Тогда мы перешли на одночасовую вахту и полуторачасовой отдых. В неустанной борьбе с непрерывно наступавшими грозными волнами прошли первые шестьдесят часов. Волны всевозможных видов — высокие и низкие, остроконечные и закругленные, одна волна на вершине другой — бросались на нас. Хуже всех чувствовал себя Кнут. Мы освободили его от вахты. Он страдал морской болезнью и через равные промежутки времени приносил жертву Нептуну, Обычно он лежал в углу каюты и молча страдал. Попугай сидел нахохлившись в клетке. Каждый раз, когда плот неожиданно подбрасывало и волны глухо ударяли в стенку, обращенную к корме, он повисал на жердочке, стучал клювом и хлопал крыльями. «Кон-Тики» качало не очень сильно. Он выносил волны намного лучше, чем любое другое судно таких же размеров, но невозможно было предугадать, в какую сторону в следующий раз накренится палуба. Килевая и бортовая качка непрерывно сменялась, и мы поэтому не могли выработать у себя уверенную походку моряков.
На третью ночь море несколько утихло, хотя ветер был все еще сильный. Около четырех часов ночи, прежде чем вахтенный успел принять необходимые меры, из тьмы внезапно со свистом налетел ветер и повернул плот кормой вперед. Парус так замолотил по хижине, что чуть не лопнул и не развалил наш дом, Все мы выскочили на палубу спасать груз и, ухватившись за все канаты и
шкоты, пытались повернуть плот на нужный галсnote 20, чтобы парус надулся и мирно выполнял свое назначение.
Но плот отказался повиноваться. Он хотел идти кормой вперед — и баста. Мы тянули, натягивали и гребли изо всех сил, но единственным результатом было лишь то, что двоих из нас захлестнуло в темноте парусом и чуть было не сбросило за борт… Море наконец стало как будто стихать. Закоченевшие и измученные, с руками, покрытыми ссадинами, и со слипавшимися от бессонницы глазами, мы совсем ослабели. Следовало, невидимому, поберечь силы на случай, если погода станет хуже. Как знать, что еще будет? Мы спустили парус и завернули его вокруг бамбуковой реи. «Кон-Тики» лег против волны и запрыгал, как пробка. Мы крепко привязали все. что было на палубе, забрались все шестеро в маленькую бамбуковую хижину, прижались друг к другу и уснули как убитые.
Нам и в голову не приходило, что наши самые трудные вахты остались позади. И лишь только далеко-далеко в море мы постигли простой, но в то же время гениальный способ инков управлять плотом.
Мы проснулись, когда уже давным-давно было утро. Попугай свистел, кричал и прыгал по жердочке взад и вперед. Море по-прежнему бушевало, но волны были не такие косматые и дикие, как накануне, они казались круглее и ровнее. Первое, что мы заметили, был солнечный луч, пробивавшийся сквозь бамбуковый потолок хижины и придававший всему веселый и радостный вид. Что нам было до того, что волны кипели и бурно вздымались! Они не трогали нас на плоту. Какое значение имело то, что они дыбились перед самым нашим носом, если мы знали, что плот в одно мгновение, как каток, взберется и скатится со вспенившегося гребня! Огромная грозная водяная гора только поднимет его на себе и пройдет с ворчаньем у нас под ногами. Древние перуанские мореходы знали, что они делали; они не строили для дальних плаваний суда с полым корпусом, который могла залить вода, они не строили также длинных судов. Их плоты преодолевали волны одну за другой. По правде говоря, наш бальзовый плот походил на дорожный каток из пробки.
В полдень Эрик определил высоту солнца над горизонтом и установил, что наряду с движением вперед под парусом нас сильно сносило к северу, вдоль берега. Мы все еще находились в течении Гумбольдта, примерно на расстоянии 100 морских миль от берега. Наибольшую угрозу представляли для нас предательские завихрения течения к югу от островов Галапагос. Они могли быть роковыми для нас, если бы мы попали в них. Сильные морские течения могли подхватить наш плот и унести его к берегам Центральной Америки, швыряя во все стороны. Мы же рассчитывали повернуть вместе с главным потоком течения на запад до того, как нас понесет севернее к островам Галапагос. Ветер по-прежнему дул с юго-востока.
Мы подняли парус, повернули плот носом в море и вновь установили вахтенное дежурство у кормового весла.
Кнут оправился от морской болезни и вместе с Турстейном взбирался на верхушку качающейся мачты, где они пытались установить таинственные радиоантенны, пользуясь воздушными змеями и шарами. Однажды один из них закричал из радиоугла нашей хижины, что он слышит обращенные к нам позывные военно-морской радиостанции в Лиме. Нам передавали, что с побережья летит самолет американского посольства. С нами хотели еще раз проститься и посмотреть, как мы чувствуем себя на море.
Вскоре мы установили прямую связь с самолетом и совершенно неожиданно обменялись несколькими словами с секретарем экспедиции Гердой Вулд, которая находилась на борту самолета. Мы сообщили, насколько могли точно, наши координаты и беспрестанно посылали в эфир пеленгаторные сигналы. Самолет «ARMY-119» то приближался, то удалялся, и голос в эфире то слабел, то становился отчетливее. Но мы так и не услышали шума моторов и не увидели самолета. Найти среди волн маленький плот было не так легко, а наше собственное поле зрения было весьма ограниченно, В конце концов самолет бросил поиски и вернулся обратно. Это была последняя попытка связаться с нами.
В последующие дни море по-прежнему было бурным, волны с шипеньем набегали с юго-востока, но интервалы между ними были больше и управлять плотом стало значительно легче. Ветер и волны ударяли с левой стороны плота, волны реже и реже перекатывались через рулевого, а плот лежал на заданном курсе и не вертелся. С напряженным вниманием следили мы за тем, как юго-восточный пассат и течение Гумбольдта с каждым днем относили нас все дальше и дальше, к встречным течениям у островов Галапагос. Мы стремительно шли на северо-запад, проходя в среднем в сутки 55-60 морских миль; а однажды поставили рекорд — прошли за день 71 морскую милю, то есть более 130 километров.
— А как на островах Галапагос — хорошо? — спросил осторожно Кнут и посмотрел на карту, испещренную отметками координат местонахождения нашего плота. Они были похожи на палец, угрожающе указывавший на заколдованные острова.
— Вряд ли, — ответил я. — Говорят, что незадолго до открытия Колумбом Америки вождь инков Тупака Юпанки отплыл из Эквадора на острова Галапагос. Но ни он, ни другие индейцы там не остались: на этих островах нет воды.
— Чудесно! — сказал Кнут. — Ну и мы пошлем к черту эти острова, как те инки.
Мы в конце концов так привыкли к морю, что не обращали на него никакого внимания. Что нам было до того, что под нами тысячи морских саженей воды, если плот и мы все время находились на поверхности? Но все же возникал серьезный вопрос: как долго мы еще продержимся на поверхности? Не подлежало сомнению, что бальзовые деревья поглощали воду. Хуже всего обстояло дело с поперечным бревном на корме. Мы могли вдавить почти полпальца в грибоподобную древесину, и вмятина заполнялась водой. Не говоря никому ни слова, я отщепил кусочек от пропитанного водой бревна и бросил его в море. Он пошел медленно ко дну. Позже я заметил, что и другие проделывают то же самое, думая, что никто этого не видит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
На третью ночь море несколько утихло, хотя ветер был все еще сильный. Около четырех часов ночи, прежде чем вахтенный успел принять необходимые меры, из тьмы внезапно со свистом налетел ветер и повернул плот кормой вперед. Парус так замолотил по хижине, что чуть не лопнул и не развалил наш дом, Все мы выскочили на палубу спасать груз и, ухватившись за все канаты и
шкоты, пытались повернуть плот на нужный галсnote 20, чтобы парус надулся и мирно выполнял свое назначение.
Но плот отказался повиноваться. Он хотел идти кормой вперед — и баста. Мы тянули, натягивали и гребли изо всех сил, но единственным результатом было лишь то, что двоих из нас захлестнуло в темноте парусом и чуть было не сбросило за борт… Море наконец стало как будто стихать. Закоченевшие и измученные, с руками, покрытыми ссадинами, и со слипавшимися от бессонницы глазами, мы совсем ослабели. Следовало, невидимому, поберечь силы на случай, если погода станет хуже. Как знать, что еще будет? Мы спустили парус и завернули его вокруг бамбуковой реи. «Кон-Тики» лег против волны и запрыгал, как пробка. Мы крепко привязали все. что было на палубе, забрались все шестеро в маленькую бамбуковую хижину, прижались друг к другу и уснули как убитые.
Нам и в голову не приходило, что наши самые трудные вахты остались позади. И лишь только далеко-далеко в море мы постигли простой, но в то же время гениальный способ инков управлять плотом.
Мы проснулись, когда уже давным-давно было утро. Попугай свистел, кричал и прыгал по жердочке взад и вперед. Море по-прежнему бушевало, но волны были не такие косматые и дикие, как накануне, они казались круглее и ровнее. Первое, что мы заметили, был солнечный луч, пробивавшийся сквозь бамбуковый потолок хижины и придававший всему веселый и радостный вид. Что нам было до того, что волны кипели и бурно вздымались! Они не трогали нас на плоту. Какое значение имело то, что они дыбились перед самым нашим носом, если мы знали, что плот в одно мгновение, как каток, взберется и скатится со вспенившегося гребня! Огромная грозная водяная гора только поднимет его на себе и пройдет с ворчаньем у нас под ногами. Древние перуанские мореходы знали, что они делали; они не строили для дальних плаваний суда с полым корпусом, который могла залить вода, они не строили также длинных судов. Их плоты преодолевали волны одну за другой. По правде говоря, наш бальзовый плот походил на дорожный каток из пробки.
В полдень Эрик определил высоту солнца над горизонтом и установил, что наряду с движением вперед под парусом нас сильно сносило к северу, вдоль берега. Мы все еще находились в течении Гумбольдта, примерно на расстоянии 100 морских миль от берега. Наибольшую угрозу представляли для нас предательские завихрения течения к югу от островов Галапагос. Они могли быть роковыми для нас, если бы мы попали в них. Сильные морские течения могли подхватить наш плот и унести его к берегам Центральной Америки, швыряя во все стороны. Мы же рассчитывали повернуть вместе с главным потоком течения на запад до того, как нас понесет севернее к островам Галапагос. Ветер по-прежнему дул с юго-востока.
Мы подняли парус, повернули плот носом в море и вновь установили вахтенное дежурство у кормового весла.
Кнут оправился от морской болезни и вместе с Турстейном взбирался на верхушку качающейся мачты, где они пытались установить таинственные радиоантенны, пользуясь воздушными змеями и шарами. Однажды один из них закричал из радиоугла нашей хижины, что он слышит обращенные к нам позывные военно-морской радиостанции в Лиме. Нам передавали, что с побережья летит самолет американского посольства. С нами хотели еще раз проститься и посмотреть, как мы чувствуем себя на море.
Вскоре мы установили прямую связь с самолетом и совершенно неожиданно обменялись несколькими словами с секретарем экспедиции Гердой Вулд, которая находилась на борту самолета. Мы сообщили, насколько могли точно, наши координаты и беспрестанно посылали в эфир пеленгаторные сигналы. Самолет «ARMY-119» то приближался, то удалялся, и голос в эфире то слабел, то становился отчетливее. Но мы так и не услышали шума моторов и не увидели самолета. Найти среди волн маленький плот было не так легко, а наше собственное поле зрения было весьма ограниченно, В конце концов самолет бросил поиски и вернулся обратно. Это была последняя попытка связаться с нами.
В последующие дни море по-прежнему было бурным, волны с шипеньем набегали с юго-востока, но интервалы между ними были больше и управлять плотом стало значительно легче. Ветер и волны ударяли с левой стороны плота, волны реже и реже перекатывались через рулевого, а плот лежал на заданном курсе и не вертелся. С напряженным вниманием следили мы за тем, как юго-восточный пассат и течение Гумбольдта с каждым днем относили нас все дальше и дальше, к встречным течениям у островов Галапагос. Мы стремительно шли на северо-запад, проходя в среднем в сутки 55-60 морских миль; а однажды поставили рекорд — прошли за день 71 морскую милю, то есть более 130 километров.
— А как на островах Галапагос — хорошо? — спросил осторожно Кнут и посмотрел на карту, испещренную отметками координат местонахождения нашего плота. Они были похожи на палец, угрожающе указывавший на заколдованные острова.
— Вряд ли, — ответил я. — Говорят, что незадолго до открытия Колумбом Америки вождь инков Тупака Юпанки отплыл из Эквадора на острова Галапагос. Но ни он, ни другие индейцы там не остались: на этих островах нет воды.
— Чудесно! — сказал Кнут. — Ну и мы пошлем к черту эти острова, как те инки.
Мы в конце концов так привыкли к морю, что не обращали на него никакого внимания. Что нам было до того, что под нами тысячи морских саженей воды, если плот и мы все время находились на поверхности? Но все же возникал серьезный вопрос: как долго мы еще продержимся на поверхности? Не подлежало сомнению, что бальзовые деревья поглощали воду. Хуже всего обстояло дело с поперечным бревном на корме. Мы могли вдавить почти полпальца в грибоподобную древесину, и вмятина заполнялась водой. Не говоря никому ни слова, я отщепил кусочек от пропитанного водой бревна и бросил его в море. Он пошел медленно ко дну. Позже я заметил, что и другие проделывают то же самое, думая, что никто этого не видит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64