Им были нужны не прогрессивные реформы, а уничтожение русского
национального государства и постройка на его развалинах атеистической республики
по масонским рецептам.
XXXIII
До Николая I монархическое миросозерцание гасло не только у
представителей европеизировавшегося общества, но и у самих носителей
монархической власти. Начиная с Николая I распад монархического миросозерцания у
царей прекращается, но у высших кругов дворянства монархическое миросозерцание
продолжает все гаснуть и гаснуть. После петровской революции народ перестал быть
активной политической силой, активным действующим элементом русской истории:
стал только пассивным элементом ее. За то, намного выросла политическая роль
дворянства, превратившегося из служилого класса в господствующий класс.
Политическая история России, начиная с Петра I вплоть до восшествия на престол
Николая I, есть главным образом история дворянства и история того, как
заимствованные европейские политические идеи отражались на политическом развитии
послепетровской России.
Почитатель Петра I Г. Федотов в книге "И есть и будет" (Размышления о
России и революции), принужден все же отметить, что после петровской революции
широкие массы народа, перестали понимать Россию: "Что касается государственного
смысла Империи, то он едва ли доходил до народного сознания. Россия с Петра
перестала быть понятной русскому народу. Он не представлял себе ни ее границ, ни
ее задач, ни ее внешних врагов, которые были ясны и конкретны для него в
московском царстве. Выветривание государственного сознания продолжалось
беспрерывно за два века Империи."
После петровской революции, из всех слоев русского общества, одно только
дворянство было носителем государственного сознания. После Петра I носители
высшей власти имели политическую опору исключительно в государственном инстинкте
и государственном сознании дворянства, с каждым царствованием все более и более
европеизировавшегося. Все остальные слои народа были оттеснены от управления
государством и постепенно совершенно перестали интересоваться его судьбой.
После подавления восстания декабристов перестает интересоваться судьбой
России и дворянство. Образованное общество не ограничивается только равнодушием,
а, наоборот, постоянно оказывает сопротивление преобразовательным замыслам
Николая I. На смену масонам и декабристам приходят новые идейные противники
самодержавия, православия и вообще русской культуры.
Николая I ненавидели родственники, свойственники и политические
единомышленники декабристов. Многие из дворян видели в нем узурпатора
политических прав дворянства и никак не могли простить ему, что он сумел
вырваться из политической опеки дворянства и стал править не считаясь с
сословными интересами дворянства. Князь Д. Д. Оболенский, — потомок декабриста,
выросший в либеральной дворянской среде пишет в своих "Заметках о прошлом", что
"В этой среде привычны были осуждения действий правительства и, прежде всего
поступков Императора Николая Павловича. Родной внук декабриста, я рос в семье,
по традиции предубежденной против Императора. И только на возрасте, переехав в
Петербург, я разобрался в исторической правде и изменил свои отрицательные
взгляды на Императора Николая I". (Кн. Д. Д. Оболенский. Заметки о прошлом.
Двуглавый Орел. № 15. Париж)
Все большее число дворян стремится покинуть военную и государственную
службу и засесть в родовых усадьбах. "Дворянин остается государем над своими
рабами, перестав нести на своих плечах — тяжесть Империи. Начинается процесс
обезгосударствления, "дезэтизации" дворянства, по своим роковым последствиям для
государства аналогичный процессу секуляризации культуры для Церкви".
"...Конечно, дворянство еще служит, еще воюет, но из чтения Пушкина, как и
Вигеля, выносишь впечатление, что оно больше всего наслаждается жизнью. Эта
утонченная праздная среда оказалась великолепным питомником для экзотических
плодов культуры. Но самая их экзотичность внушает тревогу. Именно отрыв части
дворянства — как наиболее культурной — от государственного дела усиливает
заложенную в духе Петровской реформы (не реформы, а революции. — Б. Б.)
беспочвенность его культуры" "Дворянство начинает становиться поставщиком лишних
людей... Лишь небольшая часть их поглощается впоследствии революционным
движением. Основной слой оседает в усадьбах, определяя своим упадочным бытом
упадочные настроения русского 19-го века."
...Бытописатели дворянской России — Григорович, Тургенев, Гончаров,
Писемский — оставили нам недвусмысленную картину вырождавшегося быта. Она
скрашивается еще не изжитой жизнерадостностью, буйством физических сил. Охота,
любовь, лукулловские пиры и неистощимые выдумки на развлечения — заслоняют
иппократово лицо недуга. Но что за этим? Дворянин, который, дослужившись до
первого, корнетского чина, выходит в отставку, чтобы гоняться за зайцами и
дурить всю жизнь, становится типичным явлением. Если бы он, по крайней мере,
переменил службу на хозяйство. Но хозяйство всегда было слабым местом русского
дворянства. Хозяйство, т.е. неумелые затеи, окончательно разоряют помещика,
который может существовать лишь за счет дарового труда рабов. Исключения были.
Но все экономическое развитие XIX века — быстрая ликвидация дворянского
землевладения после освобождения, — говорит о малой жизненности помещичьего
хозяйства. Дворянин, переставший быть политической силой, не делается и силой
хозяйственной. Он до конца, до дней революции, не перестает давать русской
культуре людей, имена которых служат ее украшением. Но он же отравляет эту
культуру своим смертельным недугом, имя которому "атония". (Атония — жизненная
вялость, расслабленность. — Б. Б.)
Самое поразительное, что эта "атония" принимается многими за выражение
русского духа. Обломов — за национального героя. Наши классики — бытописатели
дворянства — искали положительных, сильных героев среди иностранцев, не находя
их вокруг себя. Только Мельников и Лесков запечатлели подлинно русские и
героические образы, найдя их в нетронутых дворянской культурой слоях народа.
Лесков — этот кроткий и склонный к идиллии писатель — становится жестоким, когда
подходит к дворянскому быту. Самый могучий отпрыск дворянского ствола в русской
литературе, Толстой, произнес самый беспощадный суд над породившей его культурой
и подрубил под корень вековое дерево" (Г. Федотов. "И есть и будет". Стр.
17-18.)
И чем дальше разрастается отчуждение между царской властью и дворянством,
тем все более и более тухнет у дворянства патриотическое сознание. Дворянство
все менее и менее интересуется политической судьбой России. Каково внутреннее и
внешнее политическое положение России, в тот или иной момент, может ли
правительство учитывая это положение провести те или иные реформы — это мало
интересует образованное общество. Правительство осуждают не считаясь с реальной
политической обстановкой внутри России и за ее рубежами. Тревога за политические
судьбы России становится все более и более делом только царей и узких правящих
кругов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
национального государства и постройка на его развалинах атеистической республики
по масонским рецептам.
XXXIII
До Николая I монархическое миросозерцание гасло не только у
представителей европеизировавшегося общества, но и у самих носителей
монархической власти. Начиная с Николая I распад монархического миросозерцания у
царей прекращается, но у высших кругов дворянства монархическое миросозерцание
продолжает все гаснуть и гаснуть. После петровской революции народ перестал быть
активной политической силой, активным действующим элементом русской истории:
стал только пассивным элементом ее. За то, намного выросла политическая роль
дворянства, превратившегося из служилого класса в господствующий класс.
Политическая история России, начиная с Петра I вплоть до восшествия на престол
Николая I, есть главным образом история дворянства и история того, как
заимствованные европейские политические идеи отражались на политическом развитии
послепетровской России.
Почитатель Петра I Г. Федотов в книге "И есть и будет" (Размышления о
России и революции), принужден все же отметить, что после петровской революции
широкие массы народа, перестали понимать Россию: "Что касается государственного
смысла Империи, то он едва ли доходил до народного сознания. Россия с Петра
перестала быть понятной русскому народу. Он не представлял себе ни ее границ, ни
ее задач, ни ее внешних врагов, которые были ясны и конкретны для него в
московском царстве. Выветривание государственного сознания продолжалось
беспрерывно за два века Империи."
После петровской революции, из всех слоев русского общества, одно только
дворянство было носителем государственного сознания. После Петра I носители
высшей власти имели политическую опору исключительно в государственном инстинкте
и государственном сознании дворянства, с каждым царствованием все более и более
европеизировавшегося. Все остальные слои народа были оттеснены от управления
государством и постепенно совершенно перестали интересоваться его судьбой.
После подавления восстания декабристов перестает интересоваться судьбой
России и дворянство. Образованное общество не ограничивается только равнодушием,
а, наоборот, постоянно оказывает сопротивление преобразовательным замыслам
Николая I. На смену масонам и декабристам приходят новые идейные противники
самодержавия, православия и вообще русской культуры.
Николая I ненавидели родственники, свойственники и политические
единомышленники декабристов. Многие из дворян видели в нем узурпатора
политических прав дворянства и никак не могли простить ему, что он сумел
вырваться из политической опеки дворянства и стал править не считаясь с
сословными интересами дворянства. Князь Д. Д. Оболенский, — потомок декабриста,
выросший в либеральной дворянской среде пишет в своих "Заметках о прошлом", что
"В этой среде привычны были осуждения действий правительства и, прежде всего
поступков Императора Николая Павловича. Родной внук декабриста, я рос в семье,
по традиции предубежденной против Императора. И только на возрасте, переехав в
Петербург, я разобрался в исторической правде и изменил свои отрицательные
взгляды на Императора Николая I". (Кн. Д. Д. Оболенский. Заметки о прошлом.
Двуглавый Орел. № 15. Париж)
Все большее число дворян стремится покинуть военную и государственную
службу и засесть в родовых усадьбах. "Дворянин остается государем над своими
рабами, перестав нести на своих плечах — тяжесть Империи. Начинается процесс
обезгосударствления, "дезэтизации" дворянства, по своим роковым последствиям для
государства аналогичный процессу секуляризации культуры для Церкви".
"...Конечно, дворянство еще служит, еще воюет, но из чтения Пушкина, как и
Вигеля, выносишь впечатление, что оно больше всего наслаждается жизнью. Эта
утонченная праздная среда оказалась великолепным питомником для экзотических
плодов культуры. Но самая их экзотичность внушает тревогу. Именно отрыв части
дворянства — как наиболее культурной — от государственного дела усиливает
заложенную в духе Петровской реформы (не реформы, а революции. — Б. Б.)
беспочвенность его культуры" "Дворянство начинает становиться поставщиком лишних
людей... Лишь небольшая часть их поглощается впоследствии революционным
движением. Основной слой оседает в усадьбах, определяя своим упадочным бытом
упадочные настроения русского 19-го века."
...Бытописатели дворянской России — Григорович, Тургенев, Гончаров,
Писемский — оставили нам недвусмысленную картину вырождавшегося быта. Она
скрашивается еще не изжитой жизнерадостностью, буйством физических сил. Охота,
любовь, лукулловские пиры и неистощимые выдумки на развлечения — заслоняют
иппократово лицо недуга. Но что за этим? Дворянин, который, дослужившись до
первого, корнетского чина, выходит в отставку, чтобы гоняться за зайцами и
дурить всю жизнь, становится типичным явлением. Если бы он, по крайней мере,
переменил службу на хозяйство. Но хозяйство всегда было слабым местом русского
дворянства. Хозяйство, т.е. неумелые затеи, окончательно разоряют помещика,
который может существовать лишь за счет дарового труда рабов. Исключения были.
Но все экономическое развитие XIX века — быстрая ликвидация дворянского
землевладения после освобождения, — говорит о малой жизненности помещичьего
хозяйства. Дворянин, переставший быть политической силой, не делается и силой
хозяйственной. Он до конца, до дней революции, не перестает давать русской
культуре людей, имена которых служат ее украшением. Но он же отравляет эту
культуру своим смертельным недугом, имя которому "атония". (Атония — жизненная
вялость, расслабленность. — Б. Б.)
Самое поразительное, что эта "атония" принимается многими за выражение
русского духа. Обломов — за национального героя. Наши классики — бытописатели
дворянства — искали положительных, сильных героев среди иностранцев, не находя
их вокруг себя. Только Мельников и Лесков запечатлели подлинно русские и
героические образы, найдя их в нетронутых дворянской культурой слоях народа.
Лесков — этот кроткий и склонный к идиллии писатель — становится жестоким, когда
подходит к дворянскому быту. Самый могучий отпрыск дворянского ствола в русской
литературе, Толстой, произнес самый беспощадный суд над породившей его культурой
и подрубил под корень вековое дерево" (Г. Федотов. "И есть и будет". Стр.
17-18.)
И чем дальше разрастается отчуждение между царской властью и дворянством,
тем все более и более тухнет у дворянства патриотическое сознание. Дворянство
все менее и менее интересуется политической судьбой России. Каково внутреннее и
внешнее политическое положение России, в тот или иной момент, может ли
правительство учитывая это положение провести те или иные реформы — это мало
интересует образованное общество. Правительство осуждают не считаясь с реальной
политической обстановкой внутри России и за ее рубежами. Тревога за политические
судьбы России становится все более и более делом только царей и узких правящих
кругов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33