Ибо известно: все, что человеческая память сохранила, — это, несомненно, происходившие, безусловно имевшие место события; но, право же, не менее безусловно и несомненно то, чего память не сохранила. Если мы приметили где-то могилу, а над нею совсем неизвестное имя, нам достаточно самого места захоронения и дат, достаточно того, что никто, решительно никто не знает о покоящемся в этой могиле ничего, достойного упоминания, — чтобы мы поняли: вот прах человека, который от рождения до смерти жил, соблюдая законы и обычаи того места, где он жил, и того времени, о котором сообщают даты на могильной плите. Если же вам доводилось когда-либо читать своды законов, затем — приложенные к ним инструкции, далее — горы относящихся к ним указаний, своды всяческих нарушений, обращения властей, правила распорядка в домах и распоряжения управляющих домами, то вы знаете: покойный незнакомец шел путями не более широкими, чем сосед его по кладбищу, о котором вы только что прочитали хоть какие-то слова хулы или похвалы.
Итак, Прометей без особого потрясения принял к сведению: исполнилось. Ощущение, очень для человека естественное и общедоступное, настолько естественное, что и у богов это вряд ли иначе. И общедоступное — хотя правда и то, что большинство из нас испытывает его лишь в минуту смерти, в свой последний сознательный миг. Именно так: не «Хорошо!», не «Плохо!», не «Потрясающе!» либо «Неслыханно!», а просто: «Исполнилось!» Или еще проще: «Ну, вот…»
Теперь, миллион лет спустя, Прометею нужно было привыкать к новым картинам; вернее, что еще труднее, к новому углу зрения на прежде виденные картины, к близко звучащим человеческим голосам и движениям людей вблизи, в новых соотношениях. И не в последнюю очередь — к собственным движениям. Сейчас это целиком поглощало его внимание, к чему все окружающие, и суровые простые воины и рабы, отнеслись с редким тактом и пониманием. Мы ведь прекрасно знаем, если даже не из жизни, то по крайней мере из бесчисленных романов о войне, как трогательно гуманным может быть такое воинство, каким ласковым и миролюбивым, если представляется подходящий случай: и хлеба дадут ребенку, и «Stille Nacht» споют со слезами на глазах и так далее.
Прометея бережно несли на руках, когда же почувствовали по какому-то движению — уже внизу, в долине, — что он пытается встать на ноги, предупредительно поддержали его. Не дожидаясь приказа и не сговариваясь, люди поняли, что надо сделать привал; они окружили многострадального бога, но не тесным кольцом, а на почтительном расстоянии, чтобы ему хватало воздуха, и каждый в любой миг готов был вскочить, помочь, поддержать. Кто-то уже прорубал в кустарнике путь к горной речке. Известно же, что по горным долинам непременно протекают речушки, ну хотя бы ручейки. Известно также, что дороги по этим долинам как ни вьются, но, в общем, следуют за речкой, то и дело ее пересекая. А освобожденному от оков пленнику, естественно, очень нужно было освежиться, попить, совершить омовение и затем отдохнуть.
К этому времени караван прошел уже без малого четыре тысячи километров. То есть провел только на марше около ста дней. Прибавим сюда также привалы, прибавим и дни сражений, и особенно трудные участки пути, и томительные ожидания еще в начале похода, когда идти приходилось по владениям хеттов: бесконечные таможенные досмотры, хлопоты о всякого рода разрешениях (например, заключение ветеринара, что лошади не чесоточные), наконец, просто упрямство какого-нибудь дурака солдафона. Прибавим сюда обязательные дружеские визиты, уже упоминавшиеся дипломатические переговоры, доброхотную помощь Геракла в разрешении разнообразных династических споров на местах, что иногда не обходилось без более или менее серьезных вооруженных стычек и уж вовсе никогда — без богоугодных возлияний и спортивных игрищ. (Однажды и Геракл принял участие в товарищеской встрече по боксу; потом, конечно, он щедро заплатил противнику за выбитые зубы.) Если сложить все, то в одном только этом походе они провели вместе больше года, а ведь для многих воинов, несомненно, это был не первый поход с Гераклом. Так что все необходимое они делали, как говорится, почти машинально, без раздумий и понуканий, тоже, кому не нашлось работы, опускались наземь и терпеливо ждали, коротая время в тихой беседе. Когда же они увидели, что Прометей приходит в себя, собственными силами встает на ноги и, хотя от пищи еще отказывается, все-таки выпил уже родниковой водицы и омылся немного, — тогда устроили его на обозной телеге, на мягком ложе из листьев и кое-какой одежды. Геракл сделал знак, передовые отряды тронулись в путь, он тоже взошел на свою боевую колесницу, а кто-то присел на передок телеги, что везла Прометея. Кто-то, разумеется, из самых уважаемых и почтенных — по чьему слову караван сразу же остановился бы в случае беды.
До сих пор воины, можно сказать, и словечком не обменялись с вызволенным ими божеством, во всяком случае никакого настоящего разговора не было. («Вот та-ак!» «Да вы покрепче опирайтесь-то!» «Ну, конечно, вот у этого дерева». «Осторожно, тут корень!» «Теперь-то хорошо, мягко?» Все в таком духе.) Люди знали, нынче большого перехода не будет, нужно только найти удобное место для ночного привала, разбить лагерь, поужинать. Вот тут-то и придет черед для хорошей беседы.
Так кто же сопровождал Прометея, сидя на передке его телеги? С полной определенностью мы знаем только, что это был не Геракл; у него, предводителя, хватало тревог в этом походе по диким краям, по опасным дорогам — а какая дорога была не опасна? Он должен был позаботиться о том, чтобы грандиозное событие не подействовало слишком возбуждающе на воинов, не ослабило их внимание, чтобы все они были настороже, а если что и не так, то чтобы сам-то он, во всяком случае, был на своем месте.
Попробуем же поточнее установить, кто был спутником Прометея. Это нетрудно.
Несомненно, при таком войске имелся врач, может быть даже несколько. И среди них, конечно, был самый главный, выделяющийся своими познаниями или по крайней мере рангом. (Поскольку речь идет не о кадровой армии, и то и другое могло даже совмещаться в одном лице.) Мы знаем четырех знаменитых врачей того времени. Это прежде всего Аполлон, однако в описываемый период он уже не практиковал на Земле. Затем Хирон; он, надо думать, одобрял войну с амазонками, но из-за возраста, а также из-за постоянных осложнений внутриполитического порядка не мог оставить на такой долгий срок своих кентавров. Немногие это знают, но известным врачевателем был и сам Геракл. Он первым стал применять дюжины полторы целебных трав, кое-какие из них и ныне являются важным элементом в фармацевтике. Свои медицинские познания — как утверждают некоторые источники — он получил непосредственно от Аполлона, однако практиковал лишь от случая к случаю; конечно же не он был войсковым врачом. (Скорее всего, диплома у него все-таки не было: не случайно его никогда не упоминают в числе врачей. И еще одно в этой связи. Из восьмидесяти почти сыновей Геракла ни один — насколько мы знаем — не стал врачом. Тогда как оба сына Асклепия — медики; мы встречаем их среди атакующих Трою: один из них терапевт, а другой даже хирург. Как видно, сыну врача и тогда было легче пробиться в медицину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Итак, Прометей без особого потрясения принял к сведению: исполнилось. Ощущение, очень для человека естественное и общедоступное, настолько естественное, что и у богов это вряд ли иначе. И общедоступное — хотя правда и то, что большинство из нас испытывает его лишь в минуту смерти, в свой последний сознательный миг. Именно так: не «Хорошо!», не «Плохо!», не «Потрясающе!» либо «Неслыханно!», а просто: «Исполнилось!» Или еще проще: «Ну, вот…»
Теперь, миллион лет спустя, Прометею нужно было привыкать к новым картинам; вернее, что еще труднее, к новому углу зрения на прежде виденные картины, к близко звучащим человеческим голосам и движениям людей вблизи, в новых соотношениях. И не в последнюю очередь — к собственным движениям. Сейчас это целиком поглощало его внимание, к чему все окружающие, и суровые простые воины и рабы, отнеслись с редким тактом и пониманием. Мы ведь прекрасно знаем, если даже не из жизни, то по крайней мере из бесчисленных романов о войне, как трогательно гуманным может быть такое воинство, каким ласковым и миролюбивым, если представляется подходящий случай: и хлеба дадут ребенку, и «Stille Nacht» споют со слезами на глазах и так далее.
Прометея бережно несли на руках, когда же почувствовали по какому-то движению — уже внизу, в долине, — что он пытается встать на ноги, предупредительно поддержали его. Не дожидаясь приказа и не сговариваясь, люди поняли, что надо сделать привал; они окружили многострадального бога, но не тесным кольцом, а на почтительном расстоянии, чтобы ему хватало воздуха, и каждый в любой миг готов был вскочить, помочь, поддержать. Кто-то уже прорубал в кустарнике путь к горной речке. Известно же, что по горным долинам непременно протекают речушки, ну хотя бы ручейки. Известно также, что дороги по этим долинам как ни вьются, но, в общем, следуют за речкой, то и дело ее пересекая. А освобожденному от оков пленнику, естественно, очень нужно было освежиться, попить, совершить омовение и затем отдохнуть.
К этому времени караван прошел уже без малого четыре тысячи километров. То есть провел только на марше около ста дней. Прибавим сюда также привалы, прибавим и дни сражений, и особенно трудные участки пути, и томительные ожидания еще в начале похода, когда идти приходилось по владениям хеттов: бесконечные таможенные досмотры, хлопоты о всякого рода разрешениях (например, заключение ветеринара, что лошади не чесоточные), наконец, просто упрямство какого-нибудь дурака солдафона. Прибавим сюда обязательные дружеские визиты, уже упоминавшиеся дипломатические переговоры, доброхотную помощь Геракла в разрешении разнообразных династических споров на местах, что иногда не обходилось без более или менее серьезных вооруженных стычек и уж вовсе никогда — без богоугодных возлияний и спортивных игрищ. (Однажды и Геракл принял участие в товарищеской встрече по боксу; потом, конечно, он щедро заплатил противнику за выбитые зубы.) Если сложить все, то в одном только этом походе они провели вместе больше года, а ведь для многих воинов, несомненно, это был не первый поход с Гераклом. Так что все необходимое они делали, как говорится, почти машинально, без раздумий и понуканий, тоже, кому не нашлось работы, опускались наземь и терпеливо ждали, коротая время в тихой беседе. Когда же они увидели, что Прометей приходит в себя, собственными силами встает на ноги и, хотя от пищи еще отказывается, все-таки выпил уже родниковой водицы и омылся немного, — тогда устроили его на обозной телеге, на мягком ложе из листьев и кое-какой одежды. Геракл сделал знак, передовые отряды тронулись в путь, он тоже взошел на свою боевую колесницу, а кто-то присел на передок телеги, что везла Прометея. Кто-то, разумеется, из самых уважаемых и почтенных — по чьему слову караван сразу же остановился бы в случае беды.
До сих пор воины, можно сказать, и словечком не обменялись с вызволенным ими божеством, во всяком случае никакого настоящего разговора не было. («Вот та-ак!» «Да вы покрепче опирайтесь-то!» «Ну, конечно, вот у этого дерева». «Осторожно, тут корень!» «Теперь-то хорошо, мягко?» Все в таком духе.) Люди знали, нынче большого перехода не будет, нужно только найти удобное место для ночного привала, разбить лагерь, поужинать. Вот тут-то и придет черед для хорошей беседы.
Так кто же сопровождал Прометея, сидя на передке его телеги? С полной определенностью мы знаем только, что это был не Геракл; у него, предводителя, хватало тревог в этом походе по диким краям, по опасным дорогам — а какая дорога была не опасна? Он должен был позаботиться о том, чтобы грандиозное событие не подействовало слишком возбуждающе на воинов, не ослабило их внимание, чтобы все они были настороже, а если что и не так, то чтобы сам-то он, во всяком случае, был на своем месте.
Попробуем же поточнее установить, кто был спутником Прометея. Это нетрудно.
Несомненно, при таком войске имелся врач, может быть даже несколько. И среди них, конечно, был самый главный, выделяющийся своими познаниями или по крайней мере рангом. (Поскольку речь идет не о кадровой армии, и то и другое могло даже совмещаться в одном лице.) Мы знаем четырех знаменитых врачей того времени. Это прежде всего Аполлон, однако в описываемый период он уже не практиковал на Земле. Затем Хирон; он, надо думать, одобрял войну с амазонками, но из-за возраста, а также из-за постоянных осложнений внутриполитического порядка не мог оставить на такой долгий срок своих кентавров. Немногие это знают, но известным врачевателем был и сам Геракл. Он первым стал применять дюжины полторы целебных трав, кое-какие из них и ныне являются важным элементом в фармацевтике. Свои медицинские познания — как утверждают некоторые источники — он получил непосредственно от Аполлона, однако практиковал лишь от случая к случаю; конечно же не он был войсковым врачом. (Скорее всего, диплома у него все-таки не было: не случайно его никогда не упоминают в числе врачей. И еще одно в этой связи. Из восьмидесяти почти сыновей Геракла ни один — насколько мы знаем — не стал врачом. Тогда как оба сына Асклепия — медики; мы встречаем их среди атакующих Трою: один из них терапевт, а другой даже хирург. Как видно, сыну врача и тогда было легче пробиться в медицину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110