Царь, однако, решил было (в 1699 г.). отправит сына в Дрезден для обучения наукам, но вскоре (быть может под влиянием смерти генерала Карловича, которому предполагалось поручить это обучение) изменил свое решение. В наставники царевичу приглашен был Саксонец Нейгебауер, бывший студент Лейпцигского университета. Он не сумел привязать к себе царевича, ссорился с прежними его учителями и досаждал Меньшикову, а поэтому в июле 1702 г. потерял должность. В следующем году место его занял Гюйссен, человек льстивый, не желавший принять на себя ответственности в возложенном на него поручении, а потому и мало достоверный в своих рассказах о царевиче. Но и Гюйссен, очевидно, не слишком заботился об успешном воспитании Алексея Петровича, так как и после отъезда Гюйссена в 1705 г. царевич Алексей все еще продолжал учиться. В 1708 г. Н. Вяземский доносил, что царевич занимается языками немецким и французским, изучает «четыре части цифири», твердит склонения и падежи, пишет атлас и читает историю.
В это время, однако, царевич вступал в период более самостоятельной деятельности. Уже в 1707 г. Гюйссен (отправленный заграницу с дипломатическими поручениями) предлагал в супруги Алексею Петровичу принцессу Шарлотту Вольфенбюттельскую, на что царь изъявил согласие. Во время путешествия своего в Дрезден в 1709 году, путешествия, предпринятого с целью обучения немецкому и французскому языкам, геометрии, фортификации и «политическим делам», вместе с Александром Головкиным (сыном канцлера) и кн. Юрием Трубецким, Царевич виделся с принцессою в Шлакенберге весною 1710, а через год, 11 апреля, подписан был контракт о бракосочетании. Самый брак заключен 14 октября 1711 г. в Торгау (в Саксонии).
Царевич заключил брак с иностранной принцессой неправославного вероисповедания лишь по приказанию царя. Отношения его к отцу играли первенствующую роль в его жизни и слагались частью под влиянием его характера, частью в силу внешних обстоятельств. Видный духовными дарованиями, царевич отличался довольно нерешительным и скрытным характером. Черты эти развились под влиянием того положения, в каком он находился еще в юности. С 1694 г. по 1698 г. царевич жил у матери, которая тогда уже не пользовалась царским расположением. Пришлось выбирать между отцом и матерью, а рушиться было трудно. Но царевич любил мать и поддерживал с ней сношения даже после ее заточения, например, ездил к ней на свидание в 1707 г.; этим он, конечно, возбуждал чувство неприязни в отце. Надо было скрывать свою привязанность к матери от отцовского гнева. Слабая душа царевича страшилась могучей энергии отца, а последний все более и более убеждался в неспособности сына стать деятельным поборником его предначертаний, опасался за судьбу преобразований, введению которых посвятил всю свою жизнь и потому сурово стал относиться к сыну. Алексей Петрович боялся жизненной борьбы; он искал от ее убежища в религиозной обрядности. Не даром читал он библию шесть раз, делал выписки из Барония о церковных догматах, обрядах и чудесах, покупал книги религиозного содержания. Царь, напротив, обладал глубоким практическим смыслом и железной волей; в борьбе крепли в множились его силы; он жертвовал всем для введения преобразований, которые суеверный сын его считал противными православию. Когда царевич жил в Преображенском (1705 – 1709 гг.), его окружали лица, которые, по собственным его словам, приучали его «ханжить и конверсацию иметь с попами и чернцами и к ним часто ездить и подпивать». В обращении с этими подчиненными лицами царевич, умевший склоняться перед сильною волей отца, сам обнаруживал признаки своеволия и жестокости. Он бил Н. Вяземского и драл «честную браду своего радетеля» духовника Якова Игнатьева. Уже в это время царевич сознавался ближайшему своему другу, тому же Якову Игнатьеву, что желает смерти отца, а протопоп утешал его тем, что Бог простить и что все они желают того же. И в этом случае поведение царевича в Преображенском не оставалось, конечно, безизвестным отцу. В народе также стали ходить слухи о разладе царевича с царем. Во время пыток и казней после стрелецкого бунта, монастырский конюх Кузьмин рассказывал стрельцам следующее: «Государь немцев любит, а царевич их не любит, приходил к нему немчин и говорил неведомо какие слова и царевич на том немчине платье сжег и его опалил. Немчин жаловался государю и тот сказал: для чего ты к нему ходишь, покамест я жив, потамест и вы». В другой раз, в 1708 году среди недовольных ходили слухи, что царевич также недоволен, окружил себя казаками, которые по его велению наказывают бояр царских потаковников, и говорит, будто бы и ему государь не батюшка и не царь. Таким образом молва народная олицетворяла в царевиче Алексее надежду на высвобождение из под тяжелого гнета Петровских реформ и неприязненным отношениям двух различных характеров придавала оттенок политической вражды; семейный раздор стал превращаться в борьбу партий. Если в 1708 году царевич предлагал царю статьи об укреплении московской фортеции, об исправлении гарнизона, о составлении нескольких пехотных полков, о сыске и обучении недорослей, если он в том же году набирал полки при Смоленске, отсылал в Петербург шведских полоняников, извещал о военных действиях против донских казаков с Булавиным во главе в ездил осматривать магазины в Вязьму, в 1709 г. приводил полки к отцу в Сумы, – то в позднейшее время далеко не выказывал такой деятельности и все менее и менее пользовался доверием царя. Заграничные поездки царевича едва ли принесли ему существенную пользу. После первой из них (1709 – 1712 г.) царевич дурно обращался с женой, предавался пьянству и продолжал дружить с попами. После второй – он вступил в связь с Евфросиньей Федоровной, пленной, принадлежавшей его учителю Н. Вяземскому. Вместе с тем он стал обнаруживать непослушание, упрямство, а также отвращение к военному делу и начал помышлять о побеге заграницу. Царь, невидимому, не знал этих тайных помыслов, но тем не менее замечал в сыне перемену к худшему. В самый день смерти кронпринцессы Шарлотты, 22 окт. 1715 г., царь письменно требовал от царевича, чтобы он или исправился, или поступил в монахи, а в письме от 19 янв. 1716 г. прибавил, что в противном случае поступит с ним как «с злодеем». Тогда Алексей Петрович, поддерживаемый сочувствием А. Кикина, Ф. Дубровского и камердинера Ивана Большого, бежал вместе с Евфросиньей через Данциг в Вену, где и явился к канцлеру Шёнборну 10 ноября 1716 г. Заручившись покровительством императора Карла VI (который приходился ему шурином), Алексей Петрович проехал в Тироль, где остановился в замке Эренберге 7 дек. 1716 г., а 6 мая 1717 г. прибыл в Неаполитанский замок Сент-Эльмо. Здесь застали его посланные царем Петр Толстой и Александр Румянцев. Несмотря на опасения царевича, Толстому удалось уговорить его ехать обратно в Россию (14 окт.), причем во время возвращения Алексей Петрович получил разрешение жениться на Евфросинье Федоровне, но не заграницей, а по вступлении в пределы России для того, чтобы меньше стыда было. Первое свидание отца с сыном произошло 3 февраля 1718 г. Вслед за тем царевич лишен права наследовать престол, начались пытки и казни (Кикина, Глебова и мн. друг.). Розыск первоначально производился в Москве, в половине марта месяца, затем переведен в Петербург.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208