Сзади, где-то за горами, должна быть Грузия, справа – Дагестан. Впереди – Россия, Ставрополье... Что там слева, он просто не помнил.
Выйдя на дорогу, Иван пошел влево, поскольку справа было селение в долине, которое Ивана не интересовало.
Куда он идет, Иван не знал и не думал об этом. Он шел к западу, хотя цель его была на севере, но и цели этой он не знал, двигаясь инстинктивно.
Через полчаса он наткнулся на обгоревшие «Жигули» стоявшие поперек дороги.
Над рулем склонилась какая-то темная масса, в которой можно было угадать водителя.
Метров в десяти от еще коптящей машины лежал полураздетый труп. Сапоги и одежду с него содрали, оставив только галифе офицерского покроя.
Иван остановился над ним.
– Стой, – услышал он сзади тихий, но явно взволнованный голос. – Иди с дороги в кусты.
Иван пошел с обочины на голос.
– Стой, – услышал он опять. – теперь налево и вон в тот орешник.
Повернувшись в кустах лещины, он увидел сзади себя молоденького лейтенанта с направленным на него «Макаровым».
– Фу, бля, – русский, – облегченно выдохнул тот, увидев иваново лицо. – Ты кто такой? Куда идешь? Как зовут? Садись, блять, что стоишь!
– Иван, – хрипло ответил Иван одним словом на все вопросы.
– Че голый такой? Из плена, что ль идешь?
Иван помолчал.
– Ты чего тут сидишь? – так и не ответив на вопрос лейтенанта, спросил он.
– Машину, бля, расстреляли. Санька убили. Видел Санька на дороге? Убили Санька. Водилу тоже. Я, бля, еле выскочить успел... Ну, ничего. Мы еще вернемся. Там, впереди, станица, бля... Я их, блять, черножопых...
Лейтенант скрипнул зубами.
– За нами «Урал» шел, со взводом. Где ж они, суки, застряли? Мы и вырвались-то всего чуть-чуть...
Иван сидел молча.
– Слушай, чем это, бля, от тебя воняет? Обосрался что ль?
Лейтенант хохотнул.
– Не сри, брат. Мы их кровушки еще попьем...
Иван сидел молча, не чувствуя ни обиды, ни раздражения, только невыносимую скуку неосознанного существования, которой несло от этого сидящего перед ним пушечного мяса.
– Щас наши подъедут. Пушку мы тебе найдем. Отомстим, бля. За Санька. За тебя.
– Не понось, – ответил Иван. – Я эту войну закончил.
Лейтенантик напрягся.
Иван взглянул на него и тут впервые увидел в его глазах тот блеск, который потом часто видел в глазах людей за секунды до их смерти.
– Ты что же, сука... А за Санька?
Глаза лейтенанта побелели. Он поднял свой ПМ и вновь наставил его на Ивана.
Иван уже знал, что будет дальше. Сейчас он, Иван, ответит этому лейтенанту. А потом тот будет нажимать на курок. И это движение его сгибающегося пальца будет длиться долго, бесконечно долго. И в эти остановленные, растянутые мгновения близости смерти, Иван, млея и наполняясь восторгом от ее близости, сделает три движения, после которых заберет жизнь этого человека.
– Бросил ты Санька, – сказал Иван. – И дрищешь сейчас своим страхом. Ты мертвый солдат. Падаль.
Произнося эти слова, Иван ждал, когда указательный палец правой руки лейтенанта начнет движение, и время остановится.
Это только лейтенанту в его неведении ритма смерти казалось, что он сейчас просто нажмет на курок и застрелит этого вонючего дезертира. И будет дальше ждать свой взвод, предвкушая, как его автоматчики ворвутся в станицу, и будут крошить чеченцев в капусту, мстя за Санька, за его, – лейтенанта, их командира, – страх, за его унижение перед самим собой.
Ивану ничего этого не казалось. Он знал, что ничего этого не будет. Как нет уже взвода, который все еще ждет лейтенантик. Иван словно видел горящий посреди дороги «Урал», трупы солдат, разметанные взрывом вокруг машины, чеченцев, бродящих между ними и собирающих их автоматы, выворачивающих карманы, стягивающих сапоги.
Палец лейтенанта двинулся, но только палец. Курок еще оставался неподвижен.
В это мгновение двинулся и Иван. Его тело, устремившееся к лейтенанту, двигалось со скоростью вдавливания курка в тело пистолета.
Выстрел совпал с ударом его головы в пах лейтенанту.
Это было его первым, единым движением.
Затем Иван перевалился через голову и своим крестцом припечатал голову лейтенанта к каменистой осыпи, на которой они сидели.
Это было второе движение.
Земля стала наковальней, а тело Ивана молотом, и все, что попало бы между ними, превратилось бы в труху. Но лейтенант успел случайным движением слегка отклонить голову и его только контузило ударом иванова бедра. Он был еще жив.
Но этот случай существовало третье движение.
Иван резко дернул локтями назад и с обеих сторон взломал грудную клетку лейтенанта, придавив его сверху спиной и зажав его сердце между обломками ребер.
Минуты две он лежал неподвижно, ощущая спиной последние толки лейтенантова сердца и ожидая, когда оно остановится.
Наконец он убедился, что под ним лежало абсолютно мертвое тело.
Иван сел.
«Я победил в этой войне, – сказал он тому, что лежало у него за спиной и еще недавно было лейтенантом российской армии. – Я никого не беру в плен и не убиваю побежденных.»
Он раздел лейтенанта, забрал его форму, содрав с нее все знаки отличия и принадлежности к роду войск, сунул в карман ПМ и пошел по дороге, ведущей на запад, при первой возможности рассчитывая свернуть направо, к северу.
Он понял, что цель его движения лежала на севере.
На севере была Россия.

Глава IV.

Лещинский уже полчаса жарился на пляже, а Крестного все не было.
«Пижон блатной, – разомлев на немилосердном майском солнце, лениво поругивал он Крестного. – Загнал же, сука, к черту на кулички. Торчи теперь тут, как хрен в жопе.»
Он чувствовал себя идиотом на этом малолюдном пляже. Погода была майская – днем жарило на всю катушку, к вечеру холодало, а ночью, так и вообще задубеть можно было. Вода в Москва-реке еще совершенно не прогрелась, и желающих окунуться не было видно. Хотя кое-какой народ по пляжу бродил. Метрах в двухстах от Лещинского, зайдя в воду по самые яйца, стояли трое рыбаков в болотных сапогах, да пару раз прошли мимо какие-то малолетки, бросавшие на Лещинского колючие, цепкие взгляды.
«Ну, вот, шпана еще тут меня разденет, – подумал Лещинский. – Где же он, сука?»
Его штальмановский костюм смотрелся действительно дико на грязном, неубранным еще после схода снега пляже. Лещинский снял пиджак и держал его в руках, опасаясь положить на песок, а больше было некуда. В белой рубашке и галстуке за тридцать баксов он почувствовал себя совсем плохо. Он снова надел пиджак и терпел, хотя спина сразу же взмокла.
«Вырядился, козел! – ругнул он сам себя. – Правда, переодеться он мне времени не оставил.»
Крестный позвонил ему полтора часа назад и назначил встречу. Здесь, на этом пляже.
Лещинский сначала даже не поверил. Обычно они встречались в ресторанах. В том же театральном на улице Горького. Лещинский, по старой памяти, называл его «ВТО», по имени театральной конторы, которой принадлежало это заведение. Готовили там отлично, хотя выбор напитков был не очень разнообразен, в основном – коньяки. Лещинский любил встречаться там с Крестным, держа в руке и грея пузатенькую, сужающуюся кверху коньячную рюмку с колышащейся на дне маслянистой темно-янтарной жидкостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46