А отпущенный мне спирт, право, жаль на это тратить!
3
В последних числах мая мне наконец удалось выбраться из
осточертевшего Черчилля. Перед эти в течение трех суток бушевала пурга; на
третий день, когда слепящие снежные шквалы свели видимость к нулю, над
самой крышей отеля проревели моторы. Самолет плюхнулся на лед ближнего
озерка. Ветер едва не понес его дальше, но несколько человек, сидевших в
пивном баре, в том числе и я, успели вовремя выскочить и ухватиться за
крылья.
Это была донельзя изношенная двухмоторная учебная машина образца 1938
года, отработавшая все мыслимые сроки и в конце концов списанная военным
ведомством на слом. Теперь эта развалина ожила в руках бывшего английского
военного летчика, долговязого малого с ввалившимися глазами, одержимого
манией открыть собственную авиалинию на севере Канады. Пилот вылез из
своей скрипучей колымаги, которую мы с трудом удерживали на месте, и
разматывая длиннющий светло-вишневый шарф, представился. По его словам, он
летел из Йеллоунайфа, что находится в тысяче с лишним километров к
северо-западу отсюда, в Пас.
- Ведь это Пас? - с надеждой спросил он.
Мы деликатно намекнули ему, что Пас лежит приблизительно в шестистах
километрах к юго-западу. Однако такая неожиданность ничуть не обескуражила
летчика.
- А, ладно - любой добрый старый порт хорош в шторм, - весело сказал
он и в сопровождении своего медлительного бортмеханика направился вместе с
нами в пивной зал.
За кружкой пива я горько пожаловался ему на свои невзгоды.
- Пустяки, - заявил летчик, внимательно выслушав меня, - завтра же
поддадим газу и на старой колымаге доставим вас куда душе угодно. Что,
если направиться на северо-запад? Это лучший курс для нас. Видите ли, я не
доверяю своему компасу на других румбах. Полетим быстро и низко. Найдем
массу волков, тогда - на посадку, и счастливо оставаться!
Он оказался хозяином своего слова. Правда, в ближайшие три дня
улететь не удалось - во-первых, из-за очень низкой облачности, во-вторых,
самолет, поставленный на лыжи, сильно "хромал" - протекал правый цилиндр
гидравлического амортизатора шасси. С погодой мы, разумеется, ничего не
могли поделать, но цилиндр-то можно заставить работать. Бортмеханик решил
накачать его тюленьим жиром. Честно говоря, тек он по-прежнему, но все же
самолет стоял прямо в течение двадцати минут, а затем валился на бок, как
подстреленная утка.
На четвертый день собрались в путь. Самолет мог поднять лишь
небольшой груз, и мне пришлось пожертвовать частью поклажи, в том числе
никому не нужной ванной-каноэ. Вместо нее удалось выменять за галлон
спирта брезентовую лодку, находившуюся в приличном состоянии. Пилот
уверял, что сможет ее увезти, привязав под брюхо самолета.
Тогда я решился на дерзкий трюк. Естественно, что ящики с
полюбившимся мне пивом "Лось" попали в кучу багажа, который был отложен
как несущественный. Но мне пришло в голову обмануть этого славного парня.
Ночью, посвятив себе электрическим фонариком, я убедился, что все
пятнадцать ящиков отлично умещаются в брезентовой лодке. Когда я снова
крепко притянул ее веревками к фюзеляжу, абсолютно никто не мог заметить,
что в ней спрятан жизненно важный груз.
День нашего отлета выдался чудесный. Скорость ветра не превышала
шестидесяти километров в час, снегопад прекратился. Взлетев в черном
морском тумане, мы сразу потеряли из вида Черчилль и, развернувшись, пошли
на северо-запад.
Правда, все произошло не так гладко. Во время недавней оттепели лыжи
самолета сантиметров на пять ушли в снежную слякоть, а затем накрепко
примерзли ко льду. Первые попытки взять разгон не увенчались успехом; оба
мотора надсадно ревели на предельных оборотах, но самолет не трогался с
места. Такое упрямство в одинаковой степени озадачило и летчика, и
механика. И только после того, как из бара выбежало несколько
завсегдатаев, которые, стараясь перекричать адский грохот моторов,
показывали на наши лыжи, мы поняли, в чем заключалась загадка. С помощью
добровольцев из пивной нам удалось раскачать и освободить самолет. Но
произошла очередная задержка - неисправный цилиндр успел осесть, и
потребовалось зарядить его новой порцией тюленьего жира.
Освобожденный для разбега самолет вновь поразил своего хозяина - на
этот раз он решительно отказывался подняться в воздух. Мы катили по
маленькому озерку на полном газу, но никак не могли оторваться. В
последний момент летчик резко рванул руль, самолет описал на лыжах крутую
дугу, подняв тучу снега, которая чуть было не погребла нас, и мы,
несколько озадаченные, оказались на месте старта.
- Чертовски странно, - пробормотал летчик, - самолет должен был
взлететь, понимаете, должен! А, ладно! Снимем запасное горючее и облегчим
вес.
Резервные бочки с бензином были взяты на борт для обеспечения
обратного рейса до Черчилля, и по-моему выбрасывать их было несколько
опрометчиво. Но так как командовал он, то мне оставалось только молчать.
После того как мы выгрузили запасное горючее, летчик с первой же
попытки поднял машину в воздух, разумеется, предварительно накачав
злополучный цилиндр. Но даже родная стихия не доставила самолету особого
удовольствия. Скорее наооборот, он упорно отказывался подняться выше ста
метров, а указатели оборотов обоих моторов неуклонно показывали примерно
три четверти законной нормы.
- Нет никакой нужды забираться выше, - весело прокричал летчик прямо
мне в ухо, - тогда не увидим волков! А ну-ка, откройте глаза пошире...
Вытянув шею, я тщетно пытался что-нибудь разглядеть сквозь мутный,
исцарапанный плексигласовый иллюминатор. Самолет шел в густом сером
облаке, порой даже скрывался конец крыла. Волков я не видел, никаких
признаков волков.
Мы жужжали уже около трех часов. С таким же успехом можно было
провести их на дне бочки с черной патокой - впечатление от мира,
расстилавшегося под нами, осталось бы таким же. Но вот летчик перешел в
крутое пике и прокричал:
- Иду на посадку! Бензина осталось в обрез на обратную дорогу.
Впрочем, под нами чудесная волчья страна. Волки что надо!
Мы вынырнули из-под облака в десяти метрах от земли и обнаружили, что
летим над замерзшим озером в долине шириной около полутора километров,
окруженной высокими скалистыми холмами. Ни секунды не колеблясь, летчик
приземлился. И если раньше я сомневался в его летных способностях, то
теперь мог только восхищаться его искусством - ведь он умудрился сесть на
одну исправную лыжу! Только когда самолет почти окончательно потерял
скорость, пилот осторожно поставил его на больную правую "ногу" и не стал
глушить моторы.
- приехали, приятель, - весело сказал он, - вам выходить. И
побыстрее. А то стемнеет, прежде чем мы доберемся до Черчилля.
Тут сонный на вид механик воспрянул духом, и мгновенно (во всяком
случае, мне так показалось) все мое снаряжение очутилось на льду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
3
В последних числах мая мне наконец удалось выбраться из
осточертевшего Черчилля. Перед эти в течение трех суток бушевала пурга; на
третий день, когда слепящие снежные шквалы свели видимость к нулю, над
самой крышей отеля проревели моторы. Самолет плюхнулся на лед ближнего
озерка. Ветер едва не понес его дальше, но несколько человек, сидевших в
пивном баре, в том числе и я, успели вовремя выскочить и ухватиться за
крылья.
Это была донельзя изношенная двухмоторная учебная машина образца 1938
года, отработавшая все мыслимые сроки и в конце концов списанная военным
ведомством на слом. Теперь эта развалина ожила в руках бывшего английского
военного летчика, долговязого малого с ввалившимися глазами, одержимого
манией открыть собственную авиалинию на севере Канады. Пилот вылез из
своей скрипучей колымаги, которую мы с трудом удерживали на месте, и
разматывая длиннющий светло-вишневый шарф, представился. По его словам, он
летел из Йеллоунайфа, что находится в тысяче с лишним километров к
северо-западу отсюда, в Пас.
- Ведь это Пас? - с надеждой спросил он.
Мы деликатно намекнули ему, что Пас лежит приблизительно в шестистах
километрах к юго-западу. Однако такая неожиданность ничуть не обескуражила
летчика.
- А, ладно - любой добрый старый порт хорош в шторм, - весело сказал
он и в сопровождении своего медлительного бортмеханика направился вместе с
нами в пивной зал.
За кружкой пива я горько пожаловался ему на свои невзгоды.
- Пустяки, - заявил летчик, внимательно выслушав меня, - завтра же
поддадим газу и на старой колымаге доставим вас куда душе угодно. Что,
если направиться на северо-запад? Это лучший курс для нас. Видите ли, я не
доверяю своему компасу на других румбах. Полетим быстро и низко. Найдем
массу волков, тогда - на посадку, и счастливо оставаться!
Он оказался хозяином своего слова. Правда, в ближайшие три дня
улететь не удалось - во-первых, из-за очень низкой облачности, во-вторых,
самолет, поставленный на лыжи, сильно "хромал" - протекал правый цилиндр
гидравлического амортизатора шасси. С погодой мы, разумеется, ничего не
могли поделать, но цилиндр-то можно заставить работать. Бортмеханик решил
накачать его тюленьим жиром. Честно говоря, тек он по-прежнему, но все же
самолет стоял прямо в течение двадцати минут, а затем валился на бок, как
подстреленная утка.
На четвертый день собрались в путь. Самолет мог поднять лишь
небольшой груз, и мне пришлось пожертвовать частью поклажи, в том числе
никому не нужной ванной-каноэ. Вместо нее удалось выменять за галлон
спирта брезентовую лодку, находившуюся в приличном состоянии. Пилот
уверял, что сможет ее увезти, привязав под брюхо самолета.
Тогда я решился на дерзкий трюк. Естественно, что ящики с
полюбившимся мне пивом "Лось" попали в кучу багажа, который был отложен
как несущественный. Но мне пришло в голову обмануть этого славного парня.
Ночью, посвятив себе электрическим фонариком, я убедился, что все
пятнадцать ящиков отлично умещаются в брезентовой лодке. Когда я снова
крепко притянул ее веревками к фюзеляжу, абсолютно никто не мог заметить,
что в ней спрятан жизненно важный груз.
День нашего отлета выдался чудесный. Скорость ветра не превышала
шестидесяти километров в час, снегопад прекратился. Взлетев в черном
морском тумане, мы сразу потеряли из вида Черчилль и, развернувшись, пошли
на северо-запад.
Правда, все произошло не так гладко. Во время недавней оттепели лыжи
самолета сантиметров на пять ушли в снежную слякоть, а затем накрепко
примерзли ко льду. Первые попытки взять разгон не увенчались успехом; оба
мотора надсадно ревели на предельных оборотах, но самолет не трогался с
места. Такое упрямство в одинаковой степени озадачило и летчика, и
механика. И только после того, как из бара выбежало несколько
завсегдатаев, которые, стараясь перекричать адский грохот моторов,
показывали на наши лыжи, мы поняли, в чем заключалась загадка. С помощью
добровольцев из пивной нам удалось раскачать и освободить самолет. Но
произошла очередная задержка - неисправный цилиндр успел осесть, и
потребовалось зарядить его новой порцией тюленьего жира.
Освобожденный для разбега самолет вновь поразил своего хозяина - на
этот раз он решительно отказывался подняться в воздух. Мы катили по
маленькому озерку на полном газу, но никак не могли оторваться. В
последний момент летчик резко рванул руль, самолет описал на лыжах крутую
дугу, подняв тучу снега, которая чуть было не погребла нас, и мы,
несколько озадаченные, оказались на месте старта.
- Чертовски странно, - пробормотал летчик, - самолет должен был
взлететь, понимаете, должен! А, ладно! Снимем запасное горючее и облегчим
вес.
Резервные бочки с бензином были взяты на борт для обеспечения
обратного рейса до Черчилля, и по-моему выбрасывать их было несколько
опрометчиво. Но так как командовал он, то мне оставалось только молчать.
После того как мы выгрузили запасное горючее, летчик с первой же
попытки поднял машину в воздух, разумеется, предварительно накачав
злополучный цилиндр. Но даже родная стихия не доставила самолету особого
удовольствия. Скорее наооборот, он упорно отказывался подняться выше ста
метров, а указатели оборотов обоих моторов неуклонно показывали примерно
три четверти законной нормы.
- Нет никакой нужды забираться выше, - весело прокричал летчик прямо
мне в ухо, - тогда не увидим волков! А ну-ка, откройте глаза пошире...
Вытянув шею, я тщетно пытался что-нибудь разглядеть сквозь мутный,
исцарапанный плексигласовый иллюминатор. Самолет шел в густом сером
облаке, порой даже скрывался конец крыла. Волков я не видел, никаких
признаков волков.
Мы жужжали уже около трех часов. С таким же успехом можно было
провести их на дне бочки с черной патокой - впечатление от мира,
расстилавшегося под нами, осталось бы таким же. Но вот летчик перешел в
крутое пике и прокричал:
- Иду на посадку! Бензина осталось в обрез на обратную дорогу.
Впрочем, под нами чудесная волчья страна. Волки что надо!
Мы вынырнули из-под облака в десяти метрах от земли и обнаружили, что
летим над замерзшим озером в долине шириной около полутора километров,
окруженной высокими скалистыми холмами. Ни секунды не колеблясь, летчик
приземлился. И если раньше я сомневался в его летных способностях, то
теперь мог только восхищаться его искусством - ведь он умудрился сесть на
одну исправную лыжу! Только когда самолет почти окончательно потерял
скорость, пилот осторожно поставил его на больную правую "ногу" и не стал
глушить моторы.
- приехали, приятель, - весело сказал он, - вам выходить. И
побыстрее. А то стемнеет, прежде чем мы доберемся до Черчилля.
Тут сонный на вид механик воспрянул духом, и мгновенно (во всяком
случае, мне так показалось) все мое снаряжение очутилось на льду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36