем мне работать? Отец пока кормит, и ладно, а дальше посмотрим, как сложится жизнь.
— «Посмотрим»? — усмехнулся Сергей Филиппович. — И не скучно тебе на жизнь со стороны смотреть?
— Скука не для меня, — отмахнулся великовозрастный бездельник, — некогда мне скучать. Каждый вечер по бывшей Дворянской такие девочки фланируют, что на всех и трех моих жизней не хватит.
Циничная откровенность папенькиного сынка взорвала старого рабочего, и он не удержался от резкого замечания:
— Ну что ж, гуляй, гуляй… Как бы потом не пришлось тебе пожалеть о напрасно загубленной молодости…
К их разговору, который с каждой минутой накалялся, поневоле прислушивались люди, обедавшие за соседними столиками. Но суровое предупреждение собеседника настолько задело и разозлило бывшего кадета, что он уже ничего не видел и не замечал. Вцепившись побелевшими пальцами в край стола, Питин подался к Балмочных и не сказал, а чуть ли не выкрикнул ему в лицо:
— Жалеть? О чем? Опоздали, милостивый государь! Думаете, мы не знаем, что вы за птица? Отлично знаем и скоро таких, как вы, будем вешать на телеграфных столбах!
— Ах ты, щенок! — вскочил из-за соседнего столика пожилой рабочий. — Кого вешать? Нас?
Сергею Филипповичу едва удалось успокоить соседа: стоит ли пачкать руки о такого? А пока успокаивал, Питин успел удрать из столовой.
Шёл старый чекист домой и думал: что это — пустое бахвальство, «благородный» выкрик буржуйского выкормыша, которому Советская власть обрезала крылышки, или случайно вырвавшаяся в минуту запальчивости угроза, не лишённая определённого смысла? Последнее, пожалуй, вернее: Питин сболтнул то, чем теперь живут, на что надеются многие «ущемлённые революцией» типы. Деникинцы близко, вот и ждут, сволочи, своего часа. Уверены, что Советская власть недолговечна. Но, в таком случае, кто же они такие, эти «мы»? Кто собирается вешать честных людей на телеграфных столбах? И когда эти «мы» намереваются их вешать?
Нет, он не имел права не придавать значения явной угрозе бывшего кадета, на мгновение потерявшего над собой контроль. Питин определённо не болтливый одиночка, не отдающий отчёта в словах и поступках. Кто-то стоит за ним и за такими, как он, скрытно руководит всей этой буржуйской компанией и только ждёт подходящего момента, чтобы толкнуть питиных на кровавые расправы с советскими людьми.
Значит, нельзя медлить, действовать надо сейчас же, пока не поздно.
И на следующее утро Сергей Филиппович вручил Якову Фёдоровичу Янкину подробный рапорт об угрозе бывшего кадета Питина, назвав в нем фамилии свидетелей их случайной стычки. Председатель ЧК отнёсся к рапорту с должным вниманием. Началось следствие. Истинный облик Питина начал постепенно проясняться.
Свидетели стычки в столовой подтвердили не только эту угрозу зарвавшегося Питина. Они рассказали, что и раньше слышали подобное от него и его приятелей не раз, когда те пьянствовали по вечерам в этой же столовой. Кто эти приятели? Откуда у них деньги?
Проверкой было установлено, что Питин действительно настроен очень враждебно. Настолько враждебно, что его ни минуты нельзя оставлять на свободе. А когда кадета арестовали, за ним потянулась и вся остальная цепочка: такие же бывшие кадеты, юнкера, сынки-лоботрясы бывших липецких богачей.
В конце концов чекисты добрались и до самых главных: до законспирированной контрреволюционной группы белогвардейских офицеров, в тылу у Красной Армии исподволь готовивших удар в спину защитникам Липецка. Но замысел этот не удался. Единственная угроза, случайно вырвавшаяся у Питина, позволила чекистам предотвратить большую беду.
Огромное впечатление произвёл на меня рассказ Сергея Филипповича: вот, значит, как надо уметь прислушиваться к разговорам врагов и чувствовать, видеть, разгадывать за отдельными их фразами то непоправимо страшное, что они замышляют против нашего всенародного дела. Но Балмочных, выслушав мои восторженные замечания, задумчиво покачал головой:
— Не думай, Митя, что по одной, сгоряча вырвавшейся фразе можно правильно судить о каждом человеке. Этак и до ошибки докатиться недолго, а ошибку чекисту прощать нельзя, за ней — вся судьба человека. Другой ведь и просто так сболтнёт лишнее, потом сам себя готов на куски разорвать, да поздно.
— А как ты узнаешь, сболтнул он или правду сказал? — не сдавался я.
— На то и советские люди вокруг. Свидетели, очевидцы: без них, без их помощи и правды все наши догадки — как дом без фундамента на сыпучем песке. Подул ветерок покрепче, и нету его, одни развалины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76