Это был маленький денди с прямым носом и правильным лицом. Я говорю "маленький", хотя роста он был не ниже среднего, потому что уж очень мелкими были у него черты лица, миниатюрными руки и ноги, весь он был хорошенький, приглаженный и нарядный, как кукла. Он был так элегантно одет и причесан, такие отличные были на нем туфли, перчатки и галстук, что он на самом деле выглядел очаровательно. Я высказала это мнение вслух, воскликнув "Какой милый!", похвалила вкус Джиневры и спросила у нее, что, по ее мнению, сделал де Амаль с драгоценными кусочками своего разбитого сердца - может быть, поместил их во флакон духов или хранит в розовом масле? С глубоким восхищением я отметила также, что руки у полковника не крупнее, чем у мисс Фэншо, а это весьма удобно, поскольку, в случае крайней необходимости, он может надеть ее перчатки. Я сообщила ей, что без ума от его прелестных кудрей, и призналась, что мне не хватает слов, чтобы выразить восторг по поводу таких совершенств, как его низкий греческий лоб и изящная, классическая форма головы.
- Ну, а если бы он был влюблен в вас? - с жестоким ликованием в голосе попыталась ввести меня в искушение Джиневра.
- О боже! Какое это было бы блаженство! - заявила я, - но не будьте столь бесчеловечны, мисс Фэншо, - внушать мне такие мысли - это то же самое, что дать возможность несчастному отверженному Каину заглянуть в райские кущи.
- Значит, он вам нравится?
- Так же, как конфеты, варенье, мармелад и оранжерейные цветы.
Джиневра одобрила мой вкус, так как обожала все перечисленные вещи и легко поверила, что и я их люблю.
- А где же Исидор? - продолжала я. Признаться, мне, пожалуй, было интереснее посмотреть на него, чем на его соперника, но Джиневра была так поглощена мыслями о последнем, что не расслышала меня.
- Альфреда приняли здесь сегодня, - тараторила она, - благодаря авторитету его тетки - баронессы де Дорлодо. Теперь, увидев его своими глазами, вы, надеюсь, уже можете понять, почему я весь вечер в таком приподнятом настроении, так удачно играла, оживленно танцевала, а сейчас счастлива, как королева? Господи! Как забавно было бросать взгляды то на одного, то на другого и сводить их обоих с ума.
- Но где же этот другой? Покажите мне Исидора.
- Не хочу.
- Но почему?
- Мне стыдно за него.
- По какой причине?
- Потому что, потому что (шепотом) у него такие... такие бакенбарды... оранжевые, рыжие... ну вот!
- Итак, тайна раскрыта, - подвела я итог. - Все равно покажите его мне, обещаю не падать в обморок.
Она оглянулась вокруг. В этот момент у нас за спиной послышалась английская речь:
- Вы обе стоите на сквозняке, уйдите из коридора.
- Здесь нет сквозняка, доктор Джон, - заметила я, повернувшись.
- Она так легко простужается, - продолжал он, устремив на Джиневру взгляд, полный беспредельной ласковости. - Она очень хрупкая, ее нужно опекать - принесите ей шаль.
- Позвольте мне самой решать за себя, - высокомерным тоном заявила мисс Фэншо. - Мне не нужна шаль.
- На вас тонкое платье, и вы не остыли еще после танцев.
- Вечные проповеди, - резко произнесла она, - вечные предостережения и увещания.
Доктор Джон воздержался от ответа, но взгляд его выражал душевную боль. Он слегка отвернул потемневшее и опечаленное лицо, но продолжал терпеливо молчать. Я знала, где хранятся шали, побежала туда и принесла одну из них.
- Пока у меня хватит сил, она не снимет шали, - заявила я, набросив шаль на ее муслиновое платье и плотно закутав ей шею и обнаженные руки. Это Исидор? - спросила я довольно свирепым шепотом.
Приподняв верхнюю губку, она улыбнулась и утвердительно кивнула головой.
- Это и есть Исидор? - повторила я, тряхнув ее и испытывая желание сделать это еще раз десять.
- C'est lui-meme*, - ответила она. - Как он груб по сравнению с полковником! И потом, о небо!.. Эти бакенбарды!
______________
* Он самый (фр.).
В это время доктор Джон уже отошел от нас.
- Полковник! Граф! - передразнила я. - Кукла... марионетка... карлик... ничтожное создание! Камердинером ему быть у доктора Джона или мальчиком на посылках! Возможно ли, чтобы этот благородный, великодушный джентльмен, красивый, как волшебное видение, предлагал вам свою честную руку и доблестное сердце, обещал защищать вашу ненадежную особу, ваш ленивый ум от житейских бурь и бед, а вы бы от этого отказывались, глумились над ним, терзали и мучили его! Какое право вы имеете поступать так? Кто дал вам его? Откуда оно? Неужели оно зиждется только на вашей красоте, на розово-белом цвете лица и золотистых волосах? Неужели из-за этого он положил сердце к вашим ногам и дал вам возможность надеть ярмо ему на шею? Неужели за эту цену отдает он вам свою привязанность, нежность, мысли, надежды, внимание, свою благородную, искреннюю любовь? И вы всего этого не примете? Вы презираете это? Нет, вы притворяетесь, вы неискренни - вы любите его, вы от него без памяти, но насмехаетесь над его чувством, чтобы еще крепче привязать его к себе, не правда ли?
- Вот еще! Как много вы говорите! Я не поняла и половины из того, что вы сказали.
К этому моменту я успела увести ее в сад. Теперь я заставила ее сесть и заявила, что не дам ей двинуться с места, пока она не признается, кого же она, в конце концов, предпочитает - человека или обезьяну.
- Это его-то вы называете человеком, - промолвила она, - этого рыжеволосого буржуа, откликающегося на имя Джон! - Cela suffit: je n'en veux pas*. Полковник де Амаль - господин знатный и благородный, у него отличные манеры и очаровательная внешность - бледное, интересное лицо, а волосы и глаза настоящего итальянца. Кроме того, он великолепнейший собеседник, вполне в моем вкусе - в нем нет чувствительности и степенности того, другого; с ним я могу говорить как равная - он не докучает мне, не надоедает, не утомляет меня всякими высокопарными рассуждениями и глубокими страстями, а также своими познаниями, которые меня нисколько не интересуют! Вот и все! Не держите меня так крепко!
______________
* Хватит с меня, надоело (фр.).
Я несколько убавила силу, с которой держала ее, и она ринулась от меня прочь. Я и не подумала преследовать ее.
Что-то заставило меня направиться к двери, ведущей в коридор, где я рассчитывала еще раз взглянуть на доктора Джона, но увидела его на ступеньках, спускающихся в сад, где он стоял, освещенный падавшим из окна светом. Его стройную фигуру нельзя было спутать ни с чьей другой, ибо едва ли среди собравшихся был еще один столь хорошо сложенный мужчина. Он держал шляпу в руке, и его непокрытая голова, лицо и высокий лоб выглядели поразительно красивыми и мужественными. Черты его лица не были ни тонкими, ни нежными, как у женщин, но в них не было холодности, нескромности или душевной слабости; хорошо очерченные, они не отличались теми изяществом и симметрией, которые лишают лицо значительности. На лице его временами отражалось много чувств, но еще больше таилось в глазах. Такое впечатление, во всяком случае, производил он на меня. Пока я смотрела на этого человека, меня охватило невыразимое удивление, я ощутила, что его нельзя не уважать.
Я не собиралась подходить или обращаться к нему, потому что для этого мы были слишком мало знакомы. Раньше я смотрела на него из толпы гостей, оставаясь для него незамеченной; сейчас, оказавшись с ним один на один, я повернула прочь, но он явно искал меня, вернее, ту, с которой он меня недавно видел, поэтому он спустился с лестницы и последовал за мной по аллее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152