видел также поистине чудовищные
организмы, спавшие в необычных каменных городах на дне моря; слышал
затейливую, фантастическую музыку, отдаленно напоминавшую пение флейт и
сопровождавшуюся не столько пением, сколько непривычным подвыванием
каких-то диких, явно нечеловеческих голосов; видел своего деда Лютера
Уотелея, который стоял перед ним, выпрямившись во весь рост, и посылал ему
проклятия за то, что он осмелился войти в запертую комнату тетки Сари.
Разумеется, подобные ночные видения особой радости ему не доставили и
даже отчасти встревожили, однако он тут же отбросил подобные мысли,
вспомнив о том, что ему предстоит сделать массу дел, а в первую очередь
отправиться в Данвич за покупками, поскольку в спешке он совершенно не
позаботился о провианте хотя бы на первое время. Утро выдалось ясное и
солнечное; на ветвях деревьев заливались дрозды и другие мелкие птицы, а на
листве и траве поблескивали жемчужные капельки росы, отражая солнечные лучи
тысячами крохотных драгоценных камней, устилавших края тропинки, которая
должна была вывести его на центральную улицу деревни. Ступая по ней, Эбнер
чувствовал, как к нему возвращается хорошее настроение, а потому, весело
насвистывая, обдумывал первоочередные шаги своей жизни в унаследованном
доме: ведь лишь после их совершения он сможет покинуть этот
полузаброшенный. Богом забытый уголок провинциальной глуши.
К своей немалой досаде он обнаружил, что при свете дня центральная
улица Данвича, как ни странно, отнюдь не казалась столь же приветливой и
безмятежной, как накануне; когда над ней начинала сгущаться дымка вечерних
сумерек. Деревня была как бы зажата между руслом Мискатоника и почти
вертикальными склонами Круглой горы и представляла собой темное, унылое
поселение, которое словно никогда и не выбиралось за черту 1900 года, и
будто бы именно здесь время остановило свое продвижение навстречу грядущим
столетиям. Постепенно его игривое насвистывание стало затихать и наконец
умолкло совсем. Он старался не глядеть в сторону строений, почти полностью
превратившихся в развалины. Также он избегал встречаться с любопытными
взглядами прохожих, а направился прямо к старинной церкви, в которой
располагался местный "торговый центр", где, как он предполагал, его также
встретит неряшливое убранство и беспорядок, полностью гармонировавший с
видом самой деревни.
Войдя в магазин, Эбнер направился прямо к прилавку и попросил ветчину,
кофе, яйца и молоко.
Хозяин даже не шелохнулся.
- Вы, похоже, один из Уотелеев. А меня вы, наверное, и не знаете, хотя
я ваш кузен Тобиас. И который же из них вы будете?
- Я Эбнер, внук Лютера, - неохотно проговорил он.
Лицо Тобиаса Уотелея окаменело.
- Сын Либби - той самой Либби, что вышла замуж за кузена Иеремию...
Так вы что, решили вернуться назад - обратно к Лютеру?
- Не мы, а я один, - коротко проговорил Эбнер. - И вообще, я не вполне
понимаю, о чем вы говорите.
- Ну, если не понимаете, то не мне вам об этом и рассказывать.
Тобиас Уотелей и в самом деле замолчал, не произнеся больше ни слова.
Он принес все, что заказал Эбнер, с угрюмым видом принял деньги и с плохо
скрываемой недоброжелательностью смотрел ему в спину, когда тот выходил из
магазина.
Сцена эта задела Эбнера за живое. Приветливая свежесть утра
окончательно померкла для. него, хотя на безоблачном небосклоне по-прежнему
ярко сияло солнце. Он поспешно удалялся от магазина, а заодно и от
центральной улицы, стремясь поскорее вернуться в свою новую временную
обитель.
Там его, однако, поджидало новое открытие - перед домом стояла понурая
лошадь, впряженная в неимоверно ветхий фургон. Рядом с ней под деревом
стоял какой-то мальчик, а внутри фургона виднелась фигура старика с
окладистой белой бородой. Заметив приближение Эбнера, он сделал своему
юному спутнику знак рукой, чтобы тот помог ему выбраться наружу, после чего
с превеликим трудом спустился на землю и стал поджидать приближения
молодого человека.
Как только Эбнер подошел к ним, мальчик без тени улыбки на лице
произнес: - Дедушка хочет с вами поговорить.
- Эбнер, - проговорил старик дрожащим голосом, и тот лишь сейчас
понял, насколько древним был этот человек.
- Это мой прадедушка Зэбулон Уотелей, - пояснил мальчик.
Таким образом, перед ним стоял брат его собственного деда, Лютера
Уотелея - единственный оставшийся в живых представитель старшего поколения
рода Уотелеев.
- Проходите в дом, сэр, - проговорил Эбнер, протягивая старику руку.
Зэбулон пожал ее, после чего вся троица медленно направилась в сторону
веранды, где старик остановился около нижней ступеньки, из-под густых седых
бровей поднял на Эбнера взгляд своих темных глаз и мягко покачал головой.
- Нет, я лучше здесь присяду, если стул найдется.
- Принеси стул из кухни, - попросил Эбнер мальчика.
Тот поднялся по лестнице и вошел в дом, тут же вернулся со стулом,
помог старику опуститься на него, после чего встал рядом с ним, пока
Зэбулон, глядя в землю под ногами, пытался успокоить разгоряченное дыхание.
Наконец он перевел взгляд на Эбнера и принялся внимательно
разглядывать его, всматриваться в каждую деталь одежды, которая, в отличие
от его собственной, была сшита отнюдь не вручную.
- Зачем ты приехал, Эбнер? - спросил он уже несколько более окрепшим
голосом.
Эбнер объяснил ему все, стараясь говорить как можно проще и короче.
Зэбулон покачал головой. - Похоже на то, что ты знаешь не больше, чем
другие, а может, и того меньше. Что за человек был Лютер, одному Богу
известно. Но Лютера уже нет, и теперь тебе предстоит сделать это за него.
Скажу тебе только одно, Эбнер, и могу поклясться при этом Господом Богом,
что и сам не знаю, почему он так повел себя и зачем запер и себя самого, и
Сари, после того как она вернулась из Иннсмаута. Знаю только одно - то, что
это было что-то ужасное, страшное и дикое, а то, что произошло потом, и
вовсе походило на кошмар. Никого теперь не осталось, кто мог бы
подтвердить, что во всем виноват был именно Лютер, а совсем не бедная Сари.
Но только теперь и ты берегись, берегись, Эбнер.
- Я намерен последовать указаниям своего деда, - спокойно сказал
Эбнер.
Старик кивнул, однако по-прежнему встревоженно смотрел на молодого
человека, причем было заметно, что он не особенно доверял его словам.
- А откуда вы узнали, дядя Зэбулон, что я приехал? - спросил тот.
- Люди сказали. И я посчитал своим долгом поговорить с тобой. На всех
Уотелеях лежит печать проклятия. Те, кто сейчас уже лежат в земле, когда-то
вели дела с самим дьяволом. Много тогда слухов ходило обо всяких ужасных
вещах - о чем-то вроде тех, что были и не людьми, и не рыбами, а так,
середина на половину. Жили вроде на суше, но надолго уплывали далеко-далеко
в море, и что-то там в них росло, изменялось, отчего они совсем странными и
чудными становились; или еще о том, что случилось тогда на Сторожевом холме
с Лавинией Уилбэр, и о том, что нашли тогда рядом со Сторожевым камнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14