Ахилла не возразил и в этом и пошёл домой тихо и сконфуженно, как обличённый в шалости добронравный школьник.
– Боже! какой глупый и досадный случай! – произнёс, едва переводя дух, Туберозов, когда с ним поравнялся его давешний собеседник Дарьянов.
– Да не беспокойтесь: ничего из этого не будет.
– Как не будет-с? будет то, что Ахиллу отдадут под суд! Вы разве не слыхали, что он кричал, грозя камнем? Он хотел их всех перебить!
– А увидите, что все это кончится одним смехом.
– Нет-с; это не кончится смехом, и здесь нет никакого смеха, а есть глупость, которою дрянные люди могут воспользоваться.
И протопоп, ускорив шаг, шибко пошёл домой, выписывая сердитые эсы концом своей трости.
В следующей части нашей хроники мы увидим, какие все это будет иметь последствия и кто из двух прорицателей правее.
Часть вторая
Глава 1
Утро, наступившее после ночи, заключившей день Мефодия Песношского, обещало день погожий и тихий. Можно было ожидать даже, что он тих будет во всем: и в стихиях природы и в сердцах старогородских людей, с которыми мы познакомились в первой части нашей хроники. Этих убеждений был и сам протопоп. Вчерашняя усталость оказала ему хорошую услугу: он крепко спал, видел мирные сны и, проснувшись утром, рассуждал, что авось-либо вся его вчерашняя тревога напрасна, авось-либо господь пронесёт эту тучку, как он до сих пор проносил многие другие, от которых никому вреда не бывало.
«Да; мы народ не лиходейный, но добрый», – размышлял старик, идучи в полном спокойствии служить раннюю обедню за сей народ не лиходейный, но добрый. Однако же этот покой был обманчив: под тихою поверхностью воды, на дне, дремал крокодил.
Туберозов, отслужив обедню и возвратившись домой, пил чай, сидя на том самом диване, на котором спал ночью и за тем же самым столом, за которым писал свои «нотатки». Мать протопопица только прислуживала мужу: она подала ему стакан чаю и небольшую серебряную тарелочку, на которую протопоп Савелий осторожно поставил принесённую им в кармане просфору.
Сердобольная Наталья Николаевна, сберегая покой мужа, ухаживала за ним, боясь каким бы то ни было вопросом нарушить его строгие думы. Она шёпотом велела девочке набить жуковским вакштафом и поставить в угол на подносике обе трубки мужа и, подпершись ручкой под подбородок, ждала, когда протоиерей выкушает свой стакан и попросит второй.
Но прежде чем она дождалась этой просьбы, внимание её было отвлечено необычайным шумом, который раздался где-то невдалеке от их дома. Слышны были торопливые шаги и беспорядочный говор, переходивший минутами в азартный крик. Протопопица выглянула из окна своей спальни и увидала, что шум этот и крик производила толпа людей, которые шли очень быстрыми шагами, и притом прямо направлялись к их дому. Они на ходу толкались, размахивали руками, спорили и то как бы упирались, то вдруг снова почти бегом подвигались вперёд.
«Что бы это такое?» – подумала протопопица и, выйдя в залу к мужу, сказала:
– Посмотри, отец Савелий, что-то как много народу идёт.
– Народу, мой друг, много, а людей нет, – отвечал спокойно Савелий.
– Нет, в самом деле взгляни: очень уж много народу.
– Господь с ними, пусть их расхаживают; а ты дай-ка мне ещё стаканчик чаю.
Протопопица взяла стакан, налила его новым чаем и, подав мужу, снова подошла к окну, но шумливой кучки людей уже не было. Вместо всего сборища только три или четыре человека стояли кое-где вразбивку и глядели на дом Туберозова с видимым замешательством и смущением.
– Господи, да уж не горим ли мы где-нибудь, отец Савелий! – воскликнула, в перепуге бросаясь в комнату мужа, протопопица, но тотчас же на пороге остановилась и поняла, в чем заключалась история.
Протопопица увидала на своём дворе дьякона Ахиллу, который летел, размахивая рукавами своей широкой рясы, и тащил за ухо мещанина комиссара Данилку.
Протопопица показала на это мужу, но прежде чем протопоп успел встать с своего места, дверь передней с шумом распахнулась, и в залу протоиерейского дома предстал Ахилла, непосредственно ведя за собой за ухо раскрасневшегося и переконфуженного Данилку.
– Отец протопоп, – начал Ахилла, бросив Данилку и подставляя пригоршни Туберозову.
Савелий благословил его.
За Ахиллой подошёл и точно так же принял благословение Данилка. Затем дьякон отдёрнул мещанина на два шага назад и, снова взяв его крепко за ухо, заговорил:
– Отец Савелий, вообразите-с: прохожу улицей и вдруг слышу говор. Мещане говорят о дожде, что дождь ныне ночью был послан после молебствия, а сей (Ахилла уставил указательный палец левой руки в самый нос моргавшего Данилки), а сей это опровергал.
Туберозов поднял голову.
– Он, вообразите, говорил, – опять начал дьякон, потянув Данилку, – он говорил, что дождь, сею ночью шедший после вчерашнего мирского молебствия, совсем не по молебствию ниспоследовал.
– Откуда же ты это знаешь? – сухо спросил Туберозов.
Сконфуженный Данилка молчал.
– Вообразите же, отец протопоп! А он говорил, – продолжал дьякон, – что дождь излился только силой природы.
– К чему же это ты так рассуждал? – процедил, собирая придыханием с ладони крошечки просфоры, отец Туберозов.
– По сомнению, отец протопоп, – скромно отвечал Данилка.
– Сомнения, как и самомнения, тебе, невежде круглому, вовсе не принадлежат, и посему достоин делатель мзды своея, и ты вполне достойное по заслугам своим и принял. А потому ступай вон, празднословец, из моего дома.
Выпроводив за свой порог еретичествующего Данилку, протоиерей опять чинно присел, молча докушал свой чай и только, когда все это было обстоятельно покончено, сказал дьякону Ахилле:
– А ты, отец дьякон, долго ещё намерен этак свирепствовать? Не я ли тебе внушал оставить твоё заступничество и не давать рукам воли?
– Нельзя, отец протопоп; утерпеть было невозможно, потому что я уж это давно хотел доложить вам, как он, вообразите, все против божества и против бытописания, но прежде я все это ему, по его глупости, снисходил доселе.
– Да; когда не нужно было снисходить, то ты тогда снисходил.
– Ей-богу, снисходил; но уж тогда он, слышу, начал против обрядности.
– Да; ну, ты тогда что же сделал? Протопоп улыбнулся.
– Ну уж этого я не вытерпел.
– Да; так и надо было тебе с ним всенародно подраться?
– И что же от того, что всенародно, отец протопоп? Я предстою алтарю и обязан стоять за веру повсеместно. Святой Николай Угодник Ария тоже ведь всенародно же смазал…
– То святой Николай, а то ты, – перебил его Туберозов. – Понимаешь, ты ворона, и что довлеет тебе яко вороне знать своё кра, а не в свои дела не мешаться. Что ты костылём-то своим размахался? Забыл ты, верно, что в костыле два конца? На силищу свою, дромадер, все надеешься!
– Полагаюсь-с.
– Полагаешься? Ну так не полагайся. Не сила твоя тебя спасла, а вот это, вот это спасло тебя, – произнёс протопоп, дёргая дьякона за рукав его рясы.
– Что ж, отец протопоп, вы меня этим укоряете? Я ведь свой сан и почитаю.
– Что! Ты свой сан почитаешь?
С этим словом протопоп сделал к дьякону шаг и, хлопнув себя ладонью по колену, прошептал:
– А не знаете ли вы, отец дьякон, кто это у бакалейной лавки, сидючи с приказчиками, папиросы курит?
Дьякон сконфузился и забубнил:
– Что ж, я, точно, отец протопоп… этим я виноват, но это больше ничего, отец протопоп, как по неосторожности, ей право, по неосторожности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Боже! какой глупый и досадный случай! – произнёс, едва переводя дух, Туберозов, когда с ним поравнялся его давешний собеседник Дарьянов.
– Да не беспокойтесь: ничего из этого не будет.
– Как не будет-с? будет то, что Ахиллу отдадут под суд! Вы разве не слыхали, что он кричал, грозя камнем? Он хотел их всех перебить!
– А увидите, что все это кончится одним смехом.
– Нет-с; это не кончится смехом, и здесь нет никакого смеха, а есть глупость, которою дрянные люди могут воспользоваться.
И протопоп, ускорив шаг, шибко пошёл домой, выписывая сердитые эсы концом своей трости.
В следующей части нашей хроники мы увидим, какие все это будет иметь последствия и кто из двух прорицателей правее.
Часть вторая
Глава 1
Утро, наступившее после ночи, заключившей день Мефодия Песношского, обещало день погожий и тихий. Можно было ожидать даже, что он тих будет во всем: и в стихиях природы и в сердцах старогородских людей, с которыми мы познакомились в первой части нашей хроники. Этих убеждений был и сам протопоп. Вчерашняя усталость оказала ему хорошую услугу: он крепко спал, видел мирные сны и, проснувшись утром, рассуждал, что авось-либо вся его вчерашняя тревога напрасна, авось-либо господь пронесёт эту тучку, как он до сих пор проносил многие другие, от которых никому вреда не бывало.
«Да; мы народ не лиходейный, но добрый», – размышлял старик, идучи в полном спокойствии служить раннюю обедню за сей народ не лиходейный, но добрый. Однако же этот покой был обманчив: под тихою поверхностью воды, на дне, дремал крокодил.
Туберозов, отслужив обедню и возвратившись домой, пил чай, сидя на том самом диване, на котором спал ночью и за тем же самым столом, за которым писал свои «нотатки». Мать протопопица только прислуживала мужу: она подала ему стакан чаю и небольшую серебряную тарелочку, на которую протопоп Савелий осторожно поставил принесённую им в кармане просфору.
Сердобольная Наталья Николаевна, сберегая покой мужа, ухаживала за ним, боясь каким бы то ни было вопросом нарушить его строгие думы. Она шёпотом велела девочке набить жуковским вакштафом и поставить в угол на подносике обе трубки мужа и, подпершись ручкой под подбородок, ждала, когда протоиерей выкушает свой стакан и попросит второй.
Но прежде чем она дождалась этой просьбы, внимание её было отвлечено необычайным шумом, который раздался где-то невдалеке от их дома. Слышны были торопливые шаги и беспорядочный говор, переходивший минутами в азартный крик. Протопопица выглянула из окна своей спальни и увидала, что шум этот и крик производила толпа людей, которые шли очень быстрыми шагами, и притом прямо направлялись к их дому. Они на ходу толкались, размахивали руками, спорили и то как бы упирались, то вдруг снова почти бегом подвигались вперёд.
«Что бы это такое?» – подумала протопопица и, выйдя в залу к мужу, сказала:
– Посмотри, отец Савелий, что-то как много народу идёт.
– Народу, мой друг, много, а людей нет, – отвечал спокойно Савелий.
– Нет, в самом деле взгляни: очень уж много народу.
– Господь с ними, пусть их расхаживают; а ты дай-ка мне ещё стаканчик чаю.
Протопопица взяла стакан, налила его новым чаем и, подав мужу, снова подошла к окну, но шумливой кучки людей уже не было. Вместо всего сборища только три или четыре человека стояли кое-где вразбивку и глядели на дом Туберозова с видимым замешательством и смущением.
– Господи, да уж не горим ли мы где-нибудь, отец Савелий! – воскликнула, в перепуге бросаясь в комнату мужа, протопопица, но тотчас же на пороге остановилась и поняла, в чем заключалась история.
Протопопица увидала на своём дворе дьякона Ахиллу, который летел, размахивая рукавами своей широкой рясы, и тащил за ухо мещанина комиссара Данилку.
Протопопица показала на это мужу, но прежде чем протопоп успел встать с своего места, дверь передней с шумом распахнулась, и в залу протоиерейского дома предстал Ахилла, непосредственно ведя за собой за ухо раскрасневшегося и переконфуженного Данилку.
– Отец протопоп, – начал Ахилла, бросив Данилку и подставляя пригоршни Туберозову.
Савелий благословил его.
За Ахиллой подошёл и точно так же принял благословение Данилка. Затем дьякон отдёрнул мещанина на два шага назад и, снова взяв его крепко за ухо, заговорил:
– Отец Савелий, вообразите-с: прохожу улицей и вдруг слышу говор. Мещане говорят о дожде, что дождь ныне ночью был послан после молебствия, а сей (Ахилла уставил указательный палец левой руки в самый нос моргавшего Данилки), а сей это опровергал.
Туберозов поднял голову.
– Он, вообразите, говорил, – опять начал дьякон, потянув Данилку, – он говорил, что дождь, сею ночью шедший после вчерашнего мирского молебствия, совсем не по молебствию ниспоследовал.
– Откуда же ты это знаешь? – сухо спросил Туберозов.
Сконфуженный Данилка молчал.
– Вообразите же, отец протопоп! А он говорил, – продолжал дьякон, – что дождь излился только силой природы.
– К чему же это ты так рассуждал? – процедил, собирая придыханием с ладони крошечки просфоры, отец Туберозов.
– По сомнению, отец протопоп, – скромно отвечал Данилка.
– Сомнения, как и самомнения, тебе, невежде круглому, вовсе не принадлежат, и посему достоин делатель мзды своея, и ты вполне достойное по заслугам своим и принял. А потому ступай вон, празднословец, из моего дома.
Выпроводив за свой порог еретичествующего Данилку, протоиерей опять чинно присел, молча докушал свой чай и только, когда все это было обстоятельно покончено, сказал дьякону Ахилле:
– А ты, отец дьякон, долго ещё намерен этак свирепствовать? Не я ли тебе внушал оставить твоё заступничество и не давать рукам воли?
– Нельзя, отец протопоп; утерпеть было невозможно, потому что я уж это давно хотел доложить вам, как он, вообразите, все против божества и против бытописания, но прежде я все это ему, по его глупости, снисходил доселе.
– Да; когда не нужно было снисходить, то ты тогда снисходил.
– Ей-богу, снисходил; но уж тогда он, слышу, начал против обрядности.
– Да; ну, ты тогда что же сделал? Протопоп улыбнулся.
– Ну уж этого я не вытерпел.
– Да; так и надо было тебе с ним всенародно подраться?
– И что же от того, что всенародно, отец протопоп? Я предстою алтарю и обязан стоять за веру повсеместно. Святой Николай Угодник Ария тоже ведь всенародно же смазал…
– То святой Николай, а то ты, – перебил его Туберозов. – Понимаешь, ты ворона, и что довлеет тебе яко вороне знать своё кра, а не в свои дела не мешаться. Что ты костылём-то своим размахался? Забыл ты, верно, что в костыле два конца? На силищу свою, дромадер, все надеешься!
– Полагаюсь-с.
– Полагаешься? Ну так не полагайся. Не сила твоя тебя спасла, а вот это, вот это спасло тебя, – произнёс протопоп, дёргая дьякона за рукав его рясы.
– Что ж, отец протопоп, вы меня этим укоряете? Я ведь свой сан и почитаю.
– Что! Ты свой сан почитаешь?
С этим словом протопоп сделал к дьякону шаг и, хлопнув себя ладонью по колену, прошептал:
– А не знаете ли вы, отец дьякон, кто это у бакалейной лавки, сидючи с приказчиками, папиросы курит?
Дьякон сконфузился и забубнил:
– Что ж, я, точно, отец протопоп… этим я виноват, но это больше ничего, отец протопоп, как по неосторожности, ей право, по неосторожности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83