Срубив толпу под корень своим необыкновенно большим и тяжелым телом, пуленепробиваемый и бронированный «Крайслер-13», рассчитанный на восемь пассажиров, даже не запнувшись, только завилял на поверженных телах, как на льду, сбил барьер, отделяющий парадирующих «youth workers» от толпы, и врезался в колонну синеджинсовых строителей будущего. Срезав на пути оркестр 22го отряда Манхэттена, «Крайслер-13» пересек Парк-авеню и, только преодолев третий по счету полицейский барьер, замедлил скорость и, топча живую массу, все еще опасный, проехал сквозь нее, разбегающуюся, давя друг друга, и остановился, тупо ударившись о стену здания.
Только тогда стали слышны крики боли и стоны, аккомпанируемые звучащими еще на расстоянии оркестрами. В паре шагов от Лукьянова и Джабса, обильно политая кровью, образовалась просека в гуще человечьего леса, и из нее тут и там торчали смятые человеческие конечности. Джабс сжал локоть Ипполита и тянулся вверх на носках своих кроссовок, стараясь разглядеть. Долго тянуться Джабсу не пришлось, потому что ужаснувшиеся тем, что они увидели, впереди стоящие спешили просочиться назад, за спины Лукьянова и Джабса. Лукьянов видел, как из месива тряпок, в основном голубых, обильно политых кровью, приподнялось было туловище городского жандарма, приказавшего им «циркулировать», и упало опять. Прямо под ногами Лукьянова и Джабса лежал ничком выбравшийся, очевидно, подышать раковый больной, у него была распорота шея, может быть, очень глубоко — уже свернувшаяся мгновенно кровь мешала понять, как глубоко. Навалившись на ноги ракового «си», сидел, сжимая левой рукой правую, второй гражданский жандарм. Правая рука его была обнажена до плеча, и видна была предплечевая кость, раздробленная надвое и держащаяся только на скользких и синих нитях, локоть, не тронутый и странно бледно-розовый, покоился на ладони левой руки городского жандарма… Трудно было подсчитать, сколько людей было срублено автомобилем. Поверженное копошащееся мясо выло, визжало и пыталось ползти, мешая друг другу.
— Посмотрите… Доска прошла через него, — бил его по ребрам карлик.
На самой авеню Лукьянов увидел слабо шевелящегося «youth worker». Кусок полицейского барьера вошел ему в живот, рассек позвоночник, вышел со спины и уперся в землю. «Youth worker» в последнем жесте агонии уцепился белыми руками за раздробленный конец доски и умер.
— Человек-доска, — прошептал карлик Джабс. — Я должен это запомнить. Я должен использовать этот мотив. Человек-доска…
— Идемте отсюда, — Лукьянов положил руку на плечо маленького человека, — Гарри! Немедленно идемте отсюда, пока полиция не начала хватать свидетелей.
Джабс удрученно кивнул и вслед за Лукьяновым потащился по 60й улице, не забывая, впрочем, шептать: «Человек-доска» и оглядываться назад, очевидно пораженный необыкновенным пластическим образом.
— Что же случилось, мистер Лук?
— Не понимаю, что-то с шофером, может быть, heart-attack, или… я не знаю.
— Вы думаете, шофер был уже мертв, когда автомобиль вылетел на авеню?
— Судя по всему, да… Вы разглядели пассажиров, Гарри?
— Нет, а вы?
— Мне показалось, я заметил несколько силуэтов внутри, но стекла настолько темные…
— Смотрите, Лук, вертолеты…
Оглянувшись, в прорезе 60й улицы они увидели три жирных пятна, которые, снижаясь, обнаружили детали — два массивных черных туловища вертолетов городской жандармерии и один голубой, кресты на белых боках, — ambulance.
— Опять ничего не будет в газетах, — заметил маленький Джабс.
Лукьянов молча кивнул.
— Слушайте, вы свободны? Что вы собираетесь делать?
— Ничего, — сообщил Лукьянов.
— Хотите зайти ко мне, посмотреть мои работы — у меня студия на Семьдесят четвертой?
— Хочу. — Лукьянов не только хотел, он пылко желал даже не лечь, а присесть.
За их спинами, на оставленной ими Парк-авеню, вдруг раздался взрыв. Не оглянувшись, они зашагали вперед.
Похожий на птицу, сделанную из сложенной много раз газеты, TAV — трансатмосферный самолет-ракета — лежал на брюхе в правительственном аэропорту Нью-Арка. Старой конструкции видеобим «Адвент», какие не выпускают уже лет тридцать, изогнул и вдруг сломал туловище трансатмосферного красавца пополам.
— Эй, Гарри, сделай что-нибудь с твоим ящиком? — пожаловался Лукьянов, отвернувшись от экрана и пытаясь найти в полумраке запущенного loft своего нового друга.
— Стукните по проектору кулаком, — предложил маленький человек, высунувшись из кухни, завешанной испачканной в красках тряпкой. Он готовил себе и Лукьянову обед. Ипполит послушно ударил кулаком по ящику. Самолет воссоединился. Невидимая женщина, очевидно, сладко улыбаясь, произнесла: «Секретарь Департмента Демографии мистер Дженкинс готов ступить на борт TAV. Мистер Дженкинс отбывает в Японию, где вместе с еще пятьюдесятью двумя коллегами-министрами из разных стран примет участие в интернациональной конференции, посвященной проблемам демографии». Самолет-ракета исчез, а на его месте появился Дженкинс, окруженный толстомордыми типами с розовыми лицами, бодро идущий к самолету по асфальтовому полю, сжимающий в руке черное портфолио. Одна пола пиджака Дженкинса, очевидно, раздуваемая ветром, слегка била по сухому бедру Секретаря Департмента Демографии. На секретаре был красный галстук и синий костюм.
— Через двадцать минут будет в Японии. Эта штука идет вертикально в небо, как ракета, выходит из атмосферы и летит вне атмосферы со скоростью двадцать тысяч миль в час. В двадцать девять раз быстрее звука. Затем в нужном месте опять прокалывает атмосферу и садится, как нормальный самолет.
Джабс стоял за спиной Лукьянова, сидящего на сломанном складном стуле, и, стоя, был чуть выше сидящего Лукьянова.
— Пять миль в секунду.
— Лучше бы отремонтировали сабвей, а, Гарри? Кто летает на TAV? Президент, Дженкинс, еще несколько больших людей в государстве. — Лукьянов повернулся к Джабсу, ожидая увидеть на его лице одобрение. Но увидел удивление.
— Хэй, Лук… — Джабс разглядывал лицо Лукьянова, как будто только что увидел его, однако они познакомились три часа назад. — Хэй… — Джабс перевел взгляд на экран своего допотопного «Адвента», где Дженкинс спокойно объяснял в протянутый ему микрофон, с какой целью он отправляется в Токио. Лицо Дженкинса крупным планом открывало и закрывало тонкие губы.
— Лук, тебе когда-нибудь говорили, что ты ужасно похож на него… на Дженкинса? — Джабс, склонив голову и смешно выпучив свои коричневые глаза, рассмотрел Лукьянова опять. Как брат-близнец, Лук…
— Да? — Лукьянов поглядел на уже уменьшившееся лицо Дженкинса. — Может быть. — Он пожал плечами. — Строение лица, очевидно. Может быть, мы одного роста. И фигуры. И только, Гарри. Так все толстые мужчины похожи друг на друга…
— Послушай, ты забываешь, с кем разговариваешь, Лук… Гарри Джабс — скульптор. И заметь, Лук, — скульптор-реалист. Я знаю, что я говорю. Я годами рисовал гипсы в артшколе… Я… Я гляжу, Лук, на человеческое лицо как профессионал. Мне сразу все ясно — общее строение черепа, надбровные дуги, глазные впадины… У вас все это с Дженкинсом одинаковое, если вас одеть в одну и ту же одежду и сбрить тебе волосы, которых у Дженкинса нет, вас родная мама не отличит…
Маленький человек был очень взволнован своим открытием и, сунув руки в карманы детских джинсов, совершил пробежку по лофту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Только тогда стали слышны крики боли и стоны, аккомпанируемые звучащими еще на расстоянии оркестрами. В паре шагов от Лукьянова и Джабса, обильно политая кровью, образовалась просека в гуще человечьего леса, и из нее тут и там торчали смятые человеческие конечности. Джабс сжал локоть Ипполита и тянулся вверх на носках своих кроссовок, стараясь разглядеть. Долго тянуться Джабсу не пришлось, потому что ужаснувшиеся тем, что они увидели, впереди стоящие спешили просочиться назад, за спины Лукьянова и Джабса. Лукьянов видел, как из месива тряпок, в основном голубых, обильно политых кровью, приподнялось было туловище городского жандарма, приказавшего им «циркулировать», и упало опять. Прямо под ногами Лукьянова и Джабса лежал ничком выбравшийся, очевидно, подышать раковый больной, у него была распорота шея, может быть, очень глубоко — уже свернувшаяся мгновенно кровь мешала понять, как глубоко. Навалившись на ноги ракового «си», сидел, сжимая левой рукой правую, второй гражданский жандарм. Правая рука его была обнажена до плеча, и видна была предплечевая кость, раздробленная надвое и держащаяся только на скользких и синих нитях, локоть, не тронутый и странно бледно-розовый, покоился на ладони левой руки городского жандарма… Трудно было подсчитать, сколько людей было срублено автомобилем. Поверженное копошащееся мясо выло, визжало и пыталось ползти, мешая друг другу.
— Посмотрите… Доска прошла через него, — бил его по ребрам карлик.
На самой авеню Лукьянов увидел слабо шевелящегося «youth worker». Кусок полицейского барьера вошел ему в живот, рассек позвоночник, вышел со спины и уперся в землю. «Youth worker» в последнем жесте агонии уцепился белыми руками за раздробленный конец доски и умер.
— Человек-доска, — прошептал карлик Джабс. — Я должен это запомнить. Я должен использовать этот мотив. Человек-доска…
— Идемте отсюда, — Лукьянов положил руку на плечо маленького человека, — Гарри! Немедленно идемте отсюда, пока полиция не начала хватать свидетелей.
Джабс удрученно кивнул и вслед за Лукьяновым потащился по 60й улице, не забывая, впрочем, шептать: «Человек-доска» и оглядываться назад, очевидно пораженный необыкновенным пластическим образом.
— Что же случилось, мистер Лук?
— Не понимаю, что-то с шофером, может быть, heart-attack, или… я не знаю.
— Вы думаете, шофер был уже мертв, когда автомобиль вылетел на авеню?
— Судя по всему, да… Вы разглядели пассажиров, Гарри?
— Нет, а вы?
— Мне показалось, я заметил несколько силуэтов внутри, но стекла настолько темные…
— Смотрите, Лук, вертолеты…
Оглянувшись, в прорезе 60й улицы они увидели три жирных пятна, которые, снижаясь, обнаружили детали — два массивных черных туловища вертолетов городской жандармерии и один голубой, кресты на белых боках, — ambulance.
— Опять ничего не будет в газетах, — заметил маленький Джабс.
Лукьянов молча кивнул.
— Слушайте, вы свободны? Что вы собираетесь делать?
— Ничего, — сообщил Лукьянов.
— Хотите зайти ко мне, посмотреть мои работы — у меня студия на Семьдесят четвертой?
— Хочу. — Лукьянов не только хотел, он пылко желал даже не лечь, а присесть.
За их спинами, на оставленной ими Парк-авеню, вдруг раздался взрыв. Не оглянувшись, они зашагали вперед.
Похожий на птицу, сделанную из сложенной много раз газеты, TAV — трансатмосферный самолет-ракета — лежал на брюхе в правительственном аэропорту Нью-Арка. Старой конструкции видеобим «Адвент», какие не выпускают уже лет тридцать, изогнул и вдруг сломал туловище трансатмосферного красавца пополам.
— Эй, Гарри, сделай что-нибудь с твоим ящиком? — пожаловался Лукьянов, отвернувшись от экрана и пытаясь найти в полумраке запущенного loft своего нового друга.
— Стукните по проектору кулаком, — предложил маленький человек, высунувшись из кухни, завешанной испачканной в красках тряпкой. Он готовил себе и Лукьянову обед. Ипполит послушно ударил кулаком по ящику. Самолет воссоединился. Невидимая женщина, очевидно, сладко улыбаясь, произнесла: «Секретарь Департмента Демографии мистер Дженкинс готов ступить на борт TAV. Мистер Дженкинс отбывает в Японию, где вместе с еще пятьюдесятью двумя коллегами-министрами из разных стран примет участие в интернациональной конференции, посвященной проблемам демографии». Самолет-ракета исчез, а на его месте появился Дженкинс, окруженный толстомордыми типами с розовыми лицами, бодро идущий к самолету по асфальтовому полю, сжимающий в руке черное портфолио. Одна пола пиджака Дженкинса, очевидно, раздуваемая ветром, слегка била по сухому бедру Секретаря Департмента Демографии. На секретаре был красный галстук и синий костюм.
— Через двадцать минут будет в Японии. Эта штука идет вертикально в небо, как ракета, выходит из атмосферы и летит вне атмосферы со скоростью двадцать тысяч миль в час. В двадцать девять раз быстрее звука. Затем в нужном месте опять прокалывает атмосферу и садится, как нормальный самолет.
Джабс стоял за спиной Лукьянова, сидящего на сломанном складном стуле, и, стоя, был чуть выше сидящего Лукьянова.
— Пять миль в секунду.
— Лучше бы отремонтировали сабвей, а, Гарри? Кто летает на TAV? Президент, Дженкинс, еще несколько больших людей в государстве. — Лукьянов повернулся к Джабсу, ожидая увидеть на его лице одобрение. Но увидел удивление.
— Хэй, Лук… — Джабс разглядывал лицо Лукьянова, как будто только что увидел его, однако они познакомились три часа назад. — Хэй… — Джабс перевел взгляд на экран своего допотопного «Адвента», где Дженкинс спокойно объяснял в протянутый ему микрофон, с какой целью он отправляется в Токио. Лицо Дженкинса крупным планом открывало и закрывало тонкие губы.
— Лук, тебе когда-нибудь говорили, что ты ужасно похож на него… на Дженкинса? — Джабс, склонив голову и смешно выпучив свои коричневые глаза, рассмотрел Лукьянова опять. Как брат-близнец, Лук…
— Да? — Лукьянов поглядел на уже уменьшившееся лицо Дженкинса. — Может быть. — Он пожал плечами. — Строение лица, очевидно. Может быть, мы одного роста. И фигуры. И только, Гарри. Так все толстые мужчины похожи друг на друга…
— Послушай, ты забываешь, с кем разговариваешь, Лук… Гарри Джабс — скульптор. И заметь, Лук, — скульптор-реалист. Я знаю, что я говорю. Я годами рисовал гипсы в артшколе… Я… Я гляжу, Лук, на человеческое лицо как профессионал. Мне сразу все ясно — общее строение черепа, надбровные дуги, глазные впадины… У вас все это с Дженкинсом одинаковое, если вас одеть в одну и ту же одежду и сбрить тебе волосы, которых у Дженкинса нет, вас родная мама не отличит…
Маленький человек был очень взволнован своим открытием и, сунув руки в карманы детских джинсов, совершил пробежку по лофту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60