К тому же в микенской «шпионской школе» давали хорошую подготовку, Несс был точно осведомлен о самых интимных сторонах жизни Геракла. Кентавр сказал Деянире:
— Если хочешь иметь средство, которое сохранит тебе любовь твоего мужа, смешай семя, пролитое мною на землю, с кровью, что вытекла из моей раны, и окупи в это снадобье хитон Геракла. Надев этот хитон, он уже не сможет быть тебе неверным!
Так говорится в легенде.
Более вероятно, впрочем, что умирающий кентавр посоветовал Деянире совсем не такую неаппетитную смесь (весьма характерно для древних греков!), а просто сообщил ей какой-нибудь колдовской рецепт. Мы знаем, в тех краях среди коренных жителей колдовство все еще было в почете, они ведали множество наркотических средств, ядов и отравных зелий.
Деянира поверила Нессу. Она вообще верила всем, не верила только Гераклу. Между тем караван подошел к горе Эта, и тут Геракл решил отправиться с Филоктетом и другими молодыми своими спутниками на охоту.
— Вы спокойно располагайтесь, место для лагеря хорошее, да и тебе, дорогая, отдых не повредит. Мы же позаботимся о чем-нибудь свеженьком, поищем лакомый кусочек.
«Ага! — так и вскинулась Деянира. — Лакомый кусочек! Значит, у него здесь кто-то есть. Женщина!» Она поспешно приготовила зелье, окунула в него хитон и, по обыкновению добрых жен, пекущихся о здоровье своих мужей, старых, по все еще подозреваемых в успехе у представительниц прекрасного пола, обратилась к нему со словами:
— Береги себя, милый, не простудись. Сам ведь знаешь, поясница-то у тебя… (либо мочевой, либо желчный пузырь, либо почки — и все это громогласно, при всех, особенно при женщинах!) Как только подыметесь на гору, непременно надень этот теплый хитон…
По другой версии, это случилось позднее, когда у Деяниры, и правда, была некоторая причина для ревности. Геракл вышел из дому с тем, чтобы вместе с друзьями принести Зевсу жертвы. Уже с дороги кого-то послал к Деянире за праздничной одеждой, приличествовавшей ему для свершения обряда. Ну, а та, бедняжка: «Ах, жертва, слыхали мы про такие жертвы! Знаю, для чего тебе праздничная одежда понадобилась!» Она быстренько смочила хитон в отраве и послала Гераклу. Решив заодно попробовать варево на краску, окунула в него другую тряпицу и бросила во двор посушить. Но тряпка под воздействием солнца вспыхнула вдруг сильным пламенем. Тут только поняла несчастная женщина, что она натворила, в отчаянии послала гонца за Гераклом, но, увы, опоздал гонец.
Все версии сходятся на том, что тело Геракла сплошь покрылось мучительными ожогами, какие причиняет фосфор или напалм, кожа сходила клочьями, кое-где вместе с мясом; мучения героя были столь несносны, что он — как и Хирон — возжелал немедленной смерти. Он попросил поднять его на вершину горы, повелел друзьям сложить костер, сам взошел на него и, вознеся молитву, приказал разжигать. Никто, ни один человек не решился это сделать, и только Филоктет понял, что, подчинившись, окажет Гераклу величайшую, самую добрую услугу и совершит угодное Зевсу дело. Ибо то будет не человеческая жертва, но акт обожествления Геракла. В благодарность Геракл подарил ему свои волшебные стрелы и лук. Когда же языки пламени охватили тело героя, с неба ударила в костер молния. В знак того, что огню подвластна лишь смертная жизнь Геракла. Сущность же его — пусть Гера хоть лопнет от злости — останется бессмертной, и место Геракла отныне в самом преддверии Олимпа.
А теперь: какое отношение ко всему этому имеет Нестор?
А такое, что ему принадлежала львиная доля во всех диверсионных акциях Микен — операция «Фол» была измыслена им, он же нанял и Несса.
На чем основываю я столь ужасное обвинение против мужа, которого Гомер — иронически! — именует «почтенным старцем»?
Это прежде всего догадка, и возникла она из того, что Нестор, некогда сторонник партии мира, друг и товарищ Геракла, стал в годы, предшествовавшие Троянской войне, главным spiritus rector великоахейской партии и авантюристических ее планов. Да, именно так. Одиссей и Нестор. Но Одиссей пока еще не появился на сцене, завербует же его, как всем известно, не кто иной, как Нестор! Завербует, говоря прямо, на самую грязную работу, да и для чего другого нужен бы был Микенам этакий Одиссей? Пока же всю грязную работу выполняет, во всяком случае направляет, Нестор. Разумеется, на свой лад, как позднее и под Троей: сражений избегает, если и попадет ненароком в какую-нибудь заваруху, поскорей улепетывает со всех ног, зато везде и всюду суется со своими «мудрыми» советами и только и делает, что тасует-перекладывает карты, безопасно устроившись в глубоком тылу.
Отсюда и наша догадка. Уверенность же — из упоминавшейся выше первой песни «Илиады», где Нестор перечисляет всех своих былых высокопоставленных друзей, достославных героев. За исключением Геракла. Случайных знакомых вспоминает, но опускает того, с кем участвовал в действительно серьезном походе. Забывчивость поразительная. Вопиющая. Забывчивость, которая выдает с головой. Думаю, что нам удалось найти единственно возможную мотивировку этого таинственного умолчания. Мотивировка, которая современникам Гомера была еще совершенно очевидна!
Впрочем, я чувствую, что на этот раз слишком увлекся обрисовкой так называемого общественно-исторического фона, словно исследование мое посвящено Гераклу и Пелопидам, Нестору или даже прелестной бедняжке Деянире, а не Прометею — единственной моей заботе и теме. Прометею, о котором не рассказывается в легендах, о котором ничего не писали, которого забыли. Тогда как о Геракле рассказывали, писали без конца — я не говорю, будто бы не заслуженно, — но все-таки! И Нестора не забыли, вон каким холодным душем окатил его Гомер, и тоже по заслугам.
Итак, подчеркнем еще раз: речь идет о Прометее. О Прометее, который оказался на данном этапе нашей истории в истинно парадоксальном положении.
Даритель огня, бог всех ремесел — par exellence активное, действенное существо. И вот мы видим, что в самом сгустке важнейших, друг на друга и друг против друга направленных акций — какой представляется нам история Эллады XIII века до нашей эры — Прометей никак не участвует, то есть но действует.
Ошеломляющий парадокс, не правда ли? Начинаешь уже подумывать, что Прометей превратился в этакое пассивное, держащееся от всего в стороне убожество… но ведь это невероятно! Или что история, какой мы ее видим, на самом деле вовсе не «сгусток важнейших акций». Но тогда что она? И что такое важнейшие акции?
Ибо Прометей политику Атрея не поддерживал, это очевидно. Но не поддерживал он и политику Геракла, — если бы это было не так, если бы он сыграл в ней хоть какую-то роль, мы бы о том знали . Знаем же мы, право, и форменные пустяки, вроде того, что он был у смертного одра Хирона. Следовательно, Прометей не участвовал в последнем великом предприятии Геракла хотя бы по одной только причине: Геракл не мог подвергать столь много перестрадавшего бога риску и трудностям предстоявшего ему бегства и связанным с ним изнурительным лишениям.
Прометей оставался в Микенах, жил своей жизнью. Когда бога вызвали к смертному одру тяжко заболевшего Хирона, микенские власти беспрекословно его выпустили. Можно представить даже такой элегантный жест с их —стороны, что они сами же его послали туда, чтобы помог, если возможно, старому царю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Если хочешь иметь средство, которое сохранит тебе любовь твоего мужа, смешай семя, пролитое мною на землю, с кровью, что вытекла из моей раны, и окупи в это снадобье хитон Геракла. Надев этот хитон, он уже не сможет быть тебе неверным!
Так говорится в легенде.
Более вероятно, впрочем, что умирающий кентавр посоветовал Деянире совсем не такую неаппетитную смесь (весьма характерно для древних греков!), а просто сообщил ей какой-нибудь колдовской рецепт. Мы знаем, в тех краях среди коренных жителей колдовство все еще было в почете, они ведали множество наркотических средств, ядов и отравных зелий.
Деянира поверила Нессу. Она вообще верила всем, не верила только Гераклу. Между тем караван подошел к горе Эта, и тут Геракл решил отправиться с Филоктетом и другими молодыми своими спутниками на охоту.
— Вы спокойно располагайтесь, место для лагеря хорошее, да и тебе, дорогая, отдых не повредит. Мы же позаботимся о чем-нибудь свеженьком, поищем лакомый кусочек.
«Ага! — так и вскинулась Деянира. — Лакомый кусочек! Значит, у него здесь кто-то есть. Женщина!» Она поспешно приготовила зелье, окунула в него хитон и, по обыкновению добрых жен, пекущихся о здоровье своих мужей, старых, по все еще подозреваемых в успехе у представительниц прекрасного пола, обратилась к нему со словами:
— Береги себя, милый, не простудись. Сам ведь знаешь, поясница-то у тебя… (либо мочевой, либо желчный пузырь, либо почки — и все это громогласно, при всех, особенно при женщинах!) Как только подыметесь на гору, непременно надень этот теплый хитон…
По другой версии, это случилось позднее, когда у Деяниры, и правда, была некоторая причина для ревности. Геракл вышел из дому с тем, чтобы вместе с друзьями принести Зевсу жертвы. Уже с дороги кого-то послал к Деянире за праздничной одеждой, приличествовавшей ему для свершения обряда. Ну, а та, бедняжка: «Ах, жертва, слыхали мы про такие жертвы! Знаю, для чего тебе праздничная одежда понадобилась!» Она быстренько смочила хитон в отраве и послала Гераклу. Решив заодно попробовать варево на краску, окунула в него другую тряпицу и бросила во двор посушить. Но тряпка под воздействием солнца вспыхнула вдруг сильным пламенем. Тут только поняла несчастная женщина, что она натворила, в отчаянии послала гонца за Гераклом, но, увы, опоздал гонец.
Все версии сходятся на том, что тело Геракла сплошь покрылось мучительными ожогами, какие причиняет фосфор или напалм, кожа сходила клочьями, кое-где вместе с мясом; мучения героя были столь несносны, что он — как и Хирон — возжелал немедленной смерти. Он попросил поднять его на вершину горы, повелел друзьям сложить костер, сам взошел на него и, вознеся молитву, приказал разжигать. Никто, ни один человек не решился это сделать, и только Филоктет понял, что, подчинившись, окажет Гераклу величайшую, самую добрую услугу и совершит угодное Зевсу дело. Ибо то будет не человеческая жертва, но акт обожествления Геракла. В благодарность Геракл подарил ему свои волшебные стрелы и лук. Когда же языки пламени охватили тело героя, с неба ударила в костер молния. В знак того, что огню подвластна лишь смертная жизнь Геракла. Сущность же его — пусть Гера хоть лопнет от злости — останется бессмертной, и место Геракла отныне в самом преддверии Олимпа.
А теперь: какое отношение ко всему этому имеет Нестор?
А такое, что ему принадлежала львиная доля во всех диверсионных акциях Микен — операция «Фол» была измыслена им, он же нанял и Несса.
На чем основываю я столь ужасное обвинение против мужа, которого Гомер — иронически! — именует «почтенным старцем»?
Это прежде всего догадка, и возникла она из того, что Нестор, некогда сторонник партии мира, друг и товарищ Геракла, стал в годы, предшествовавшие Троянской войне, главным spiritus rector великоахейской партии и авантюристических ее планов. Да, именно так. Одиссей и Нестор. Но Одиссей пока еще не появился на сцене, завербует же его, как всем известно, не кто иной, как Нестор! Завербует, говоря прямо, на самую грязную работу, да и для чего другого нужен бы был Микенам этакий Одиссей? Пока же всю грязную работу выполняет, во всяком случае направляет, Нестор. Разумеется, на свой лад, как позднее и под Троей: сражений избегает, если и попадет ненароком в какую-нибудь заваруху, поскорей улепетывает со всех ног, зато везде и всюду суется со своими «мудрыми» советами и только и делает, что тасует-перекладывает карты, безопасно устроившись в глубоком тылу.
Отсюда и наша догадка. Уверенность же — из упоминавшейся выше первой песни «Илиады», где Нестор перечисляет всех своих былых высокопоставленных друзей, достославных героев. За исключением Геракла. Случайных знакомых вспоминает, но опускает того, с кем участвовал в действительно серьезном походе. Забывчивость поразительная. Вопиющая. Забывчивость, которая выдает с головой. Думаю, что нам удалось найти единственно возможную мотивировку этого таинственного умолчания. Мотивировка, которая современникам Гомера была еще совершенно очевидна!
Впрочем, я чувствую, что на этот раз слишком увлекся обрисовкой так называемого общественно-исторического фона, словно исследование мое посвящено Гераклу и Пелопидам, Нестору или даже прелестной бедняжке Деянире, а не Прометею — единственной моей заботе и теме. Прометею, о котором не рассказывается в легендах, о котором ничего не писали, которого забыли. Тогда как о Геракле рассказывали, писали без конца — я не говорю, будто бы не заслуженно, — но все-таки! И Нестора не забыли, вон каким холодным душем окатил его Гомер, и тоже по заслугам.
Итак, подчеркнем еще раз: речь идет о Прометее. О Прометее, который оказался на данном этапе нашей истории в истинно парадоксальном положении.
Даритель огня, бог всех ремесел — par exellence активное, действенное существо. И вот мы видим, что в самом сгустке важнейших, друг на друга и друг против друга направленных акций — какой представляется нам история Эллады XIII века до нашей эры — Прометей никак не участвует, то есть но действует.
Ошеломляющий парадокс, не правда ли? Начинаешь уже подумывать, что Прометей превратился в этакое пассивное, держащееся от всего в стороне убожество… но ведь это невероятно! Или что история, какой мы ее видим, на самом деле вовсе не «сгусток важнейших акций». Но тогда что она? И что такое важнейшие акции?
Ибо Прометей политику Атрея не поддерживал, это очевидно. Но не поддерживал он и политику Геракла, — если бы это было не так, если бы он сыграл в ней хоть какую-то роль, мы бы о том знали . Знаем же мы, право, и форменные пустяки, вроде того, что он был у смертного одра Хирона. Следовательно, Прометей не участвовал в последнем великом предприятии Геракла хотя бы по одной только причине: Геракл не мог подвергать столь много перестрадавшего бога риску и трудностям предстоявшего ему бегства и связанным с ним изнурительным лишениям.
Прометей оставался в Микенах, жил своей жизнью. Когда бога вызвали к смертному одру тяжко заболевшего Хирона, микенские власти беспрекословно его выпустили. Можно представить даже такой элегантный жест с их —стороны, что они сами же его послали туда, чтобы помог, если возможно, старому царю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110