Глядите на это существо и дивитесь: это и есть то, что вы называете гомо советикусом!
Гомосос
На Западе умные и образованные люди называют нас гомо советикусами. Они гордятся тем, что открыли существование этого типа человека и придумали ему такое красивое название. Причём они употребляют это название в унизительном и презрительном для нас смысле. Им невдомёк, что мы сделали нечто большее, — мы первыми вывели этот новый тип человека, а Запад чуть ли не через пятьдесят лет после этого вводит новое словечко и ценит этот свой вклад в историю неизмеримо выше того, что сделали мы сами. Самомнение Запада достойно насмешки.
Ну что же, гомо советикус так гомо советикус. Я только пойду в этом направлении ещё дальше и утру Западу нос. Я введу более удобное сокращение для этого длинного выражения — гомосос. Звучит, по крайней мере, по-советски.
Гомосос — существо довольно гнусное. Это я знаю по себе. Когда я жил в Советском Союзе, я мечтал пожить в демократическом государстве. Вступай в любую партию или создавай свою, ходи на демонстрации, участвуй в забастовках, обличай! Красота, а не жизнь. Пожив немного на Западе, я на сто восемьдесят градусов изменил направление своих мечтаний. Теперь я мечтаю пожить в хорошем полицейском государстве, в котором запрещены левые партии, разгоняются демонстрации, подавляются забастовки. Одним словом, долой демократию!
Почему я об этом мечтаю? Да потому, что я — гомосос. Я — крайний реакционер, идущий впереди крайнего прогресса. Как это возможно? Для гомососа нет ничего невозможного. На Западе даже оголтелые реакционеры борются за демократию, ибо для них демократия есть последняя возможность бороться против демократии. Мы же против демократии, ибо она мешает нам честно, без ложных спектаклей бороться за демократию. И потому долой демократию! Мы начинаем новую историю. Но начинаем её не с начала, а с конца. К началу мы придём лишь в конце. И потому ещё раз долой демократию!
Ночь
Перед сном ко мне зашёл Циник узнать о моем состоянии. «Вы молодец, — похвалил он меня, — настоящий Иван. Другие от таких штучек сразу богу душу отдают, а русские Иваны только здоровее становятся. Хотите последнюю московскую хохму? Советские диссиденты обратились к западным обывателям с призывом: устанавливайте у себя советский режим, и мы вместе с вами будем бороться против советского режима. Смешно? Вы ведь, кажется, были диссидентом?» — «Немножко», — сказал я. «Зачем это вам потребовалось?» — спросил он. «Чтобы уехать», — сказал я. «А, — сказал он, — оказывается, все объясняется очень просто».
Мысли о будущем
В честь своего выздоровления принял решение газеты и журналы больше не читать. Я имею в виду не советские газеты и журналы, а местные, т.е. западные. Западные, и вдруг — местные! К такому привыкнуть нельзя. При слове «местные» в моем сознании всплывают слова «тамбовские», «саратовские» и «рязанские», но отнюдь не «немецкие», «французские» и «английские». Лишь усилием воли, которую я обнаружил в себе совсем недавно, я гашу эти въевшиеся в плоть и кровь ассоциации. Запомни, говорю я себе, ты теперь живёшь на Западе. И Россия теперь для тебя заграница. И жить тебе тут до последнего вздоха. И сдохнешь ты тут, на Западе. И зароют тебя не в русской земле, а в западной. Любопытно, где они зароют тебя? Ведь землицы-то у них в обрез, своих закапывать негде. Скорее всего, тебя сожгут. А прах твой на удобрение пустят, ибо урну с ним некому будет вручить на вечное хранение.
Конечно, можно было бы обеспечить себе более оптимистическое будущее после смерти. Для этого достаточно было объявить себя православным, начать ходить в церковь и участвовать во всяких церковных мероприятиях. Теперь многие советские эмигранты так делают. Недавно сюда прибыла из Москвы одна важная дама. В Москве она заведовала секретным отделом в сверхсекретном институте. Член партии. Избиралась даже в бюро областного комитета партии. Посмотрели бы вы, как на неё накинулись всевозможные разведки! Каким вниманием её окружили! Сразу паспорт устроили, квартиру, источники дохода. Вы понимаете в этом что-нибудь? Нет? Я тоже. Но дело не в этом. Кто знает, может быть, эта Дама привезла секретный протокол последнего заседания бюро обкома партии, на котором обсуждались меры по пресечению оппозиционных настроений в области. Эта Дама немедленно объявила себя ревностной христианкой, само собой разумеется — православной. Затем Дама создала комитет по борьбе за присуждение бывшему русскому царю Николаю Второму звания Заслуженного Святого Республики за выдающиеся заслуги в качестве мученика большевиков. Эта формулировка задач комитета — моя. Формулировка Дамы была ещё глупее. Дама пыталась вовлечь меня в это благородное дело, предложила даже пост секретаря в комитете. Тогда-то я и предложил исправить формулировку целей комитета. После этого Дама заявила, что мне постоянного места в этой стране не видать, как своих ушей. Она — человек с прочной партийной закалкой, слово своё сдержит. Интересно, когда она сдохнет и будет с почётом похоронена на кладбище местной православной общины, будут ли на могильной плите указаны её титулы и заслуги, которые она имела в Москве?
Одним словом, несмотря на очевидные блага, которые сулило мне принятие православия, я этого не сделал. Может быть, то была моя первая ошибка в серии ошибок, совершенных мною здесь, на Западе. Инструктировавший меня человек из КГБ говорил мне, чтобы я не упускал даже самую малую возможность зацепиться, какою бы нелепой она ни казалась на первый взгляд. «Если будет возможность стать церковным деятелем, будь им, — говорил он. — Если ради устройства жизни надо сделать обрезание, делай!» А я этому совету не последовал. Почему? Потому что я убеждённый атеист. Пусть лучше мой прах пойдёт на удобрение, чем торчать на заутрене в компании старых русских эмигрантов, их рождённых на Западе чад, новоиспечённых христиан вроде Дамы — бывшего члена бюро обкома партии. Впитать в себя результаты величайшей революции в истории и достижения мировой науки, чтобы в конце пути превратиться в сына ублюдочной православной церкви?! Что угодно, только не это!
О стоянии на коленях
Главное, я презираю тех, кто добровольно становится на колени. И сам я на коленях никогда и ни перед кем не стоял. И не буду стоять. Между прочим, не только я такой. Это есть качество советского человека. Это — продукт и результат нашей революции. Вот чего не способны понять на Западе. Наблюдая наше поведение, они истолковывают его в привычных для них терминах и образах. И в том числе они тут убеждены в том, что советский народ стоит на коленях перед своими властями. Но наше поведение — что угодно, только не стояние на коленях перед властями. Стоять на коленях можно перед попами, перед царями, перед хозяевами. Причём это можно делать так, что внешне вроде бы никакого стояния на коленях нет. А стоять на коленях перед нашей властью невозможно, если бы мы даже захотели этого, ибо эта власть — мы сами. Коммунизм освобождает людей от стояния на коленях — вот в чем психологическая суть дела. Если бы мы даже захотели встать на колени перед властью, последняя просто не позволила бы нам это сделать. Нам бы за это влепили так, что мы бы и думать позабыли о такой вольности, как стояние на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Гомосос
На Западе умные и образованные люди называют нас гомо советикусами. Они гордятся тем, что открыли существование этого типа человека и придумали ему такое красивое название. Причём они употребляют это название в унизительном и презрительном для нас смысле. Им невдомёк, что мы сделали нечто большее, — мы первыми вывели этот новый тип человека, а Запад чуть ли не через пятьдесят лет после этого вводит новое словечко и ценит этот свой вклад в историю неизмеримо выше того, что сделали мы сами. Самомнение Запада достойно насмешки.
Ну что же, гомо советикус так гомо советикус. Я только пойду в этом направлении ещё дальше и утру Западу нос. Я введу более удобное сокращение для этого длинного выражения — гомосос. Звучит, по крайней мере, по-советски.
Гомосос — существо довольно гнусное. Это я знаю по себе. Когда я жил в Советском Союзе, я мечтал пожить в демократическом государстве. Вступай в любую партию или создавай свою, ходи на демонстрации, участвуй в забастовках, обличай! Красота, а не жизнь. Пожив немного на Западе, я на сто восемьдесят градусов изменил направление своих мечтаний. Теперь я мечтаю пожить в хорошем полицейском государстве, в котором запрещены левые партии, разгоняются демонстрации, подавляются забастовки. Одним словом, долой демократию!
Почему я об этом мечтаю? Да потому, что я — гомосос. Я — крайний реакционер, идущий впереди крайнего прогресса. Как это возможно? Для гомососа нет ничего невозможного. На Западе даже оголтелые реакционеры борются за демократию, ибо для них демократия есть последняя возможность бороться против демократии. Мы же против демократии, ибо она мешает нам честно, без ложных спектаклей бороться за демократию. И потому долой демократию! Мы начинаем новую историю. Но начинаем её не с начала, а с конца. К началу мы придём лишь в конце. И потому ещё раз долой демократию!
Ночь
Перед сном ко мне зашёл Циник узнать о моем состоянии. «Вы молодец, — похвалил он меня, — настоящий Иван. Другие от таких штучек сразу богу душу отдают, а русские Иваны только здоровее становятся. Хотите последнюю московскую хохму? Советские диссиденты обратились к западным обывателям с призывом: устанавливайте у себя советский режим, и мы вместе с вами будем бороться против советского режима. Смешно? Вы ведь, кажется, были диссидентом?» — «Немножко», — сказал я. «Зачем это вам потребовалось?» — спросил он. «Чтобы уехать», — сказал я. «А, — сказал он, — оказывается, все объясняется очень просто».
Мысли о будущем
В честь своего выздоровления принял решение газеты и журналы больше не читать. Я имею в виду не советские газеты и журналы, а местные, т.е. западные. Западные, и вдруг — местные! К такому привыкнуть нельзя. При слове «местные» в моем сознании всплывают слова «тамбовские», «саратовские» и «рязанские», но отнюдь не «немецкие», «французские» и «английские». Лишь усилием воли, которую я обнаружил в себе совсем недавно, я гашу эти въевшиеся в плоть и кровь ассоциации. Запомни, говорю я себе, ты теперь живёшь на Западе. И Россия теперь для тебя заграница. И жить тебе тут до последнего вздоха. И сдохнешь ты тут, на Западе. И зароют тебя не в русской земле, а в западной. Любопытно, где они зароют тебя? Ведь землицы-то у них в обрез, своих закапывать негде. Скорее всего, тебя сожгут. А прах твой на удобрение пустят, ибо урну с ним некому будет вручить на вечное хранение.
Конечно, можно было бы обеспечить себе более оптимистическое будущее после смерти. Для этого достаточно было объявить себя православным, начать ходить в церковь и участвовать во всяких церковных мероприятиях. Теперь многие советские эмигранты так делают. Недавно сюда прибыла из Москвы одна важная дама. В Москве она заведовала секретным отделом в сверхсекретном институте. Член партии. Избиралась даже в бюро областного комитета партии. Посмотрели бы вы, как на неё накинулись всевозможные разведки! Каким вниманием её окружили! Сразу паспорт устроили, квартиру, источники дохода. Вы понимаете в этом что-нибудь? Нет? Я тоже. Но дело не в этом. Кто знает, может быть, эта Дама привезла секретный протокол последнего заседания бюро обкома партии, на котором обсуждались меры по пресечению оппозиционных настроений в области. Эта Дама немедленно объявила себя ревностной христианкой, само собой разумеется — православной. Затем Дама создала комитет по борьбе за присуждение бывшему русскому царю Николаю Второму звания Заслуженного Святого Республики за выдающиеся заслуги в качестве мученика большевиков. Эта формулировка задач комитета — моя. Формулировка Дамы была ещё глупее. Дама пыталась вовлечь меня в это благородное дело, предложила даже пост секретаря в комитете. Тогда-то я и предложил исправить формулировку целей комитета. После этого Дама заявила, что мне постоянного места в этой стране не видать, как своих ушей. Она — человек с прочной партийной закалкой, слово своё сдержит. Интересно, когда она сдохнет и будет с почётом похоронена на кладбище местной православной общины, будут ли на могильной плите указаны её титулы и заслуги, которые она имела в Москве?
Одним словом, несмотря на очевидные блага, которые сулило мне принятие православия, я этого не сделал. Может быть, то была моя первая ошибка в серии ошибок, совершенных мною здесь, на Западе. Инструктировавший меня человек из КГБ говорил мне, чтобы я не упускал даже самую малую возможность зацепиться, какою бы нелепой она ни казалась на первый взгляд. «Если будет возможность стать церковным деятелем, будь им, — говорил он. — Если ради устройства жизни надо сделать обрезание, делай!» А я этому совету не последовал. Почему? Потому что я убеждённый атеист. Пусть лучше мой прах пойдёт на удобрение, чем торчать на заутрене в компании старых русских эмигрантов, их рождённых на Западе чад, новоиспечённых христиан вроде Дамы — бывшего члена бюро обкома партии. Впитать в себя результаты величайшей революции в истории и достижения мировой науки, чтобы в конце пути превратиться в сына ублюдочной православной церкви?! Что угодно, только не это!
О стоянии на коленях
Главное, я презираю тех, кто добровольно становится на колени. И сам я на коленях никогда и ни перед кем не стоял. И не буду стоять. Между прочим, не только я такой. Это есть качество советского человека. Это — продукт и результат нашей революции. Вот чего не способны понять на Западе. Наблюдая наше поведение, они истолковывают его в привычных для них терминах и образах. И в том числе они тут убеждены в том, что советский народ стоит на коленях перед своими властями. Но наше поведение — что угодно, только не стояние на коленях перед властями. Стоять на коленях можно перед попами, перед царями, перед хозяевами. Причём это можно делать так, что внешне вроде бы никакого стояния на коленях нет. А стоять на коленях перед нашей властью невозможно, если бы мы даже захотели этого, ибо эта власть — мы сами. Коммунизм освобождает людей от стояния на коленях — вот в чем психологическая суть дела. Если бы мы даже захотели встать на колени перед властью, последняя просто не позволила бы нам это сделать. Нам бы за это влепили так, что мы бы и думать позабыли о такой вольности, как стояние на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57