Я был потным, пыльным и держал в руке сетку с фруктами.
— Господи, дорогуша, ты откуда? — спросил он.
— С прогулки верхом.
— Жаль, что камеры нет! — воскликнул он. — Выглядишь ты, как бродяга... Хорошо стоишь... свет сзади... ну и эти апельсины... Это надо будет как-то использовать в следующей картине. Жалко терять такой кадр.
— Ты рановато пришел, — сказал я.
— Я подожду здесь... Мне все равно где.
— Лучше пойдем наверх. Мне надо переодеться.
Мы поднялись в номер, и он безошибочно выбрал самое удобное кресло.
— Хочешь наартйес? — предложил я.
— Предпочел бы мартини, дорогуша.
— Так закажи.
Он позвонил в бар, а когда ему принесли выпить, я был уже под душем. Потом я вытерся жестким полотенцем, надел трусы и увидел, что он курит чудовищную сигару. Атмосфера в комнате напоминала лондонский клуб. Конрад просматривал утренние газеты.
— Я уже читал это, — сказал он, — каково чувствовать себя героем?
— Не смеши меня.
Он сменил тему.
— Скажи, а почему ты вдруг решил поехать на эту премьеру? Ведь ты всегда отказывался от таких предложений.
— Мне нужно здесь кое-что сделать, — объяснил я и рассказал о лошадях Нериссы.
— Тогда я понял, дорогуша. Ну и как? Ты уже знаешь, в чем дело?
Я пожал плечами.
— Еще нет. И, боюсь, из этого вообще ничего не выйдет.
Я надел свежую рубашку.
— Завтра поеду на скачки в Гермистон, может, там замечу что-нибудь. Хотя думаю, что Аркнольд не тот человек, которого можно поймать на горячем.
Я надел штаны, носки и мокасины.
— А вы с Эваном что тут делаете?
— Кино, конечно. Что же еще?
— Что за кино?
Он собирается снимать какое-то занудство про слонов, он сам все придумал. Он уже работал над этим, когда его пригласили заканчивать «Человека в автомобиле». Снимали мы, как ты знаешь, в Испании, и в Африку немного запоздали. Мы уже давно должны были быть в заповеднике Крюгера.
Я тщательно причесался.
— Кто в главной роли?
— Дрейкс Годдар.
Я посмотрел на Конрада. Он саркастически улыбался.
— Годдар — это пластилин в руках Эвана. Он выполняет команды, как цирковая собачка.
— И все, наверное, довольны.
— Это такой мнительный тип, что ему каждые пять минут надо говорить, что он гений, а иначе он начинает рыдать и жаловаться, что его никто не любит.
— Он с вами?
— К счастью, нет. Он собирался, но в последний момент что-то там случилось. Так что он приедет, когда мы с Эваном найдем натуру.
Я положил щетку для волос и надел часы. Ключи, мелочь и носовой платок я сунул в задний карман.
— Ты видел ту сцену в машине, которую мы сняли в Испании?
— Нет, — ответил я. — Эван меня не пригласил.
— Это на него похоже. — Конрад допил мартини и уставился на конец своей сигары. — Сцена получилась потрясающе.
— Еще бы, повторяли сто раз.
Он улыбнулся, но глаза не поднял.
Казалось, ему не хочется говорить на эту тему.
— Понимаешь, есть в ней что-то личное, это не просто актерская работа. — Он замолчал. Было заметно, что он тщательно подбирает слова. — Я старый циник, дорогуша, но эта сцена меня потрясла.
Я не ответил. Он поднял на меня взгляд:
— Обычно ты играешь иначе. Ну, а в этот раз...
Хо-хо...
Я закусил губу. Я чувствовал это во время съемок. Но думал, что никто не заметит.
— Ты думаешь, критики поймут?
— Может быть.
Я уставился на ковер. Я был страшно зол. Актер, который слишком вживается в свою роль, слишком глубоко в нее уходит, заставляет зрителя активно сопереживать и демонстрирует ему собственное я. Обнажение тела — вещь легкая, но пустить публику в душу, дать подойти к твоим убеждениям, проблемам и чувствам — это нечто иное.
Чтобы сыграть роль так правдиво, чтобы зритель до конца поверил актеру, может быть, впервые в жизни, понял самого себя, нужно не только как следует представлять то, что играешь, но и как бы признаться, что в действительности переживал что-то подобное. Человек, не склонный к эксгибиционизму, не склонен открывать свое внутреннее "я", но без этого настоящей игры не бывает.
Я не великий актер — популярный. Я давно уже понял, что если я однажды не решусь на такое, а это меня пугало, то так и останусь просто популярным. Я постоянно натыкался на барьер, не мог перейти рубеж. Но в автомобиле я отпустил вожжи, надеясь, что мое состояние смешается с состоянием героя.
Это случилось, наверное, из-за Эвана. Назло ему, а не чтобы порадовать. Есть граница, до которой режиссер может управлять актером, но тут я действовал сам.
— О чем задумался? — спросил Конрад.
— О том, что буду играть только в приключенческих фильмах. Как я и поступал до сих пор.
— Трусишь, дорогуша.
— Да нет.
Он стряхнул пепел с сигары.
— Ты еще удивишь публику.
— Не думаю.
Я прошелся по комнате, надел пиджак, сунул в карман бумажник и записную книжку.
— Пошли в бар.
Конрад послушно выбрался из кресла.
— От себя не убежишь.
— Ты не прав.
— Нет, дорогуша, я знаю, что говорю.
* * *
Назавтра в Гермистоне меня ожидал не только билет, обещанный Аркнольдом, но и молодой человек, который объяснил, что ему поручено проводить меня на ленч к председателю клуба.
Я пошел за ним и оказался в большой столовой, где за столом сидело, по меньшей мере, человек сто. Вся семья ван Хуренов, включая Джонатана, расположилась возле двери. Увидев меня, ван Хурен встал.
— Мистер Клугвойгт, разрешите представить вам Эдварда Линкольна, — обратился он к сидевшему во главе стола и, обращаясь ко мне, объяснил: — Председатель нашего клуба мистер Клугвойгт.
Клугвойгт поднялся, пожал мне руку, предложил место рядом, после чего все сели. Напротив меня, направо от председателя, сидела Вивиан ван Хурен в довольно экстравагантной ярко-зеленой шляпке, рядом с ней ее муж. Салли ван Хурен сидела слева от меня, за ней — Джонатан. По всей видимости, ван Хурены были в самых дружеских отношениях с Клугвойгтом, причем я заметил, что мужчины были очень похожи друг на друга. Их окружала атмосфера богатства и уверенности в себе, оба казались крепкими, решительными, умными.
После обычного обмена любезностями (как вам понравилась Южная Африка? «Игуана Рок» — это лучший отель города. Как долго вы собираетесь пробыть здесь?) разговор переключился на интересующую всех тему.
На лошадей.
У ван Хуренов была четырехлетка; в прошлом месяце она заняла третье место в Золотом кубке Данлопа. Однако они решили не выставлять ее ближайшие месяцы, чтобы дать отдохнуть. У Клугвойгта после обеда должны были бежать две трехлетки, но ничего особенного он от них не ожидал.
Я перевел разговор на лошадей Нериссы, а затем на Аркнольда. Меня интересовало, что о нем думают как о тренере и человеке.
Ни ван Хурен, ни Клугвойгт не были из тех людей, которые прямо отвечают на подобные вопросы. А Джонатан неожиданно подался вперед и сказал:
— Аркнольд — грубиян. И рука у него тяжелая, как золотой кирпич.
— Я должен что-то посоветовать Нериссе, когда вернусь домой, — заметил я.
— Тетя Порция говорила, что он отлично ведет ее лошадей, — сказала Салли.
— Может быть, но куда? — брякнул ее брат.
Ван Хурен бросил на сына слегка насмешливый взгляд и с ловкостью светского человека перевел разговор на другую тему.
Кстати, Линк, вчера нам позвонил мистер Клиффорд Уэнкинс и пригласил на премьеру.
Он явно развлекался. Я с удовольствием отметил, что он назвал меня Линк и подумал, что через пару часов я тоже назову его Квентином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Господи, дорогуша, ты откуда? — спросил он.
— С прогулки верхом.
— Жаль, что камеры нет! — воскликнул он. — Выглядишь ты, как бродяга... Хорошо стоишь... свет сзади... ну и эти апельсины... Это надо будет как-то использовать в следующей картине. Жалко терять такой кадр.
— Ты рановато пришел, — сказал я.
— Я подожду здесь... Мне все равно где.
— Лучше пойдем наверх. Мне надо переодеться.
Мы поднялись в номер, и он безошибочно выбрал самое удобное кресло.
— Хочешь наартйес? — предложил я.
— Предпочел бы мартини, дорогуша.
— Так закажи.
Он позвонил в бар, а когда ему принесли выпить, я был уже под душем. Потом я вытерся жестким полотенцем, надел трусы и увидел, что он курит чудовищную сигару. Атмосфера в комнате напоминала лондонский клуб. Конрад просматривал утренние газеты.
— Я уже читал это, — сказал он, — каково чувствовать себя героем?
— Не смеши меня.
Он сменил тему.
— Скажи, а почему ты вдруг решил поехать на эту премьеру? Ведь ты всегда отказывался от таких предложений.
— Мне нужно здесь кое-что сделать, — объяснил я и рассказал о лошадях Нериссы.
— Тогда я понял, дорогуша. Ну и как? Ты уже знаешь, в чем дело?
Я пожал плечами.
— Еще нет. И, боюсь, из этого вообще ничего не выйдет.
Я надел свежую рубашку.
— Завтра поеду на скачки в Гермистон, может, там замечу что-нибудь. Хотя думаю, что Аркнольд не тот человек, которого можно поймать на горячем.
Я надел штаны, носки и мокасины.
— А вы с Эваном что тут делаете?
— Кино, конечно. Что же еще?
— Что за кино?
Он собирается снимать какое-то занудство про слонов, он сам все придумал. Он уже работал над этим, когда его пригласили заканчивать «Человека в автомобиле». Снимали мы, как ты знаешь, в Испании, и в Африку немного запоздали. Мы уже давно должны были быть в заповеднике Крюгера.
Я тщательно причесался.
— Кто в главной роли?
— Дрейкс Годдар.
Я посмотрел на Конрада. Он саркастически улыбался.
— Годдар — это пластилин в руках Эвана. Он выполняет команды, как цирковая собачка.
— И все, наверное, довольны.
— Это такой мнительный тип, что ему каждые пять минут надо говорить, что он гений, а иначе он начинает рыдать и жаловаться, что его никто не любит.
— Он с вами?
— К счастью, нет. Он собирался, но в последний момент что-то там случилось. Так что он приедет, когда мы с Эваном найдем натуру.
Я положил щетку для волос и надел часы. Ключи, мелочь и носовой платок я сунул в задний карман.
— Ты видел ту сцену в машине, которую мы сняли в Испании?
— Нет, — ответил я. — Эван меня не пригласил.
— Это на него похоже. — Конрад допил мартини и уставился на конец своей сигары. — Сцена получилась потрясающе.
— Еще бы, повторяли сто раз.
Он улыбнулся, но глаза не поднял.
Казалось, ему не хочется говорить на эту тему.
— Понимаешь, есть в ней что-то личное, это не просто актерская работа. — Он замолчал. Было заметно, что он тщательно подбирает слова. — Я старый циник, дорогуша, но эта сцена меня потрясла.
Я не ответил. Он поднял на меня взгляд:
— Обычно ты играешь иначе. Ну, а в этот раз...
Хо-хо...
Я закусил губу. Я чувствовал это во время съемок. Но думал, что никто не заметит.
— Ты думаешь, критики поймут?
— Может быть.
Я уставился на ковер. Я был страшно зол. Актер, который слишком вживается в свою роль, слишком глубоко в нее уходит, заставляет зрителя активно сопереживать и демонстрирует ему собственное я. Обнажение тела — вещь легкая, но пустить публику в душу, дать подойти к твоим убеждениям, проблемам и чувствам — это нечто иное.
Чтобы сыграть роль так правдиво, чтобы зритель до конца поверил актеру, может быть, впервые в жизни, понял самого себя, нужно не только как следует представлять то, что играешь, но и как бы признаться, что в действительности переживал что-то подобное. Человек, не склонный к эксгибиционизму, не склонен открывать свое внутреннее "я", но без этого настоящей игры не бывает.
Я не великий актер — популярный. Я давно уже понял, что если я однажды не решусь на такое, а это меня пугало, то так и останусь просто популярным. Я постоянно натыкался на барьер, не мог перейти рубеж. Но в автомобиле я отпустил вожжи, надеясь, что мое состояние смешается с состоянием героя.
Это случилось, наверное, из-за Эвана. Назло ему, а не чтобы порадовать. Есть граница, до которой режиссер может управлять актером, но тут я действовал сам.
— О чем задумался? — спросил Конрад.
— О том, что буду играть только в приключенческих фильмах. Как я и поступал до сих пор.
— Трусишь, дорогуша.
— Да нет.
Он стряхнул пепел с сигары.
— Ты еще удивишь публику.
— Не думаю.
Я прошелся по комнате, надел пиджак, сунул в карман бумажник и записную книжку.
— Пошли в бар.
Конрад послушно выбрался из кресла.
— От себя не убежишь.
— Ты не прав.
— Нет, дорогуша, я знаю, что говорю.
* * *
Назавтра в Гермистоне меня ожидал не только билет, обещанный Аркнольдом, но и молодой человек, который объяснил, что ему поручено проводить меня на ленч к председателю клуба.
Я пошел за ним и оказался в большой столовой, где за столом сидело, по меньшей мере, человек сто. Вся семья ван Хуренов, включая Джонатана, расположилась возле двери. Увидев меня, ван Хурен встал.
— Мистер Клугвойгт, разрешите представить вам Эдварда Линкольна, — обратился он к сидевшему во главе стола и, обращаясь ко мне, объяснил: — Председатель нашего клуба мистер Клугвойгт.
Клугвойгт поднялся, пожал мне руку, предложил место рядом, после чего все сели. Напротив меня, направо от председателя, сидела Вивиан ван Хурен в довольно экстравагантной ярко-зеленой шляпке, рядом с ней ее муж. Салли ван Хурен сидела слева от меня, за ней — Джонатан. По всей видимости, ван Хурены были в самых дружеских отношениях с Клугвойгтом, причем я заметил, что мужчины были очень похожи друг на друга. Их окружала атмосфера богатства и уверенности в себе, оба казались крепкими, решительными, умными.
После обычного обмена любезностями (как вам понравилась Южная Африка? «Игуана Рок» — это лучший отель города. Как долго вы собираетесь пробыть здесь?) разговор переключился на интересующую всех тему.
На лошадей.
У ван Хуренов была четырехлетка; в прошлом месяце она заняла третье место в Золотом кубке Данлопа. Однако они решили не выставлять ее ближайшие месяцы, чтобы дать отдохнуть. У Клугвойгта после обеда должны были бежать две трехлетки, но ничего особенного он от них не ожидал.
Я перевел разговор на лошадей Нериссы, а затем на Аркнольда. Меня интересовало, что о нем думают как о тренере и человеке.
Ни ван Хурен, ни Клугвойгт не были из тех людей, которые прямо отвечают на подобные вопросы. А Джонатан неожиданно подался вперед и сказал:
— Аркнольд — грубиян. И рука у него тяжелая, как золотой кирпич.
— Я должен что-то посоветовать Нериссе, когда вернусь домой, — заметил я.
— Тетя Порция говорила, что он отлично ведет ее лошадей, — сказала Салли.
— Может быть, но куда? — брякнул ее брат.
Ван Хурен бросил на сына слегка насмешливый взгляд и с ловкостью светского человека перевел разговор на другую тему.
Кстати, Линк, вчера нам позвонил мистер Клиффорд Уэнкинс и пригласил на премьеру.
Он явно развлекался. Я с удовольствием отметил, что он назвал меня Линк и подумал, что через пару часов я тоже назову его Квентином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38