Формулу "Православие, Самодержавие,
Народность" провозглашает министр народного просвещения гр. Уваров. Но
провозглашение этой формулы могло состояться, конечно, только в том случае если
Николай I считал ее верной и она отвечала его взглядам.
Формула — еще не стройная политическая идеология. Появление формулы
"Православие, Самодержавие, Народность" — было лишь зарницей, предвещавшей зарю
Русского Национального Возрождения, свидетельством желания у Николая I вернуться
к политическим принципам русского самодержавия. Но от провозглашения гр.
Уваровым указанной выше формулы до понимания конкретных задач национальной
революции было еще далеко. Лев Тихомиров неоднократно подчеркивал в
"Монархической государственности", что "в отношении политической сознательности
Россия всегда была и остается до крайности слаба. От этого в русской
государственности чрезвычайно много смутного, спутанного, противоречивого и
слабого.... Без сомнения сила инстинкта в русском народе очень велика, и это
само по себе ценно, ибо инстинкт есть голос внутреннего чувства. Прочность
чувства, создающего идеалы нравственной жизни, как основы политического
существования — качество драгоценное. Но им одним нельзя устраивать
государственные отношения. Для сильного, прочного и систематического действия,
политическая идея должны осознать себя как политическая. Она должна иметь свою
политическую философию.
"Этого у нас никогда не было, — с грустью замечает Тихомиров, — ...при
множестве крупнейших, даже гениальнейших работников мысли, Россия все-таки не
обнаружила достаточной степени познания самой себя и своих основ, для выработки
сознательной системы их осуществления. В этом, конечно, никто не виноват. Это
просто исторический факт. Но знать его — необходимо. Если мы можем получить
надежду пойти вперед, совершенствоваться, то лишь при том условии, если будем
знать, что у нас, оказывается слабо, чем обусловлены неудачи проявления и того,
что само по себе сильно..." "Монархический принцип, — пишет Тихомиров, —
развивался у нас до тех пор, пока народный нравственно религиозный идеал, не
достигая сознательности, был фактически жив и крепок в душе народа. Когда же
европейское просвещение поставило у нас всю нашу жизнь на суд и оценку сознания,
то ни православие, ни народность не могли дать ясного ответа на то, что мы
такое, и выше ли мы или ниже других, должны ли, стало быть, развивать свою
правду или брать ее у людей ввиду того, что настоящая правда находится не у нас,
а у них".
"Пока перед Россией стоял и пока стоит этот вопрос, монархическое начало
не могло развиваться, ибо оно есть вывод из вопроса о правде и идеале. Чувства,
инстинкта — проявлялось в России постоянно достаточно, но сознательности, теории
царской власти и взаимоотношений царя с народом — очень мало.
Между тем сознательность становилась тем необходимее, что бюрократическая
практика неудержимо вводила к нам идею абсолютизма, а Европейское влияние,
подтверждая, что царская власть есть нечто иное, как абсолютизм, отрицало ее. В
XIX веке русская мысль резко раскололась на "западников" и "славянофилов", и вся
"западническая" часть вела пропаганду против самодержавия. В XVIII веке уже
сказано было устами "Вадима":
Самодержавие всех зол содетель:
Вредит и самую чистейшу добродетель,
Свободу дав Царю тираном быть...
За XIX век, все течение образованной западнической мысли, создавшей так
называемую "интеллигенцию", — вело пропаганду против самодержавия — по мере
цензурной возможности в России, и со всей откровенностью в заграничной своей
печати. Национальная часть образованного общества не могла не пытаться отстоять
свое историческое русское учреждение монархии... В этом долгом историческом
споре, идея монархическая до некоторой степени все-таки уяснялась. У наших
великих художников слова — Пушкина, Гоголя, А. Майкова и др. — попадаются
превосходные отклики монархического сознания. (В этом отношении много материала
собрано у г. Чернаева в его сочинениях о Самодержавии). Но все это отзвуки
чувства, проявления инстинкта, который столь силен вообще в русской личности,
что неожиданно сказывается даже в самых крайних отрицателях, как напр. М.
Бакунин." "В смысле же сознательности, монархическая идея уяснилась по
преимуществу публицистическим путем, в споре с противниками, но не строго
научным анализом. Труды научные, оставаясь более всего подражательными, вообще
почти ничего не дали для уяснения самодержавия и чаще всего служили лишь для его
безнадежного смешения с абсолютизмом" (Лев Тихомиров III. стр. 124).
И Пушкин, и Гоголь и славянофилы не имели ясного представления что и как
было необходимо делать, чтобы быстро излечить исковерканную Россию. Все они
хорошо понимали только то, что со времен Петра I Россия целых 125 лет шла по
ложной дороге, не свойственной русским традициям. У Пушкина и у Гоголя и у
славянофилов уже высокого уровня достигло понимание самобытности русского
народа, но не было еще правильного понимания происхождения Самодержавия,
недооценивалось значение восстановления патриаршества и т.д.
Николая I, например, часто упрекают, что в славянофилах он не увидел
своих политических единомышленников. Эти упреки несправедливы. Настороженность
Николая I к идеологии славянофилов имела реальные основания. Он, которого так
часто упрекают в недуховности и в нелюбви к "умственности" был умственно
достаточно чуток, чтобы понять ложность взглядов славянофилов о происхождении
Самодержавия. К. Аксаков, например, развивал совершенно ложную теорию об
отношении русского народа к государственной власти и государству. Русский народ,
доказывал он, не любит власти и передал всю полноту власти царю с целью
отстраниться от грехов связанных с властвованием. Отстранившись от власти народ
имеет возможность вести более христианскую жизнь так как все грехи связанные с
владением властью падают на душу царя, исполняющего функции главного
военачальника, главного полицейского и главного судьи.
Теория К. Аксакова не имеет ничего общего с действительными взглядами
русского народа на государство и роль царя в государстве. Народный взгляд на
царя выражен в многочисленных пословицах и поговорках: "Царь от Бога Пристав",
"Сердце царево — в руке Божьей", "Где царь там и правда", "На все святая воля
царская" и т.д. Русский народ вплоть до Петра I принимал весьма активное участие
в строительстве национального государства и никогда не гнушался этим участием.
Русский народ понимал ценность национального государства, и царской власти
защищавшей независимость национального государства.
То, что К. Аксаков считал народным взглядом, на самом деле было взглядом
одних только раскольников, которые после учиненного Петром I разгрома стали
отрицательно относиться к государственной власти, а некоторые секты стали вообще
отрицать государство. Да и сам К. Аксаков одно время договаривался до отрицания
государства вообще. "Государство как принцип — зло", "Государство в своей идее —
ложь", — писал одно время он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Народность" провозглашает министр народного просвещения гр. Уваров. Но
провозглашение этой формулы могло состояться, конечно, только в том случае если
Николай I считал ее верной и она отвечала его взглядам.
Формула — еще не стройная политическая идеология. Появление формулы
"Православие, Самодержавие, Народность" — было лишь зарницей, предвещавшей зарю
Русского Национального Возрождения, свидетельством желания у Николая I вернуться
к политическим принципам русского самодержавия. Но от провозглашения гр.
Уваровым указанной выше формулы до понимания конкретных задач национальной
революции было еще далеко. Лев Тихомиров неоднократно подчеркивал в
"Монархической государственности", что "в отношении политической сознательности
Россия всегда была и остается до крайности слаба. От этого в русской
государственности чрезвычайно много смутного, спутанного, противоречивого и
слабого.... Без сомнения сила инстинкта в русском народе очень велика, и это
само по себе ценно, ибо инстинкт есть голос внутреннего чувства. Прочность
чувства, создающего идеалы нравственной жизни, как основы политического
существования — качество драгоценное. Но им одним нельзя устраивать
государственные отношения. Для сильного, прочного и систематического действия,
политическая идея должны осознать себя как политическая. Она должна иметь свою
политическую философию.
"Этого у нас никогда не было, — с грустью замечает Тихомиров, — ...при
множестве крупнейших, даже гениальнейших работников мысли, Россия все-таки не
обнаружила достаточной степени познания самой себя и своих основ, для выработки
сознательной системы их осуществления. В этом, конечно, никто не виноват. Это
просто исторический факт. Но знать его — необходимо. Если мы можем получить
надежду пойти вперед, совершенствоваться, то лишь при том условии, если будем
знать, что у нас, оказывается слабо, чем обусловлены неудачи проявления и того,
что само по себе сильно..." "Монархический принцип, — пишет Тихомиров, —
развивался у нас до тех пор, пока народный нравственно религиозный идеал, не
достигая сознательности, был фактически жив и крепок в душе народа. Когда же
европейское просвещение поставило у нас всю нашу жизнь на суд и оценку сознания,
то ни православие, ни народность не могли дать ясного ответа на то, что мы
такое, и выше ли мы или ниже других, должны ли, стало быть, развивать свою
правду или брать ее у людей ввиду того, что настоящая правда находится не у нас,
а у них".
"Пока перед Россией стоял и пока стоит этот вопрос, монархическое начало
не могло развиваться, ибо оно есть вывод из вопроса о правде и идеале. Чувства,
инстинкта — проявлялось в России постоянно достаточно, но сознательности, теории
царской власти и взаимоотношений царя с народом — очень мало.
Между тем сознательность становилась тем необходимее, что бюрократическая
практика неудержимо вводила к нам идею абсолютизма, а Европейское влияние,
подтверждая, что царская власть есть нечто иное, как абсолютизм, отрицало ее. В
XIX веке русская мысль резко раскололась на "западников" и "славянофилов", и вся
"западническая" часть вела пропаганду против самодержавия. В XVIII веке уже
сказано было устами "Вадима":
Самодержавие всех зол содетель:
Вредит и самую чистейшу добродетель,
Свободу дав Царю тираном быть...
За XIX век, все течение образованной западнической мысли, создавшей так
называемую "интеллигенцию", — вело пропаганду против самодержавия — по мере
цензурной возможности в России, и со всей откровенностью в заграничной своей
печати. Национальная часть образованного общества не могла не пытаться отстоять
свое историческое русское учреждение монархии... В этом долгом историческом
споре, идея монархическая до некоторой степени все-таки уяснялась. У наших
великих художников слова — Пушкина, Гоголя, А. Майкова и др. — попадаются
превосходные отклики монархического сознания. (В этом отношении много материала
собрано у г. Чернаева в его сочинениях о Самодержавии). Но все это отзвуки
чувства, проявления инстинкта, который столь силен вообще в русской личности,
что неожиданно сказывается даже в самых крайних отрицателях, как напр. М.
Бакунин." "В смысле же сознательности, монархическая идея уяснилась по
преимуществу публицистическим путем, в споре с противниками, но не строго
научным анализом. Труды научные, оставаясь более всего подражательными, вообще
почти ничего не дали для уяснения самодержавия и чаще всего служили лишь для его
безнадежного смешения с абсолютизмом" (Лев Тихомиров III. стр. 124).
И Пушкин, и Гоголь и славянофилы не имели ясного представления что и как
было необходимо делать, чтобы быстро излечить исковерканную Россию. Все они
хорошо понимали только то, что со времен Петра I Россия целых 125 лет шла по
ложной дороге, не свойственной русским традициям. У Пушкина и у Гоголя и у
славянофилов уже высокого уровня достигло понимание самобытности русского
народа, но не было еще правильного понимания происхождения Самодержавия,
недооценивалось значение восстановления патриаршества и т.д.
Николая I, например, часто упрекают, что в славянофилах он не увидел
своих политических единомышленников. Эти упреки несправедливы. Настороженность
Николая I к идеологии славянофилов имела реальные основания. Он, которого так
часто упрекают в недуховности и в нелюбви к "умственности" был умственно
достаточно чуток, чтобы понять ложность взглядов славянофилов о происхождении
Самодержавия. К. Аксаков, например, развивал совершенно ложную теорию об
отношении русского народа к государственной власти и государству. Русский народ,
доказывал он, не любит власти и передал всю полноту власти царю с целью
отстраниться от грехов связанных с властвованием. Отстранившись от власти народ
имеет возможность вести более христианскую жизнь так как все грехи связанные с
владением властью падают на душу царя, исполняющего функции главного
военачальника, главного полицейского и главного судьи.
Теория К. Аксакова не имеет ничего общего с действительными взглядами
русского народа на государство и роль царя в государстве. Народный взгляд на
царя выражен в многочисленных пословицах и поговорках: "Царь от Бога Пристав",
"Сердце царево — в руке Божьей", "Где царь там и правда", "На все святая воля
царская" и т.д. Русский народ вплоть до Петра I принимал весьма активное участие
в строительстве национального государства и никогда не гнушался этим участием.
Русский народ понимал ценность национального государства, и царской власти
защищавшей независимость национального государства.
То, что К. Аксаков считал народным взглядом, на самом деле было взглядом
одних только раскольников, которые после учиненного Петром I разгрома стали
отрицательно относиться к государственной власти, а некоторые секты стали вообще
отрицать государство. Да и сам К. Аксаков одно время договаривался до отрицания
государства вообще. "Государство как принцип — зло", "Государство в своей идее —
ложь", — писал одно время он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33