Отпуск на весь накопленный срок, чтобы потом, конечно, никогда не вернуться. Об отпуске, разумеется, положено аж за месяц предупреждать, – но соврала по комму, что мама совсем больна, – что, конечно, стало бы правдой, если бы мама узнала про то, как вчера руки заламывали самонадеянной идиотке, били по морде, тискали буфера. Как было можно думать, что ты придешь и они начнут говорить с тобой, выслушивать твои условия (или мольбы, что мало сейчас меняет ситуацию), делиться своими взглядами на проблемы продажи сетов, записанных без согласия самонадеяных лопухов, только и заслуживших, что быть проученными – и хорошо запомнить преподанный им урок.
Уменьшиться бы сейчас до ниже пола. Утром говорила соседке: «На месяц, видимо; поливайте, – ну, как-нибудь, это неважно… как-нибудь на свое усмотрение поливайте!» – потому что не поворачивался язык говорить сейчас о цветах и вообще о чем-нибудь живом, – потому что ничего живого и не осталось, все выжжено напалмом вчерашнего ужаса. Как нарвалась сама! Как могла сомневаться, что они, конечно, в любой момент ждут прихода таких, с претензиями, с требованием снять с прилавков, отдать назад, возместить ущерб; ждут и отделывают этих наивных кретинов, как вчера отделали тебя, и записывают, как тебя записали вчера (под руки проводили, трясущуюся, к двери, сняли бион и сказали с садистической легкой оттяжкой, с улыбкой светской и свинской: «Мы с вами свяжемся непременно»). Кажется, ты хотела создать ситуацию, когда тебя не смогут шантажировать тем, таким невинным, таким, в сущности, эротичным маленьким сетом с чертовым подлым бобром. Мало того что ты показала, как сильно боишься (чем ты думала? как на такое можно было пойти вообще?), – ты дала им, о, совершенно прекрасный, новый, свежий материал; в глазах начальства, семьи, сотрудников, клиентов, партнеров по биопсихической индустрии он, конечно, создаст тебе красивую репутацию. Краше некуда. Краше в гроб кладут.
Шести часов (шести часов! гордись мною, мама!) хватило на то, чтобы найти работу на другом конце страны; штат Иллинойс, теплое место, на улице ждут отпечатков наших ног. Потерять в зарплате ровно в два раза, потерять приличную медицинскую страховку, получить почти что в два раза меньше дней отпуска – но снимать какую-нибудь квартирку – хватит, хватит на еду, что же, какое-то время будешь ездить в метро, пока не подберешь себе менее захудалое место. Можно надеяться, что это произойдет очень быстро: этим, например, хватило одного разговора по комму со включенным экраном да резюме с превосходным послужным списком, да демонстрации диплома Гарвардской Школы Бизнеса. Они были явно рады заполучить меня и явно не понимали, как это им так повезло.
Это, наверное, потому, что они не видели, как существо, похожее на гигантскую мышь, проводило по моим глазам измазанным в сперме хуем, пока волчица двумя пальцами растягивала мне анус и запускала в него язык.
Глава 13
Впечатление такое, что за дверью молча орудует стадо горилл; или, еще хуже, что Щ накрыли, – но разгром там точно происходит какого-то совсем уж невообразимого, космического масштаба. На секунду я даже испугался, что, когда дверь наконец раскроется, я задохнусь от облака вырвавшейся наружу штукатурки. Или дыма. Или еще чего-нибудь, как в боевиках. Так или иначе, в жизни Щ явно настал черный день; надо было считать до трех и пытаться высадить дверь, если…
Дверь распахнулась, но не облако штукатурки ударило меня по лицу, а какой-то ужасный белый предмет, а следом на меня с диким воплем: «Ай, блядь, стой!» – буквально рухнул Щ. Почему-то мой живот начал бешено трепетать и биться под его телом, как если бы наружу пытался выбраться инопланетный урод, как в старом фильме; в процессе этот урод явно норовил как можно точнее вписаться какой-то частью тела мне в печень. Если бы Щ хоть на секунду перестал извиваться на мне и отвалил, я бы попытался спастись из этого неописуемого и невообразимого ужаса, но Щ, видимо, совсем сдурел и мял меня, постоянно заходясь то хохотом, то выжимаемыми из хохота комками мата. Наконец он издал короткий победный крик и перекатил через меня свое длинное жилистое тело, так двинув мне при этом по грудине, что я задохнулся и закашлялся.
Несколько секунд он сидел в позе человека, страдающего тяжелейшим язвенным приступом, и конвульсивно дергался от хохота. Я выполз и готов был не то ударить его ногой, не то вызвать «скорую». Наконец этот балбес разогнулся и показал мне нечто всклокоченное, мечущееся и дергающееся в его крепко сжатых ладонях, как дергался и метался за секунду до этого сам Щ.
– Он… – выдавил из себя мой нежнейше любимый друг, валясь в очередном пароксизме счастья на травяной пол, – он – иххххххи! – съебал!..
Пельмень. То ужасное месиво из белой шерсти, розовых ушей и вусмерть перепуганных глаз, которое, кажется, наградило мою скулу хорошим синяком и которое Щ пытается удержать в ладонях, – это его карликовый кролик по кличке Пельмень. Я знал Пельменя вот такусеньким, и он, надо сказать, никогда до сегодняшнего дня не отличался буйным нравом – наоборот, был тих, обаятелен, склонен к серьезным размышлениям; много ел, часто дрочил об поилку и периодически позволял друзьям Щ поднимать себя за уши. Последнее упражнение, честно говоря, не доставляло удовольствия никому, кроме самого Щ: Пельмень страдальчески смотрел из-под съехавшего скальпа, держащий его за уши гость чувствовал себя мучителем животных – и только Щ, качая породистым пальцем, спрашивал гостя насупленно и серьезно:
– А? Теперь ты понимаешь, что такое иметь власть?
Послушай, отпусти животное, уродец, и дай мне воды.
– Отпусти?! Да он тут только что полквартиры, блин, чуть не снес!
Чего это с ним, а? С чего его плющит?
Смотрит серьезно и отвечает со вдумчивым кивком:
– На нем мой бион.
Щ, ты что, охуел?
– Это же круто!
Это тебе круто! Ты на него посмотри!
– Ну счас снимем. Но ты видел, как он себя вел? Он же себя как человек вел! Он же все обалденно понимал!
– Ты его с ума сведешь!
Становится очень серьезным, поднимает палец:
– А ты знаешь, что исследования показали, что кролики – самые психически устойчивые существа на земном шаре? Что свести кролика с ума занимает больше времени, чем свести с ума, например, обезьяну? И ты знаешь почему? (Эффектная пауза.) Потому что они тупые!!!
О господи! Щ, ради бога, сними с кролика бион, мне больно смотреть на его конвульсии. Ты понимаешь, что ему сейчас кажется, что он прямоходящий и у него при росте восемнадцать сантиметров хуй девятнадцать сантиметров?
– Ну лааадно! Ему кажется, что у него рост метр восемьдесят и хуй двадцать два сантиметра!
– Щ!
С явной неохотой этот ненормальный начинает искать у извивающегося (с пеной у пасти – если вы можете представить себе пену у кроличьей пасти) животного кнопку биона, шаря в мехе пальцами так энергично, как если бы он ими могилу рыл. Наконец находит кнопку, выхватывает розовый шарик у кролика из-за уха и демонстрирует мне, как если бы шарик содержал не запись последнего полового акта Щ и какого-нибудь андроида, а ответы на наиболее важные вопросы мироздания; например, на вопрос о том, почему я уже девять лет так нежно люблю этого психа.
Кролик обмякает у Щ на руках и, кажется, теряет сознание от счастья. Щ несет его в клетку и несколько секунд пытается силой запихнуть в пасть несчастного зверя сосок поилки, но Пельмень пребывает в блаженной отключке и явно не хочет ни воды, ни еды, а только чтобы боженька немедленно и навсегда забрал его на небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106