Герцогиня издала невнятное восклицание, а герцог продолжал:
- Едва ли я могу допустить, чтобы моя племянница вела себя как распутная девка или чтобы граф гулял туда-сюда по моему замку, словно это какой-нибудь бордель, а посему приму жесткие меры, дабы впредь подобное не повторялось!
При этом он так смотрел на жену, что Сорильде стало ясно: у той не могло быть ни малейших сомнений по поводу истинного значения его слов.
В какой-то момент ей показалось, будто тетушка собирается возразить, но герцог заговорил снова:
- Разумеется, можно поступить иначе. Я могу выставить Сорильду за дверь, пусть сама о себе позаботится. Некоторые сочли бы это справедливым наказанием за подобное поведение. Или лучше сказать - преступление? Но я чувствую: как раз тебе-то и хочется, чтобы я проявил милосердие.
Теперь уже герцогиня прекрасно поняла, что угроза направлена в ее адрес. Сорильда, наблюдавшая за происходящим, заметила, что она вся сжалась и словно бы стала меньше ростом.
- Я не хочу, чтобы ты был жестоким, Эдмунд, - произнесла она дрожащим голосом.
- Я так и думал, - ответил герцог, - ну, а теперь пора и на покой. Я утомился с дороги. До чего приятно сознавать, что ты, дорогая женушка, так рада моему возвращению!
Герцог говорил, не скрывая сарказма. Со звуком, похожим на рыдание, герцогиня повернулась и вышла из комнаты.
Герцог направился за ней следом, но у дверей задержался и, обернувшись, взглянул на племянницу. Только теперь он заметил, как при свете свечей блестят ее рыжие волосы, только теперь разглядел в огромных глазах страх.
Тогда тихо, словно не желая, чтобы услышала жена, он произнес:
- В мужья тебе мог достаться кто-нибудь и похуже графа Уинсфорда!
Дверь за ним затворилась, и Сорильда закрыла лицо руками. Что она наделала? Что произошло? Казалось невероятным, чтобы всего за десять или пятнадцать минут случилось столь многое, и тем не менее в результате переменилась вся ее жизнь.
Мысленно возвращаясь к происшедшему, девушка попыталась представить, что она могла бы сказать в оправдание, не погубив герцогиню безвозвратно. Конечно, тетушка ловко заметала следы, и долгие язвительные споры не привели бы к доказательству собственной невиновности.
Дядя знал правду, в этом не было никаких сомнений. Его не ввело в заблуждение присутствие графа в ее спальне и притворство герцогини.
Он оказался достаточно проницательным и догадался, что если Сорильда услышала, как подъезжает карета, то именно благодаря ей граф успел перейти из спальни герцогини в ее комнату.
Тот, кто передал ему содержание письма, посланного герцогиней графу, несомненно сообщил и о том, что тот попадет в замок через западную башню.
Нет, герцог знал правду, решила Сорильда.
Вновь и вновь перебирая в уме все, что было сказано и сделано, она пришла к заключению: как бы она ни протестовала, в результате неизбежно произошло бы то же самое.
«В мужья тебе мог достаться кто-нибудь и похуже графа Уинсфорда!»
Последнее замечание дяди все еще звучало у нее в ушах. Сорильда спрашивала себя, как она сможет выйти за человека, пусть даже он хорош собой и великолепно держится в седле, если она бесконечно презирает его? Хотя Сорильда много читала, она была очень наивна и плохо представляла, как ведут себя люди в действительности. Когда она жила с отцом и матерью, в их доме редко обсуждались скандалы по той простой причине, что у ее родителей это вызывало скуку; у них было так много других тем для разговора, которые интересовали обоих.
Поэтому Сорильда даже не догадывалась, что в высшем свете для джентльменов вроде графа Уинсфорда обычным делом считалось множество affaires de coer с красивыми женщинами, которые не видели ничего позорного в измене мужу до тех пор, пока это удавалось держать в тайне. Многим пожилым государственным мужам и знатным дворянам наподобие герцога Нан-Итонского очень хотелось, чтобы в годы правления молодой королевы Виктории была забыта распущенность двух предыдущих монархов.
Да, конечно, Вильгельм IV и его жена Аделаида сделали все возможное, дабы атмосфера Букингемского дворца и Виндзорского замка стала совершенно иной, нежели та, которую породило беспутство Георга IV и его толстых и старых любовниц. Однако у короля Вильгельма было десять внебрачных детей от миссис Джордан, актрисы, поэтому многим было трудно серьезно поверить в его перерождение.
Королева Виктория казалась англичанам воплощением добродетели, ибо была очень молода, а поэтому - чиста и безгрешна. К тому же каждый знал: когда ей сообщили о том, что она станет королевой, она твердо сказала: «Я буду добродетельной!»
И принц Альберт был точно таким же. Одиннадцати лет он записал в своем дневнике: «Я твердо намерен стать добрым и полезным человеком».
Неудивительно, что при двух столь исключительных молодых людях Букингемский дворец стал иным, да и вся страна активно устремилась к пуританизму, что было полной противоположностью нарушениям приличий в эпоху правления сумасбродных дядюшек Виктории.
Сорильда выросла в полной уверенности - ибо так говорила ей мать, - что женщины должны благотворно действовать на каждого, с кем приходится сталкиваться, но более всего они должны направлять и вдохновлять своих мужей и детей.
Читая книги по истории, а также романы сэра Вальтера Скотта и Джейн Остин, где леди и джентльмены вели примерную жизнь, Сорильда верила, что выйдет замуж тогда, когда найдет человека, которого полюбит она и который полюбит ее.
Она считала, что хоть и является племянницей герцога, не настолько знатна, чтобы ее брак устраивали по каким-то высшим соображениям, как случалось в королевских домах и семьях высшей аристократии в любой стране.
Иногда она пыталась представить себе будущего мужа и всегда видела его умным, обаятельным и любящим - таким, как ее отец.
И только когда молодая герцогиня приложила все усилия, чтобы сделать ее непривлекательной и лишить возможности встречаться даже с пожилыми мужчинами вроде друзей ее дяди, приезжавших в замок, Сорильда начала понимать, что может вообще не выйти замуж.
Ей уже виделось, что она навсегда становится рабыней капризной женщины, которая ее ненавидит, и не будет никакой возможности что-либо изменить.
Будь тетушка того же возраста, что и дядя, она могла бы умереть, но Айрис исполнилось только двадцать пять лет - она была на семь лет старше Сорильды и достаточно крепкого здоровья, чтобы пережить племянницу мужа.
«Что мне делать, мама?»- часто вопрошала девушка в ночной темноте.
Лежа в холодной спальне и слушая ветер, свистящий вокруг зубцов норманнских башен, она думала о том, что никто не придет ей на помощь, ведь даже мать ее покинула.
И вот теперь нежданно-негаданно дверь ее темницы отворилась, и она могла выйти оттуда; пусть не так, как ей хотелось бы этого, но все равно это было освобождение.
Сорильда попыталась молиться, но не находила слов.
Она лишь ощущала сильное беспокойство, скорее даже какой-то необъяснимый страх, и мучительную тревогу по поводу предстоящего завтра разговора с тетушкой.
«Она не захочет, чтобы я выходила замуж за графа», - подумала она и мгновенно с удовлетворением осознала, что Айрис ничего не в силах изменить.
- Свадебное платье тебе ни к чему, - заявила герцогиня Сорильде голосом резким, словно удар кнута:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34