– Как и у рта, но мне и туда нравится!
– Эй! Мэри – это вечеринка в одном теле! – выкрикнул Толстый Пол, а я вспомнил о предложении Говарда и Клэр. – Давайте заныривайте!
– Всегда рада! – хихикнула Мэри.
– Вот видите! У вас двойные стандарты! – продолжала нудеть Сьюзи. – Мэри может, а вы даже попробовать не хотите!
– Поостынь, – сказал Хассим. – У меня была как-то баба, которая так и сделала, пока мы с ней трахались. Она все время засовывала мне в задницу палец и приговаривала, что мне понравится. В конце концов я ей разрешил.
– А... Ну и как? – спросил Пэдди.
– Как если бы кто-нибудь засунул палец тебе в задницу, – ответил Хассим.
– Понятно... – задумчиво кивнул Пэдди.
– При чем тут палец? – возмутилась Сьюзи. – Ничего общего.
– На ней были перчатки для игры в крикет, – подсказал Дон, чем привлек сердитое внимание Сьюзи.
– Будь добр! У нас серьезный разговор.
– Небольшая поправка, – вклинился Пэдди. – Это у тебя серьезный разговор. Все остальные валяют дурака.
– Да! Да! – Ее терпение стремительно иссякало. – Знаете что... Не понимаю даже, из-за чего я так разволновалась и зачем трачу на вас время! По-моему, вы вообще не способны на серьезный разговор, поэтому-то ничего у вас в жизни не получится! Вы превратитесь в жалких одиноких стариков, с которыми никто не захочет общаться, потому что вы не можете быть серьезными!
Это и есть женская логика. Кажется, я уже сталкивался с чем-то подобным... Точно! В разное время, с разными девушками. Насколько я понял, имелось виду следующее. Раз мы целыми днями валяем дурака, прикалываемся и хохочем, то никто не захочет уделить нам и минутки, заранее зная: серьезные, важные темы ("чувства", "отношения", "надежда на будущее") будут забыты ради шуток о рукоблудии. Мы не хотим смотреть на холодные истины прямо и трезво – чему же тут учиться? Ведь окружающим нужна правда, нужны ответы на всякие вопросы...
Я все понимаю и уже почти соглашаюсь, меня останавливает только одно. Сотни и сотни тысяч парней в этой стране – и на севере, и на юге – проводят жизнь, как и мы, в дурацких разговорах. Значит, нам будет с кем поговорить, разве не так? Нам не придется сидеть за кухонным столом и обсуждать проблемы воспитания детей со всякими безрадостными брюзгливыми тетками. Вместо этого мы отправимся в паб, где будем с утра до вечера разыгрывать друг друга или болтать о футболе. А мне большего и не надо.
– Зачем тебе серьезные разговоры? Что в них такого замечательного? – спросил Пэдди. – Мы ж тут не рак лечим, елки-палки, а порножурналы издаем! Чего страдать-то? Ничего ты этим не добьешься. Встряхнись! Радуйся жизни, пока дают! Нам и так будет о чем побеспокоиться – не пройдет и нескольких лет, вот увидишь...
– Правда? И о чем же? – поинтересовался Мэтт.
– Ну, старость там, болезни, третья мировая война... Все это грядет, так что незачем высматривать, о чем бы таком пострадать. Оно само нас найдет.
– Нас ждут неприятности именно потому, что их никто не хочет обсуждать! Все очень заняты шутка-ми, а серьезные вопросы остаются без внимания! – воскликнула Сьюзи.
Она словно не могла поверить, что мы не в состоянии понять столь элементарные вещи!
– Разве чей-то член в заднице у Годфри способен развязать третью мировую войну? – спросил Дон.
Не без основания спросил, как мне кажется.
– ТЫ СДЕЛАЛ ТЕ СТРАНИЦЫ? – завопила Сьюзи в ответ.
На секунду-другую стало тихо: все переваривали услышанное. И тут Дон взорвался.
– НАСРАТЬ! НА ВСЕ! НАСРАТЬ! Я больше не могу! Заколебала! Заколебала! – орал он, вскочив с места.
В какой-то момент мне показалось, что он сейчас перепрыгнет через стол и бросится на нее. Вместо этого Дон уставился Сьюзи прямо в глаза и прошипел, вкладывая в свое заявление весь яд, какой у него только был:
– Ты... пр-р-росто... мр-р-разь...
Он буквально выплевывал каждое слово. Потом, взглянув на перепуганную Хейзл, добавил, словно только что сообразив:
– И ты мразь.
Дон схватил сумку и начал запихивать туда личные вещи, не переставая бушевать, что это выше человеческих сил, что свяжешься с вами, лесбиянками, женщин на всю жизнь разлюбишь, а единственное, что оправдывает их существование, – это что они смертны и однажды умрут, так почему бы им не сделать доброе дело и не утопиться в Темзе, что может быть лучше, и так далее, и так далее, и так далее...
– Я не лесбиянка! – возразила Хейзл.
– А зря! Что таким гладильным доскам делать в порножурнале – непонятно!
– Все, все, достаточно! – сказала Сьюзи, обретя наконец голос. – Садись и принимайся за работу, а то получишь письменное предупреждение!
Дон только что не рассмеялся.
– Я увольняюсь! Пиши все, что хочешь, и посылай это мне на дом, потому что я здесь больше не работаю.
– Ты ошибаешься. Просто взять и уйти – нельзя. Об уходе положено предупреждать за месяц.
– Посмотри на меня, – сказал он, надевая плащ.
– Дон, подожди! Давай успокоимся и поговорим.
– Ты – сука. Ты – сука. Ты – сука. Больше мне нечего сказать. Ты – сука, и лесбиянка, и редкостная сука, и хватит с меня!
– Думаешь, мне больно? – спросила Сьюзи.
– "Больно"? Молчала бы! Будь ты мужиком, я бы тебе сейчас зубы в глотку вогнал! А может, я так и сделаю! Да иди ты... Ты не стоишь даже этого. Ты – пустое место. Ты сука и никем другим уже не будешь. А ты, – крикнул он сидящему рядом со мной Роджеру, – ты – унылый старый козел!
Озадаченный Роджер поднял голову. Он-то тут при чем? За день ни слова не проронил.
– А будь здесь Монти или Толдо, я и им бы сказал, что они козлы, но их нет. Подождите-ка, я им оставлю записки. Хейзл, дай мне этих липких листков.
Хейзл повиновалась. Дон написал каждому по коротенькой прощальной записке и наклеил их на мониторы.
– Вот так. А остальных я приглашаю на прощальную пьянку, которая состоится в "Аббате" примерно через тридцать секунд. Прихватите с собой кошельки – они вам понадобятся.
Сьюзи сделала последнюю отчаянную попытку удержать его. В другой ситуации она бы только обрадовалась, заяви Дон об уходе и исчезни из ее жизни навсегда, но только без шума (подозреваю, на это она и рассчитывала). А вот такой неожиданный уход мог сказаться на ее репутации самым неблагоприятным образом.
– Подожди. Подожди минутку. Ты только подумай о том, что сейчас делаешь. Ты взволнован, сердит, наговорил тут всякого... Не важно. Мне все равно. Давай просто сядем, обсудим сложившуюся ситуацию и найдем какое-нибудь решение. Если не ради меня, то ради журнала.
Дон уставился на нее, не убежденный ни на йоту. Она столько раз пугала его увольнением!.. Он как-то признался мне, что чувствует себя обитателем камеры смертников. И вот он сам пристегивается к электрическому стулу, а Сьюзи хочет в последнюю минуту отменить казнь. Зачем? Чтобы через три недели его мучений самой дернуть за рубильник? Дон слишком хорошо это понимал. И не доставил ей такого удовольствия. Это было его решение, его судьба, и если он смог подгадить и тут – что ж, у него есть еще один повод для ухода.
Для того чтобы завершить этот разговор, проделавший полный круг, у Дона нашлось ровно пять слов:
– Засунь его себе в жопу.
9. Следующим утром
– О-о-о... Который час? – прорычал Пэдди, растирая лицо.
– Утро... – прокашлял я, раздирая глотку в клочья.
В результате я закашлялся еще сильнее и теперь лишь морщился от боли. Мне пришлось лечь в позу пассажира авиарейса, которому стало плохо, и ждать, пока мое горло успокоится, а я смогу отпить из стоящего на столике бокала – что бы там ни было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48