кажется, никто раньше, кажется, он первый. Четыре сета, и раньше ничего подобного, страшно, страшно, – но так захлестывает азартом, так поднимается в груди… Четыре сета с… с чем?
Почему-то мысль эта совершенно не наполняла Щ живительной бодростью, и даже драйв, с которым всегда играл в такие игры, относительно поулегся; вчера, когда собрался ехать на дачу, вдруг понял, что оттягивает и оттягивает отъезд нарочно уже несколько дней, что не хочет и, видимо, боится, что в первую очередь – не понимает. Тогда поклялся себе, что в эти выходные ничего не будет записывать и не будет пытаться повторить те результаты, а только привезет с собой кучу книжек, отключит комм (носок – шорох – носок) и будет читать, и будет пытаться найти хоть какие-нибудь упоминания, хоть близко что-нибудь найти к происходящему, хоть частично понять, что это и с чем едят… И Пылесоса возьмет с собой, пусть шуршит и пыхтит, а то один шум дождя и урчание отопления – с ума сойдешь, подумал Щ и не стал отключать Пылесоса на время поездки, а только замотал его курткой, чтобы не промок до машины, и Пылесос, как живая собака, все понимал, сидел смирно.
(Носок – шорох – носок.) Черт, надо перестать все-таки на него капать, но держать все время руку снаружи и не мочить – рука замерзает, и книжку тоже удерживать неудобно, ладно ИБИСТовские сборники новые и на непромокайке, но Годоли, которого/ую вот сейчас держит, не хотелось бы совсем уронить в воду. Кинул опять носок, но остановил Пылесоса на полдороге, подозвал поближе (клацанием или цоканьем языка; а пальцами щелкнуть – «ну, ступай, ступай»), погладил теплую (не должна, кстати, быть теплой, опять сильно нагревается вентилятор, черт, надо сегодня разобрать и посмотреть, казалось же – все заменил, что такое?) пластиковую голову, почесал неживое ухо, опять поклацал, Пылесос полез на книги, переваливаясь на плохо гнущихся лапах, стал поближе. На красной лампочке глаза осела желтая нитка от полотенца, Щ хотел снять и на секунду осекся, не зная, как полезть животному в глаз, чтобы не сделать больно, и понял, что совсем с ума, кажется, сошел, и тщательно протер лампочку большим пальцем. Пылесос повилял хвостом, задел пульт, грохнул об пол, Щ недовольно цокнул языком, Пылесос, которому велено было, стало быть, подойти поближе, радостно прыгнул вперед с тихим металлическим клацанием, плеснула вода, треснуло, зашипело, на мгновение Щ стало очень, очень, очень больно в груди, что-то захотело лопнуть – и лопнуло, – но Щ успел подумать, чувствуя, как разжимается уже неживая рука, – что книга все-таки намокнет.
Глава 64
She's so lucky, she's a star –
But she cries, cries, cries in her lonely heart!
If it's nothing missing in her life –
why do these tears come at night? –
и хор подхватывает:
She's so lucky, she's a star –
But she cries, cries, cries in her lonely heart!
If it's nothing missing in her life –
why do these tears come at night?
She's so lucky, she's a star –
и на самом деле после вчерашнего уже не так, знаете ли, Афелия твердо уверена, что она star, – а что она lucky – так это ощущение вообще, извините, сейчас выблевалось куда-то, и чем более знакомым становится округлый и неприятно замкнутый ландшафт унитаза, тем труднее сохранять ощущение lucky, что ни говори. Черт бы побрал старые песенки, и без них все плохо, так плохо, а они, с прилипчивыми их простенькими мелодиями, с незатейливыми идиотскими словами, так въедаются в мозг, что разбить бы комм в машине, по которому их крутят последний месяц по восемь раз в день – «ретро, ретро…» А между прочим, половина третьего, и уже пришлось позвонить Вупи и сказать ей, что – черт, но не поедет никак сниматься с женихом и невестой, потому что не может отойти от уни… уээээ!
She's so lucky, she's a star –
But she cries, cries, cries in her lonely heart!
Ну, положим, не плачет, не будет плакать, обещала себе сегодня не плакать, и даже утром, когда проснулась и повела головой по подушке и сразу же почувствовала не только разнимающую мозг надвое боль в висках, но и густую, как помои, волну тошноты, идущую как-то от пяток к горлу, неудержимую, – уже тогда так захотелось плакать! – и сразу решила – никакого плакать, а что ресницы сейчас слипшиеся – так это потому, что от рвоты глаза слезятся, и от головной боли тоже, от рвоты боль усиливается, от боли еще сильнее тошнит, о господи, умру, умру тут сегодня, не отходя от этого унитаза, да что за слабость?! Такие планы были на день, такие планы – в два надо было ехать фотографироваться с Вуп и Алекси, вчера до двух часов ночи по комму меряли на него пиджак, – вроде все хорошо, но левый лацкан торчит! – через час уже перестали понимать, торчит или это нам кажется, но зато ржали, как больные, и спать легли черт-те когда, я-то ладно, а им было в семь вставать, и мне казалось, что я совершенно спокойно, совершенно спокойно отношусь и так за них рада… Ох. В последние дни только стало ясно, собственно, какого масштаба Вупи звезда: им пришлось переехать к его маме («Фелли, она варит что-то невероятное – и они это едят каждый день! из мяса! с жиром! господи, какой ужас, я теперь понимаю, что я вообще не умею готовить то, что он любит!» – «Успокойся, он уже двенадцать лет не живет с мамой!» – «Но это же остается где-то на подкорке! как светлое воспоминание! А я не умею!»): газетчики в преддверии свадьбы сводили их с ума, – и главное, с чего бы? Нет, Вупи – прекрасная актриса, это мы не спорим, но почему такой бешеный ажиотаж, такое неуемное стремление получить интервью, заснять, увидеть (ой, голова, голова!)? Да, очень красивая любовная история – партнеры по площадке, так не бывает, ах-ах, но все равно – есть же какая-то мера, какая-то… И я, между прочим, вполне за них счастлива. За них. Таких влюбленных, нет слов. Ну таких влюбленных, что тошнит. Блевать, если честно, хочется – таких влюбленных. Как люди глупеют, невыносимо, патока, ваниль, разлюли-малина, нет, мне не жалко, мне даже очень приятно, но иногда они так друг на друга смотрят, что мне хочется… Убить его мне хочется. Жирный мохнатый урод, он же просто жирный мохнатый урод, если честно! Да будь моя… уээээээээ!
She's so lucky, she's a star –
But she cries, cries, cries in her lonely heart!
If it's nothing missing in her life –
вот как было бы сейчас романтично начать рассуждать о том, хватает ли мне в жизни всего – или чего-то все-таки не хватает! А между прочим, половина седьмого уже, то есть свадьба началась уже, то есть пресса, то есть эти двое, то есть торт (о господи, только не думать сейчас о еде!), то есть все ликуют и веселятся, то есть у всех сейчас в жизни всего хватает, все по двое, мышка с мышкой, кошка с кошкой, песик с сучкой, крот с кротихой… Каждый раз, когда слышу, как они ссорятся, каждый раз, когда рассказывают о ревности или что-то такое, каждый раз я думаю – господи, какое счастье, что это не со мной все, что мне ничего такого не хочется и не надо, что я одна и ни от кого не завишу, никому не подчиняюсь, никого не ревную, ну честное же слово, совершенно не ревную! – уээээ!
She's so lucky, she's a star –
But she cries, cries, cries in her lonely heart!
If it's nothing missing in her life –
why do these tears come at night?
Ну, никаких tears пока нет, и еще, кстати, не ночь, еще можно, если теоретически рассуждать, если бы сейчас стало лучше – еще можно было бы подняться на ноги, выпить, скажем, аспирину (голова, голова!), влезть в платье, хотя болит кожа и все тело кажется каким-то распухшим, встать на каблуки (это меня, наверное, доконает) и поехать на свадьбу, и изображать подружку невесты, смотреть на Вупи, всю такую прекрасную, такую в белом, такую сияющую при каждом взгляде на этого милого, трогательного, доброго жирного урода, которого она любит до тошноты, до мерзости, до… уээээ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Почему-то мысль эта совершенно не наполняла Щ живительной бодростью, и даже драйв, с которым всегда играл в такие игры, относительно поулегся; вчера, когда собрался ехать на дачу, вдруг понял, что оттягивает и оттягивает отъезд нарочно уже несколько дней, что не хочет и, видимо, боится, что в первую очередь – не понимает. Тогда поклялся себе, что в эти выходные ничего не будет записывать и не будет пытаться повторить те результаты, а только привезет с собой кучу книжек, отключит комм (носок – шорох – носок) и будет читать, и будет пытаться найти хоть какие-нибудь упоминания, хоть близко что-нибудь найти к происходящему, хоть частично понять, что это и с чем едят… И Пылесоса возьмет с собой, пусть шуршит и пыхтит, а то один шум дождя и урчание отопления – с ума сойдешь, подумал Щ и не стал отключать Пылесоса на время поездки, а только замотал его курткой, чтобы не промок до машины, и Пылесос, как живая собака, все понимал, сидел смирно.
(Носок – шорох – носок.) Черт, надо перестать все-таки на него капать, но держать все время руку снаружи и не мочить – рука замерзает, и книжку тоже удерживать неудобно, ладно ИБИСТовские сборники новые и на непромокайке, но Годоли, которого/ую вот сейчас держит, не хотелось бы совсем уронить в воду. Кинул опять носок, но остановил Пылесоса на полдороге, подозвал поближе (клацанием или цоканьем языка; а пальцами щелкнуть – «ну, ступай, ступай»), погладил теплую (не должна, кстати, быть теплой, опять сильно нагревается вентилятор, черт, надо сегодня разобрать и посмотреть, казалось же – все заменил, что такое?) пластиковую голову, почесал неживое ухо, опять поклацал, Пылесос полез на книги, переваливаясь на плохо гнущихся лапах, стал поближе. На красной лампочке глаза осела желтая нитка от полотенца, Щ хотел снять и на секунду осекся, не зная, как полезть животному в глаз, чтобы не сделать больно, и понял, что совсем с ума, кажется, сошел, и тщательно протер лампочку большим пальцем. Пылесос повилял хвостом, задел пульт, грохнул об пол, Щ недовольно цокнул языком, Пылесос, которому велено было, стало быть, подойти поближе, радостно прыгнул вперед с тихим металлическим клацанием, плеснула вода, треснуло, зашипело, на мгновение Щ стало очень, очень, очень больно в груди, что-то захотело лопнуть – и лопнуло, – но Щ успел подумать, чувствуя, как разжимается уже неживая рука, – что книга все-таки намокнет.
Глава 64
She's so lucky, she's a star –
But she cries, cries, cries in her lonely heart!
If it's nothing missing in her life –
why do these tears come at night? –
и хор подхватывает:
She's so lucky, she's a star –
But she cries, cries, cries in her lonely heart!
If it's nothing missing in her life –
why do these tears come at night?
She's so lucky, she's a star –
и на самом деле после вчерашнего уже не так, знаете ли, Афелия твердо уверена, что она star, – а что она lucky – так это ощущение вообще, извините, сейчас выблевалось куда-то, и чем более знакомым становится округлый и неприятно замкнутый ландшафт унитаза, тем труднее сохранять ощущение lucky, что ни говори. Черт бы побрал старые песенки, и без них все плохо, так плохо, а они, с прилипчивыми их простенькими мелодиями, с незатейливыми идиотскими словами, так въедаются в мозг, что разбить бы комм в машине, по которому их крутят последний месяц по восемь раз в день – «ретро, ретро…» А между прочим, половина третьего, и уже пришлось позвонить Вупи и сказать ей, что – черт, но не поедет никак сниматься с женихом и невестой, потому что не может отойти от уни… уээээ!
She's so lucky, she's a star –
But she cries, cries, cries in her lonely heart!
Ну, положим, не плачет, не будет плакать, обещала себе сегодня не плакать, и даже утром, когда проснулась и повела головой по подушке и сразу же почувствовала не только разнимающую мозг надвое боль в висках, но и густую, как помои, волну тошноты, идущую как-то от пяток к горлу, неудержимую, – уже тогда так захотелось плакать! – и сразу решила – никакого плакать, а что ресницы сейчас слипшиеся – так это потому, что от рвоты глаза слезятся, и от головной боли тоже, от рвоты боль усиливается, от боли еще сильнее тошнит, о господи, умру, умру тут сегодня, не отходя от этого унитаза, да что за слабость?! Такие планы были на день, такие планы – в два надо было ехать фотографироваться с Вуп и Алекси, вчера до двух часов ночи по комму меряли на него пиджак, – вроде все хорошо, но левый лацкан торчит! – через час уже перестали понимать, торчит или это нам кажется, но зато ржали, как больные, и спать легли черт-те когда, я-то ладно, а им было в семь вставать, и мне казалось, что я совершенно спокойно, совершенно спокойно отношусь и так за них рада… Ох. В последние дни только стало ясно, собственно, какого масштаба Вупи звезда: им пришлось переехать к его маме («Фелли, она варит что-то невероятное – и они это едят каждый день! из мяса! с жиром! господи, какой ужас, я теперь понимаю, что я вообще не умею готовить то, что он любит!» – «Успокойся, он уже двенадцать лет не живет с мамой!» – «Но это же остается где-то на подкорке! как светлое воспоминание! А я не умею!»): газетчики в преддверии свадьбы сводили их с ума, – и главное, с чего бы? Нет, Вупи – прекрасная актриса, это мы не спорим, но почему такой бешеный ажиотаж, такое неуемное стремление получить интервью, заснять, увидеть (ой, голова, голова!)? Да, очень красивая любовная история – партнеры по площадке, так не бывает, ах-ах, но все равно – есть же какая-то мера, какая-то… И я, между прочим, вполне за них счастлива. За них. Таких влюбленных, нет слов. Ну таких влюбленных, что тошнит. Блевать, если честно, хочется – таких влюбленных. Как люди глупеют, невыносимо, патока, ваниль, разлюли-малина, нет, мне не жалко, мне даже очень приятно, но иногда они так друг на друга смотрят, что мне хочется… Убить его мне хочется. Жирный мохнатый урод, он же просто жирный мохнатый урод, если честно! Да будь моя… уээээээээ!
She's so lucky, she's a star –
But she cries, cries, cries in her lonely heart!
If it's nothing missing in her life –
вот как было бы сейчас романтично начать рассуждать о том, хватает ли мне в жизни всего – или чего-то все-таки не хватает! А между прочим, половина седьмого уже, то есть свадьба началась уже, то есть пресса, то есть эти двое, то есть торт (о господи, только не думать сейчас о еде!), то есть все ликуют и веселятся, то есть у всех сейчас в жизни всего хватает, все по двое, мышка с мышкой, кошка с кошкой, песик с сучкой, крот с кротихой… Каждый раз, когда слышу, как они ссорятся, каждый раз, когда рассказывают о ревности или что-то такое, каждый раз я думаю – господи, какое счастье, что это не со мной все, что мне ничего такого не хочется и не надо, что я одна и ни от кого не завишу, никому не подчиняюсь, никого не ревную, ну честное же слово, совершенно не ревную! – уээээ!
She's so lucky, she's a star –
But she cries, cries, cries in her lonely heart!
If it's nothing missing in her life –
why do these tears come at night?
Ну, никаких tears пока нет, и еще, кстати, не ночь, еще можно, если теоретически рассуждать, если бы сейчас стало лучше – еще можно было бы подняться на ноги, выпить, скажем, аспирину (голова, голова!), влезть в платье, хотя болит кожа и все тело кажется каким-то распухшим, встать на каблуки (это меня, наверное, доконает) и поехать на свадьбу, и изображать подружку невесты, смотреть на Вупи, всю такую прекрасную, такую в белом, такую сияющую при каждом взгляде на этого милого, трогательного, доброго жирного урода, которого она любит до тошноты, до мерзости, до… уээээ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106