Надо было эту информацию обрабатывать и направлять в Москву. Никакой электронной техники не было. И средства связи не такие были, как сейчас. Именно из-за плохой организации обработки и передачи информации начались провалы. Вся наша шпионская сеть оказалась под угрозой гибели. И тут только кто-то и где-то упомянул о забавном пареньке в одном исследовательском институте. Паренёк конструировал и чинил хитроумную аппаратуру, а заодно молниеносно решал в уме головоломные математические задачи, над которыми доктора наук бились порой месяцами, запоминал с одного взгляда целые газетные страницы и проделывал другие „штучки“, забавлявшие учёных института. Паренька забрали в соответствующее учреждение, кое-чему подучили, переправили в Германию и буквально спрятали под землю-Так он и прожил два года до войны и всю войну в погребе где-то неподалёку от Берлина. В его задачу входило обрабатывать, ужимать и максимально экономно кодировать мощный поток шпионской информации. Уже через несколько месяцев он достиг такого совершенства, что молниеносно определял степень ценности документа, из многих тысяч страниц извлекал достойные внимания, ужимая информацию порою до нескольких строк. После войны его хотели на всякий случай расстрелять, но потом решили все же сохранить. До 1958 года он просидел на Лубянке в одиночной камере. Потом освободили, дали мизерную пенсию и этот домишко. Ничего из того, что прошло через его голову в те годы, он не помнит. Не помнит и свою систему „упаковки информации“.
«Неужели Они и меня прочат на аналогичную роль», — подумал я, выслушав историю Старика. «Твоя задача будет посложнее, — угадал мою мысль Вдохновитель. — Тут потребуется образование, эрудиция, навыки научной работы. И твои мозги, конечно. Тебя ведь тоже считают мыслящей машиной. Но на домик под Москвой не рассчитывай».
«Наша активность на Западе даёт свои результаты, — говорил Вдохновитель на обратном пути в Москву. — Но какой ценой? Это враньё, будто это не стоит нам ни копейки. Как раз наоборот, это обходится нам в копеечку. Ещё немного, и мы сами вылетим в трубу. Надо в корне менять всю нашу работу на Западе. Убедить наше руководство — наша задача здесь. Твоя задача — узнать там для этой цели то, что не узнаешь ни из каких газет, журналов, книжек, тайных документов. Жаль, у нас уже нет времени обсудить детали...» — «А куда спешить?» — спросил я. «Операция „Эмиграция“ исчерпала себя, — сказал он. — Приказано закругляться. И это в момент, когда мы могли бы извлечь из неё максимальную выгоду! Ну, пора. Давай Попрощаемся. Мне грустно расставаться с тобой: я Тебя любил и люблю, как брата. Но пойми меня правильно: ты — мой главный козырь. И может быть, последний козырь. Прощай!»
Решение судеб
Писатель получил постоянную работу в антисоветском издательстве. Он на седьмом небе от радости. Хотя зарплата мизерная, зато гарантированная. И работа пустяковая — читать рукописи и давать отзывы на них. Пустяковая с точки зрения затрат времени и сил, но важная (по его словам) с точки зрения влияния на судьбу русской литературы здесь, на Западе. Теперь он может спокойно отдаться серьёзному литературному творчеству. Теперь он горы свернёт. Одним словом, не надо впадать в мрачный пессимизм. Трудное время рано или поздно пройдёт.
А ведь и тебя в лучшем случае ждёт нечто подобное, думал я, слушая восторженное блеяние Писателя. И ты в конце концов получишь жалкий во всех отношениях минимум и будешь уговаривать окружающих и себя самого, что никаких оснований для пессимизма нет, что трудное время рано или поздно пройдёт.
По дороге в Пансион мне пришла в голову идея: а что, если я сыграю с Писателем шутку — сочиню что-нибудь и пошлю в его издательство? Под псевдонимом, конечно. Он все-таки добрый человек. Я не хочу ставить его в неловкое положение. И за одну ночь я сочинил повесть. Сюжет её таков. Советский агент попадает на Запад под видом диссидента. Стремится работать хорошо. Для этого он должен стать агентом западных секретных служб. В КГБ подозревают его в предательстве и хотят устранить. Западные секретные службы усматривают в этом хитрую игру КГБ и тоже хотят устранить агента. Тогда он использует последнее средство: начинает халтурить, врать, изворачиваться, короче говоря — вести себя как нормальный гомосос В результате его признали своим все разведки мира, повысили в чине как в Москве, так и на Западе. Поскольку теперь на Западе без сексуальных сцен не изображают даже заседание правительства, похорони и террористические акты, и я снабдил свою повесть сценами такого рода. Чуть ли не на каждой страничке герой совокупляется с прекрасной незнакомкой (рост сто семьдесят, талия шестьдесят, зад сто шестьдесят, груди по два кило каждая), причём использует не он её, а она его, восторгаясь русской выносливостью. «Теперь, — говорит она, — я понимаю, почему русские выстояли в войне с Германией».
Отослал повесть в издательство. Стал ждать. Шли дни. Недели. Писатель уехал в очередную поездку «с лекциями». Особых надежд на повесть я не возлагал. Это была, скорее, шутка. Шутка не удалась. Туда ей и дорога. И я вообще позабыл о своём литературном начинании.
Проблемы
Самый близкий мне теперь человек — Хозяйка. Она помогает мне в бытовом отношении (бельё, еда) и рассказывает много такого о жизни обычных людей, что имеет первостепенное значение с социологической точки зрения, но на что тут никто не обращает внимания. Сейчас она объясняет мне, как следует экономить на транспорте. По её подсчётам получается экономия пятьдесят пфеннигов в неделю, две марки в месяц, двадцать четыре марки в год, двести сорок марок в десять лет... Две тысячи четыреста марок в столетие, доканчиваю я её расчёты. Но мы, русские, изобрели ещё более мощные методы экономии: мы ходим пешком. Это экономит нам в неделю пять марок, в месяц двадцать марок... А за сто лет набегает огромная сумма. Дом можно купить. Хозяйка принимает мои слова всерьёз. Согласно официальной статистике семьдесят процентов семей здесь имеют всего одну зубную щётку: экономят. Тут экономят во всем так, что тошно становится. А мы проживаем все от получки до получки, не придавая такого угнетающего значения будущему. Что лучше? Если бы советские власти были чуточку поумнее, они могли бы в течение нескольких лет поднять жизненный уровень населения настолько, что отпали бы всякие сомнения насчёт преимуществ того или иного образа жизни. Именно это есть самое мощное советское оружие, а советское руководство уже не способно его использовать.
Решение судеб
Шутник получил разрешение на жительство в США. «Теперь будет все о’кей, — сказал он на прощанье. — Приезжайте в Штаты. Там устроиться гораздо легче». — «Боюсь, что меня отсюда не выпустят», — сказал я. «Кто?» — удивился он. «Они», — сказал я. «Кто Они?» — спросил он. «Не знаю, — сказал я. — Они всегда и везде Они».
Запад
Состав пансионеров полностью обновился, за исключением меня и Диссидента с женой. Знакомств с новыми пансионерами заводить не хочу. И они меня избегают. Очевидно, их кто-то предупредил, что со мной надо быть поосторожнее. С Диссидентом у меня тоже нет никаких контактов. Утром они бесшумно проскальзывают через холл на улицу, а поздно вечером — в свою комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
«Неужели Они и меня прочат на аналогичную роль», — подумал я, выслушав историю Старика. «Твоя задача будет посложнее, — угадал мою мысль Вдохновитель. — Тут потребуется образование, эрудиция, навыки научной работы. И твои мозги, конечно. Тебя ведь тоже считают мыслящей машиной. Но на домик под Москвой не рассчитывай».
«Наша активность на Западе даёт свои результаты, — говорил Вдохновитель на обратном пути в Москву. — Но какой ценой? Это враньё, будто это не стоит нам ни копейки. Как раз наоборот, это обходится нам в копеечку. Ещё немного, и мы сами вылетим в трубу. Надо в корне менять всю нашу работу на Западе. Убедить наше руководство — наша задача здесь. Твоя задача — узнать там для этой цели то, что не узнаешь ни из каких газет, журналов, книжек, тайных документов. Жаль, у нас уже нет времени обсудить детали...» — «А куда спешить?» — спросил я. «Операция „Эмиграция“ исчерпала себя, — сказал он. — Приказано закругляться. И это в момент, когда мы могли бы извлечь из неё максимальную выгоду! Ну, пора. Давай Попрощаемся. Мне грустно расставаться с тобой: я Тебя любил и люблю, как брата. Но пойми меня правильно: ты — мой главный козырь. И может быть, последний козырь. Прощай!»
Решение судеб
Писатель получил постоянную работу в антисоветском издательстве. Он на седьмом небе от радости. Хотя зарплата мизерная, зато гарантированная. И работа пустяковая — читать рукописи и давать отзывы на них. Пустяковая с точки зрения затрат времени и сил, но важная (по его словам) с точки зрения влияния на судьбу русской литературы здесь, на Западе. Теперь он может спокойно отдаться серьёзному литературному творчеству. Теперь он горы свернёт. Одним словом, не надо впадать в мрачный пессимизм. Трудное время рано или поздно пройдёт.
А ведь и тебя в лучшем случае ждёт нечто подобное, думал я, слушая восторженное блеяние Писателя. И ты в конце концов получишь жалкий во всех отношениях минимум и будешь уговаривать окружающих и себя самого, что никаких оснований для пессимизма нет, что трудное время рано или поздно пройдёт.
По дороге в Пансион мне пришла в голову идея: а что, если я сыграю с Писателем шутку — сочиню что-нибудь и пошлю в его издательство? Под псевдонимом, конечно. Он все-таки добрый человек. Я не хочу ставить его в неловкое положение. И за одну ночь я сочинил повесть. Сюжет её таков. Советский агент попадает на Запад под видом диссидента. Стремится работать хорошо. Для этого он должен стать агентом западных секретных служб. В КГБ подозревают его в предательстве и хотят устранить. Западные секретные службы усматривают в этом хитрую игру КГБ и тоже хотят устранить агента. Тогда он использует последнее средство: начинает халтурить, врать, изворачиваться, короче говоря — вести себя как нормальный гомосос В результате его признали своим все разведки мира, повысили в чине как в Москве, так и на Западе. Поскольку теперь на Западе без сексуальных сцен не изображают даже заседание правительства, похорони и террористические акты, и я снабдил свою повесть сценами такого рода. Чуть ли не на каждой страничке герой совокупляется с прекрасной незнакомкой (рост сто семьдесят, талия шестьдесят, зад сто шестьдесят, груди по два кило каждая), причём использует не он её, а она его, восторгаясь русской выносливостью. «Теперь, — говорит она, — я понимаю, почему русские выстояли в войне с Германией».
Отослал повесть в издательство. Стал ждать. Шли дни. Недели. Писатель уехал в очередную поездку «с лекциями». Особых надежд на повесть я не возлагал. Это была, скорее, шутка. Шутка не удалась. Туда ей и дорога. И я вообще позабыл о своём литературном начинании.
Проблемы
Самый близкий мне теперь человек — Хозяйка. Она помогает мне в бытовом отношении (бельё, еда) и рассказывает много такого о жизни обычных людей, что имеет первостепенное значение с социологической точки зрения, но на что тут никто не обращает внимания. Сейчас она объясняет мне, как следует экономить на транспорте. По её подсчётам получается экономия пятьдесят пфеннигов в неделю, две марки в месяц, двадцать четыре марки в год, двести сорок марок в десять лет... Две тысячи четыреста марок в столетие, доканчиваю я её расчёты. Но мы, русские, изобрели ещё более мощные методы экономии: мы ходим пешком. Это экономит нам в неделю пять марок, в месяц двадцать марок... А за сто лет набегает огромная сумма. Дом можно купить. Хозяйка принимает мои слова всерьёз. Согласно официальной статистике семьдесят процентов семей здесь имеют всего одну зубную щётку: экономят. Тут экономят во всем так, что тошно становится. А мы проживаем все от получки до получки, не придавая такого угнетающего значения будущему. Что лучше? Если бы советские власти были чуточку поумнее, они могли бы в течение нескольких лет поднять жизненный уровень населения настолько, что отпали бы всякие сомнения насчёт преимуществ того или иного образа жизни. Именно это есть самое мощное советское оружие, а советское руководство уже не способно его использовать.
Решение судеб
Шутник получил разрешение на жительство в США. «Теперь будет все о’кей, — сказал он на прощанье. — Приезжайте в Штаты. Там устроиться гораздо легче». — «Боюсь, что меня отсюда не выпустят», — сказал я. «Кто?» — удивился он. «Они», — сказал я. «Кто Они?» — спросил он. «Не знаю, — сказал я. — Они всегда и везде Они».
Запад
Состав пансионеров полностью обновился, за исключением меня и Диссидента с женой. Знакомств с новыми пансионерами заводить не хочу. И они меня избегают. Очевидно, их кто-то предупредил, что со мной надо быть поосторожнее. С Диссидентом у меня тоже нет никаких контактов. Утром они бесшумно проскальзывают через холл на улицу, а поздно вечером — в свою комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57