объявился снова".
Но если Лютер и Сара были единственными, кто проживал в доме, кем же
был этот загадочный Р.? А может, к ним в гости пожаловал Ральса Марш? В
этом Эбнер сильно сомневался, поскольку ничто не указывало на то, что
Ральса Марш питал какую-то привязанность к своей дальней родственнице, да и
потом, будь это так, он бы домогался ее и раньше.
Следующая запись казалась совершенно неуместной:
"Две черепахи, одна собака, останки сурка, У Бишопа: две коровы
обнаружены у реки в дальнем конце пастбища".
Чуть ниже Лютер вписал следующие фразы:
"К концу месяца общий итог: 17 коров и 6 овец. Зловещие перемены;
размер пропорционален кол-ву пищи. З.затих. Смущают разговоры, которые
ведутся в округе".
Могло ли 3. означать Зэбулон? Эбнер был склонен думать, что это так.
Совершенно очевидно, что Зэбулон и в самом деле приезжал зря, поскольку
толком ничего не сказал, а только делал какие-то смутные намеки по поводу
ситуации, сложившейся в доме после того, как тетю Сари заперли в комнате
над мельницей. Таким образом получалось, что обо всем происходившем в те
годы Зэбулон знал даже меньше того, что понял Эбнер, ознакомившись с
записями Лютера. Но он был в курсе того, что дед ведет эти записи, а
следовательно Лютер наверняка сказал ему, что установил некоторые факты.
Все эти короткие пометки очень походили на некие краткие тезисы для
последующих и более подробных записей; расшифровать их можно было лишь
человеку, который имел к ним ключ, и ключ этот заключался в том знании
общей ситуации, которым располагал сам Лютер Уотелей. Однако в последующих
записях старика отчетливо прослеживалась явная поспешность.
"Исчезла Ада Уилкерсон. Следы борьбы. В Данвиче очень неспокойно. Джон
Сойер погрозил мне кулаком - правда, с противоположной стороны улицы, где я
не мог его достать.
Понедельник. На сей раз Ховард Уилли. Нашли один башмак, а в нем его
нога!"
Записи подходили к концу. К сожалению, некоторые страницы были вырваны
- отдельные с явной злостью, резко, - однако оставалось совершенно
непонятным, зачем кому-то понадобилось столь непочтительным образом
обходиться с записями деда. Скорее всего, сделал это он сам. Возможно,
подумал Эбнер, Лютер почувствовал, что и так рассказал слишком много, а
потому решил уничтожить любые свидетельства, которые могли бы навести
будущего читателя на реальный след всего того, что было связано с
пожизненным заточением тети Сари. Что ж, по крайней мере в этом он вполне
преуспел.
Следующая запись вновь касалась таинственного Р.:
"Наконец-то вернулся Р."
Затем: "Заколотил гвоздями окна комнаты Сары".
И наконец: "Коль скоро он сбросил вес, его надо держать на строгой
диете, чтобы сохранять поддающийся контролю размер".
В сущности, это была самая загадочная фраза из всего того, что Эбнер
встречал выше. Имелось ли в виду, что "он" это и есть тот самый "Р."? Если
так, зачем его нужно было держать на строгой диете, и что Лютер Уотелей
имел в виду под контролем его размера? В том, что Эбнер прочитал до сих
пор, ответа на подобные вопросы не было - ни в данных записях, точнее, в
тех фрагментах, которые от них остались, ни в просмотренных перед этим
письмах.
Он отшвырнул от себя тетрадь, с трудом подавив в себе желание тотчас
же ее сжечь. Что и говорить, он был раздражен, тем более, что некое
тревожное чувство недвусмысленно указывало ему не необходимость как можно
скорее проникнуть в тайну этого зловещего дома.
Время было позднее; за окнами уже стемнело и вновь поднялся вездесущий
шум лягушек и козодоев, который, казалось, окружал дом со всех сторон. На
время вытеснив из своего сознания мысли о бессвязных заметках, над чтением
которых он проторчал почти весь вечер, Эбнер попытался восстановить в своей
памяти некоторые суеверия, которые имели хождение в их семье, особенно те
из них, которые занимали доминирующее место. Во многих из них кваканье
лягушек и пение козодоев и сов ассоциировалось со смертью, и на основе
этого в мозгу его словно сама собой вырисовалась связь с "земноводной
темой" - присутствие лягушек создавало перед его глазами гротескную
карикатуру на типичного представителя иннсмаутского клана Маршей, каким его
изображали в письмах, хранимых Лютером Уотелеем на протяжении столь долгих
лет.
Как ни странно, эта мысль, несмотря на всю ее банальность, буквально
заворожила его. Неистовство лягушачьего и жабьего пения в окружавших дом
зарослях показалось Эбнеру весьма примечательным. Что и говорить,
земноводные в окрестностях Данвича всегда водились в изобилии, и он не имел
ни малейшего представления о том, в течение какого периода времени до его
приезда они оглашали своим пением старый дом Уотелеев. При этом он сразу же
отверг всякое допущение о том, что это каким-то образом связано с его
приездом; скорее всего, близость Мискатоника, а также низменный,
заболоченный характер местности по другую сторону реки являлись теми
причинами, которые обусловливали присутствие здесь такого количества
лягушек.
Скоро, однако, от его былого раздражения не осталось и следа - как,
впрочем, и от мыслей о лягушках. Он просто устал. Встав из-за стола, Эбнер
аккуратно уложил тетрадь Лютера Уотелея в один из своих чемоданов,
намереваясь увезти ее с собой и потом поразмыслить о прочитанном на досуге.
Ведь где-то же должна была таиться разгадка! Если в данной местности
действительно происходили какие-то ужасные события, то должно было
сохраниться еще какое-то письменное доказательство случившегося, причем
более убедительное, нежели скудные заметки Лютера Уотелея. Самих жителей
Данвича расспрашивать смысла не было; он знал, что перед "чужаком" вроде
него они и рта не раскроют, даже несмотря на существовавшую между ними
отдаленную родственную связь.
Именно тогда он вспомнил про кипы газет, которые по-прежнему
дожидались своей очереди полететь в костер. Несмотря на усталость, он
принялся листать подшивки {"Эйлсбэри Трэнскрипт"}, в которой время от
времени публиковались сообщения, обозначенные рубрикой "Данвич".
Примерно через час довольно беглого просмотра он обнаружил три
довольно малопонятные статьи, и. хотя ни одна из них не располагалась
непосредственно в данвичской колонке, все они косвенным образом
перекликались с содержанием записей в тетради Лютера Уотелея. Первая была
помещена под заголовком: {"Дикий зверь убивает скот в предместьях
Данвича"}. В ней говорилось следующее.
"Недавно несколько коров и овец, которые обитали на фермах,
располагавшихся неподалеку от Данвича, стали жертвами, как предполагается,
какого-то дикого животного. Оставшиеся на месте резни следы указывают на
то, что это был какой-то крупный зверь, хотя сотрудник кафедры зоологии
Мискатонского университета профессор Бетнал не исключает возможности того,
что в холмистых окрестностях Данвича объявилась стая волков. На памяти
старожилов этих мест к востоку от морского побережья никогда не водились
дикие звери, которые могли бы оставить столь впечатляющие следы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14