полоска песка, небрежно присыпанная гравием. Вокруг, сколько видел глаз, тянулась удивительно унылая кочковатая земля; кочки, торчащие из-под снега, казались бурыми дикобразами. Качаясь на заднем сиденье, Рон рассмотрел впереди серое деревянное строение под черепичной крышей, рядом — остов ветряной мельницы без крыльев, какой-то сарай. Когда подъехали, за старым фермерским домом обнаружился еще один — новый, кирпичный. Он был поставлен ловко, так, что с шоссе его не было видно.
Маленький цех оказался вполне прилично укомплектован — даже Рональд не ожидал, что Берт сможет это устроить (впрочем, перечень оборудования сам же Рон и составлял). Десяток необходимых металлообрабатывающих станков, два пресса, крошечная литейка с двумя электропечами, верстаки для слесарей, для электриков. Очень уютно… Цех был пуст — суббота. На верстаках слесарей-сборщиков лежали конические штуковины, похожие на баллистические ракеты, только очень маленькие — распределители для станков-автоматов, стандартная продукция, которую заводик выпускал почти что в убыток. Но рабочим здесь платили хорошо — по голландским меркам, конечно.
Рональд молча осмотрел свои новые владения, не особенно вслушиваясь в объяснения Петера. Умник тем временем прошел в стеклянную конторку, развернул чертежи, распечатанные вчера и нынешним утром, и встал над ними, ухватив себя за подбородок и слегка раскачиваясь. Глаза его были полузакрыты, большой нос сморщен. На соседнем столе светился экран компьютера: бухгалтерская таблица. Когда подошли Рон и Петер, Умник не обратил на них ни малейшего внимания, только сильнее сморщил нос. А Рон немедленно защелкал клавишами, выводя на экран характеристики компьютера.
Петер стоял между этими двумя чудаками, хмыкая про себя и думая, что среди американцев сумасшедших еще больше, чем среди англичан. Голландцев Петер, как и подобает, считал воплощением всех добродетелей. Господина Джошуа Тэкера он, впрочем, уважал, поскольку ему, Петеру Земану, господин Тэкер положил очень хороший оклад, примерно как начальнику цеха на заводах «Филипс».
Петер был крупный мужчина, румяный и чуть одутловатый, с темными волосами и еще более темными усиками.
Наконец Рональд объявил:
— Твердый диск маловат!
— Какой заказывал, такой и есть, — немедля отозвался Умник, не меняя позы.
— Когда было… — пробурчал Рон.
— Сил с ним нет… — обратился Умник к Петеру. — Все плохо! А станки тоже маловаты?
— Терпимо…
— Сла-ава Богу, — басом пропел Умник и поманил к себе Петера. — Смотри, Пит, вот эту хреновину вы с господином Лишем должны соорудить, и быстро…
Они нырнули в эти чертежи с самозабвенностью поэтов, читающих стихи. Рон — то есть господин Лита — временами клевал носом, поскольку спал он часа три, а остальную часть ночи делал эти самые чертежи. Читателю надо знать, что скорость, с которой Рон выполнил чертежи по эскизам Умника, была просто невероятной, хотя они и делались на специально приспособленном компьютере. Так что не напрасно Умник считал Рона волшебником. Правда, — и это надо знать читателю-инженеру — чертежи все-таки были эскизные, рассчитанные на рабочих высокой квалификации, которым не надо все класть в рот уже разжеванным.
Петер Земан по ощущению Рона был ужасно медлителен, но Рон привык к тому, что на производстве думают медленно — он только задремывал, пока Петер вникал в суть, и просыпался при первом же вопросе и подробно, даже словоохотливо давал объяснения. Старший мастер временами выписывал на бумажку необходимые материалы, приговаривая, что в основном все есть, но надо проверить по ведомостям. Так они в мире и согласии провели два часа, а затем принялись составлять некий перечень, называемый технологической картой, — Умнику незачем было в этом участвовать, да он и не понимал ничего в технологических тонкостях: вот изготовить самому — другое дело. И Эйвон побрел по светлому, чистенькому помещению; заглянул в одну дверь, другую. Стало скучно. Тогда он перешел в деревянный дом, совсем почти пустой. Только в просторной кухне-столовой помещался старинный обеденный стол из сфугованных толстых досок да старинные же скамьи с точеными ножками. Пахло пыльным деревом, какими-то пряностями и, пожалуй, рыбой. Он помнил этот запах и огромную кафельную плиту с бронзовым бачком для воды, но стол и скамьи не помнил Возможно, Петер распорядился, чтобы их перенесли сюда из сарая. Плиту, по-видимому, регулярно топили — здесь было тепло и сухо, и у стены лежали дрова.
Умник заглянул в кладовку, убедился, что там установлена колонка центрального отопления, уселся на скамью и скоро задремал. Ему тоже не удалось выспаться, и еще сказывалась разница во времени — в Хоуэлле сейчас было раннее утро, около пяти часов. Казалось, он проспал несколько минут, когда его разбудил голосок Марты:
— О, господин хозяин спит! А мы привезли мебель! И посуду!
— Спасибо, Марта, я спрячусь наверху, в угловой спальне, — быстро сказал он. — Пришлите, пожалуйста, ко мне Амми.
Он не хотел, чтобы его видели лишние люди.
Стараясь ступать тихо, он взобрался по почти вертикальной скрипучей лестнице. В угловой спальне тоже было чисто и сухо, но, пожалуй, холодновато. Ступени снова заскрипели, и вошла Амалия — она весело улыбалась. Эйвон вдруг подумал, какую козью морду скроила бы Нелл, если бы ее заставили ни свет ни заря тащиться в Амстердам за покупками, а потом — в эту унылую дыру, где ей предстояло бы жить. Свинская это была мысль, Умник оправдывался перед собой — бросил бабу, а потом стал вспоминать ее грехи и дурной характер… Но — надо заметить — он ничуть не раскаивался. Нет-нет, господа мои, чего не водилось за Умником, того не водилось.
— Ты зачем забрался в угол? — весело спросила Амми. — Боишься посмотреть в лицо порядочным людям? А?
— Не-а. Желаю тебя поцеловать, а если повезет, снять с тебя штанишки.
— Поцелуй, — сказала Амалия. Потом прошептала:
— Не надо сейчас, слышишь — уже ходят…
— А я запру дверь, — сказал Умник. Внизу стучали ногами и гортанно переговаривались грузчики.
…Когда Умник отпустил Амалию, она проговорила:
— Какие мы безнравственные, просто ужас! — Поправила одежду, платочек на голове и добавила:
— А надо бы мне пойти помочь Марте…
— Сиди здесь, — ответил Умник,
Они сели на пол под окном. Амми взяла Берта за руку. Несколько секунд они сидели тихо, и оба думали, откуда это у них взялось такое сентиментальное поведение. Вдруг Берт надул щеки и прошептал:
— Как хорошие маленькие детки, а? — и захохотал, прикрывая ладонью рот.
Грузчики отбыли, оставив дом уже жилым: четыре кровати, почти не возвышающиеся над полом, четыре столика, стулья, табуреты, кухонная посуда. Мешок с одеялами, простынями и прочим. Сверх того заботница Марта привезла большую коробку разной еды и теперь деятельно распоряжалась на кухне, затопив зачем-то огромную печку — электрическая плита здесь, оказывается, была. Петер объяснил, что приобрел сразу две плиты — одну сюда, другую в цех, чтобы кормить рабочих; приезжает одна достойная дама и готовит еду. После обеда он повез Марту домой, Рон вернулся к компьютеру, так что Амалия и Берт снова остались наедине. Теперь оба почему-то ощутили неловкость — или стесненность, словно бы не зная, как друг с другом обходиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Маленький цех оказался вполне прилично укомплектован — даже Рональд не ожидал, что Берт сможет это устроить (впрочем, перечень оборудования сам же Рон и составлял). Десяток необходимых металлообрабатывающих станков, два пресса, крошечная литейка с двумя электропечами, верстаки для слесарей, для электриков. Очень уютно… Цех был пуст — суббота. На верстаках слесарей-сборщиков лежали конические штуковины, похожие на баллистические ракеты, только очень маленькие — распределители для станков-автоматов, стандартная продукция, которую заводик выпускал почти что в убыток. Но рабочим здесь платили хорошо — по голландским меркам, конечно.
Рональд молча осмотрел свои новые владения, не особенно вслушиваясь в объяснения Петера. Умник тем временем прошел в стеклянную конторку, развернул чертежи, распечатанные вчера и нынешним утром, и встал над ними, ухватив себя за подбородок и слегка раскачиваясь. Глаза его были полузакрыты, большой нос сморщен. На соседнем столе светился экран компьютера: бухгалтерская таблица. Когда подошли Рон и Петер, Умник не обратил на них ни малейшего внимания, только сильнее сморщил нос. А Рон немедленно защелкал клавишами, выводя на экран характеристики компьютера.
Петер стоял между этими двумя чудаками, хмыкая про себя и думая, что среди американцев сумасшедших еще больше, чем среди англичан. Голландцев Петер, как и подобает, считал воплощением всех добродетелей. Господина Джошуа Тэкера он, впрочем, уважал, поскольку ему, Петеру Земану, господин Тэкер положил очень хороший оклад, примерно как начальнику цеха на заводах «Филипс».
Петер был крупный мужчина, румяный и чуть одутловатый, с темными волосами и еще более темными усиками.
Наконец Рональд объявил:
— Твердый диск маловат!
— Какой заказывал, такой и есть, — немедля отозвался Умник, не меняя позы.
— Когда было… — пробурчал Рон.
— Сил с ним нет… — обратился Умник к Петеру. — Все плохо! А станки тоже маловаты?
— Терпимо…
— Сла-ава Богу, — басом пропел Умник и поманил к себе Петера. — Смотри, Пит, вот эту хреновину вы с господином Лишем должны соорудить, и быстро…
Они нырнули в эти чертежи с самозабвенностью поэтов, читающих стихи. Рон — то есть господин Лита — временами клевал носом, поскольку спал он часа три, а остальную часть ночи делал эти самые чертежи. Читателю надо знать, что скорость, с которой Рон выполнил чертежи по эскизам Умника, была просто невероятной, хотя они и делались на специально приспособленном компьютере. Так что не напрасно Умник считал Рона волшебником. Правда, — и это надо знать читателю-инженеру — чертежи все-таки были эскизные, рассчитанные на рабочих высокой квалификации, которым не надо все класть в рот уже разжеванным.
Петер Земан по ощущению Рона был ужасно медлителен, но Рон привык к тому, что на производстве думают медленно — он только задремывал, пока Петер вникал в суть, и просыпался при первом же вопросе и подробно, даже словоохотливо давал объяснения. Старший мастер временами выписывал на бумажку необходимые материалы, приговаривая, что в основном все есть, но надо проверить по ведомостям. Так они в мире и согласии провели два часа, а затем принялись составлять некий перечень, называемый технологической картой, — Умнику незачем было в этом участвовать, да он и не понимал ничего в технологических тонкостях: вот изготовить самому — другое дело. И Эйвон побрел по светлому, чистенькому помещению; заглянул в одну дверь, другую. Стало скучно. Тогда он перешел в деревянный дом, совсем почти пустой. Только в просторной кухне-столовой помещался старинный обеденный стол из сфугованных толстых досок да старинные же скамьи с точеными ножками. Пахло пыльным деревом, какими-то пряностями и, пожалуй, рыбой. Он помнил этот запах и огромную кафельную плиту с бронзовым бачком для воды, но стол и скамьи не помнил Возможно, Петер распорядился, чтобы их перенесли сюда из сарая. Плиту, по-видимому, регулярно топили — здесь было тепло и сухо, и у стены лежали дрова.
Умник заглянул в кладовку, убедился, что там установлена колонка центрального отопления, уселся на скамью и скоро задремал. Ему тоже не удалось выспаться, и еще сказывалась разница во времени — в Хоуэлле сейчас было раннее утро, около пяти часов. Казалось, он проспал несколько минут, когда его разбудил голосок Марты:
— О, господин хозяин спит! А мы привезли мебель! И посуду!
— Спасибо, Марта, я спрячусь наверху, в угловой спальне, — быстро сказал он. — Пришлите, пожалуйста, ко мне Амми.
Он не хотел, чтобы его видели лишние люди.
Стараясь ступать тихо, он взобрался по почти вертикальной скрипучей лестнице. В угловой спальне тоже было чисто и сухо, но, пожалуй, холодновато. Ступени снова заскрипели, и вошла Амалия — она весело улыбалась. Эйвон вдруг подумал, какую козью морду скроила бы Нелл, если бы ее заставили ни свет ни заря тащиться в Амстердам за покупками, а потом — в эту унылую дыру, где ей предстояло бы жить. Свинская это была мысль, Умник оправдывался перед собой — бросил бабу, а потом стал вспоминать ее грехи и дурной характер… Но — надо заметить — он ничуть не раскаивался. Нет-нет, господа мои, чего не водилось за Умником, того не водилось.
— Ты зачем забрался в угол? — весело спросила Амми. — Боишься посмотреть в лицо порядочным людям? А?
— Не-а. Желаю тебя поцеловать, а если повезет, снять с тебя штанишки.
— Поцелуй, — сказала Амалия. Потом прошептала:
— Не надо сейчас, слышишь — уже ходят…
— А я запру дверь, — сказал Умник. Внизу стучали ногами и гортанно переговаривались грузчики.
…Когда Умник отпустил Амалию, она проговорила:
— Какие мы безнравственные, просто ужас! — Поправила одежду, платочек на голове и добавила:
— А надо бы мне пойти помочь Марте…
— Сиди здесь, — ответил Умник,
Они сели на пол под окном. Амми взяла Берта за руку. Несколько секунд они сидели тихо, и оба думали, откуда это у них взялось такое сентиментальное поведение. Вдруг Берт надул щеки и прошептал:
— Как хорошие маленькие детки, а? — и захохотал, прикрывая ладонью рот.
Грузчики отбыли, оставив дом уже жилым: четыре кровати, почти не возвышающиеся над полом, четыре столика, стулья, табуреты, кухонная посуда. Мешок с одеялами, простынями и прочим. Сверх того заботница Марта привезла большую коробку разной еды и теперь деятельно распоряжалась на кухне, затопив зачем-то огромную печку — электрическая плита здесь, оказывается, была. Петер объяснил, что приобрел сразу две плиты — одну сюда, другую в цех, чтобы кормить рабочих; приезжает одна достойная дама и готовит еду. После обеда он повез Марту домой, Рон вернулся к компьютеру, так что Амалия и Берт снова остались наедине. Теперь оба почему-то ощутили неловкость — или стесненность, словно бы не зная, как друг с другом обходиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84