Да и он сам…
21
Рябов легонько толкнул рамы, и они распахнулись, звонко задребезжав плохо укрепленными стеклами. Навстречу вместе с дребезжанием в лицо ударил по-летнему теплый и терпкий воздух сентябрьского полдня.
Рябов отпрянул от окна: настолько неожиданной показалась ласковая теплота ворвавшегося воздуха. Тяжелая лапа яблоневой ветки, подобно специальному запору, ухватилась за раму и удержала ее от обратного щелчка. Зато вторая половина стукнула по носу, когда он высунулся наружу, навстречу свежести.
Рябов засмеялся:
«И здесь получил по носу… Ведь прекрасно знал, что рамы надо придерживать. А вот поди ты… Так всегда – знал, что ждет, но шел… Вопреки всякой логике…»
Рябов с наслаждением втягивал воздух, полный густых осенних запахов, вполуха прислушивался к стуку посуды на кухне. Жена готовила воскресный обед: должен приехать сын перед отлетом в Англию!
«Когда же это все началось? А собственно говоря, что я подразумеваю под понятием „это“? Если увлечение спортом, то, кажется, и не было времени в моей жизни, не связанного со спортом. Все-таки „это“ – не сам спорт. И даже не усталость, которую я время от времени вдруг начал ощущать в последние годы. Особенно после второго инфаркта… Ну конечно, если слушать врачей, то мне с детства надо было сидеть в коляске и по возможности оттуда не выходить. Нет, все-таки „это“ – нечто более эфемерное. Такое легкое, почти неопределимое! Скорее всего, даже не конфликтность. Нет. Слава богу, с моим характером у меня конфликтов в жизни – и с начальством и с подчиненными– рождалось предостаточно. Но вот такое медленное поедание… Когда, собственно, и врага своего не знаешь, но чувствуешь, что бой идет. И кольцо сжимается все теснее, опасность уже обжигает, а ты ничего толком не можешь сделать! Ну а что ты хочешь, Рябов? Отказался по собственной воле от тихой жизни. Мог бы спокойно отсидеться в солидном клубе на тренерской работе. Запаса прочности хватало, чтобы команда не опускалась ниже середины турнирной таблицы. Ты же поставил задачу – чемпионы каждый год. Ну а другие? Они что – хлопают ушами? Если не могут остановить твой клуб и ты добиваешься своего, любовь соперников к тебе становится от чувства собственной неудачи сильнее?
И все-таки «это» началось позднее. Оно началось, наверно, когда я вторгся в святая святых теоретических дискуссий о путях прогресса в хоккее, когда с учетом тенденций развития мирового спорта – а если говорить честно, скорее, вопреки им – выдвинул свою теорию атлетической скоростной игры. Об этом тогда судачили много. Мнения сталкивались разные. Клубы в своей работе шарахались из крайности в крайность. Хотя всем было ясно, что, не сформулировав теоретически суть главного направления в развитии отечественного хоккея, мы не только подорвем поступательность нашего спорта, но и сдадим уже завоеванные позиции.
В моей памяти слишком жив пример наглядного столкновения «элегантки» со скоростным стилем. Я тогда только начинал играть, и это был едва ли не один из первых матчей в основном составе. Играли против эстонской команды, еще до войны знакомой с шайбой. На первом чемпионате страны прибалты почти монопольно владели искусством отрыва шайбы ото льда. Да, была и такая проблема на заре нашего хоккея! Сейчас и не верится. А катались эстонцы по-особому – элегантно, на виражах… А мы тогда бежали больше по прямой, на скорости, еще не в силах оторваться от привычных навыков русского хоккея, с его просторным полем, с его скачущей «плетенкой».
Против меня играл – уж не помню точно фамилию, что-то вроде Ряммеля или Руммеля – высокий, красивый и дородный парень. Скорее, уже и не парень, а мужчина средних лет, мне, мальчишке, показавшийся тогда и вовсе стариком.
По нынешним меркам он и технарь был, наверно, посредственный. Но в те дни казалось, что катается как бог. Такого вот бога меня и приставили опекать. Сначала и подъезжать к нему боялся. А когда в перерыве трусом меня обозвали, к потолку от обиды взвился. Помню, после того, как я первый раз отобрал у него шайбу, посмотрел он на меня с высоты своего роста печально-удивленными глазами и обидчиво пошамкал губами. Здорово меня это рассмешило! И вся скованность пропала! Страха, честно говоря, и не было – одно преклонение перед человеком, который может проделывать с шайбой такое, чего никто не может.
За один период сравняться с ним в технике я не мог, зато бежал куда быстрее. Был случай, когда он, запутавшись в своих виражах, в одной атаке к воротам– вынужден был обыгрывать меня трижды. И нервишки у него сдали… И техника его показалась пустой, никчемной…
Меня после игры хвалили с таким же жаром, с каким ругали после первого периода. А я запомнил другое-вот это обнаженное противоборство техничного и скоростного хоккея. И с тех пор предпочтение отдавал последнему. Хотя с годами все выглядит не так просто, но страсть к скоростной игре осталась у меня в крови. И тот. десяток чемпионатов мира, выигранных сборной, тоже результат скоростного хоккея.
А сколько споров надо было выдержать, сколько схваток, каждая из которых могла оказаться последней в должности старшего тренера сборной страны!
Тогда «это» и началось. Стоило в чемпионате мира оказаться лишь вторыми, как сразу поднимались голоса противников скоростного, атлетического хоккея:
«Скорость – это ущерб для техники!», «Неразумные тренировки на высоких скоростях ведут к обеднению игры!», «Если идти таким порочным путем и дальше, хоккей умрет как зрелище!».
Они и сейчас не умолкли, эти голоса… Хотя совершенно очевидно, что хоккей техничный, но медленный уступает место под солнцем хоккею моему, в который играют крепкие ребята на высоких скоростях. Увы… Скорость – это риск. На скорости можно и промахнуться… Вот когда все «это» началось. Шептуны понимают: выиграй мы серии с канадскими профессионалами-конец всем спорам! Сильнейший и будет прав…»
Несмотря на теплоту воздуха, лившегося из окна, Рябов ощутил легкий озноб. Быть может, он шел от внутреннего волнения. Рябов собрался закрыть окно, когда внезапно перед ним выросло улыбающееся лицо сына.
– Здорово, фермер! – он кивнул отцу, тряхнув крупной, красивой, как у матери, головой.– У вас тут, как в другом мире. Дыши – не хочу! А в городе сейчас такая толкотня!
– Откажись от Англии, приезжай к нам с матерью и наслаждайся.
Сергей засмеялся:
– Сам-то ты надолго в зеленую берлогу забрался? Небось уже давно коньки точишь, чтобы в дорогу сорваться?
Но потом Сергей вспомнил, что у отца, по слухам, крупные неприятности. В своем предвыездном цейтноте именно потому и выкроил минутку, чтобы проведать старика и поддержать. И сразу посерьезнел.
Изменение в настроении сына не укрылось от Рябова. Он тоже насупился и, чтобы скрыть свое душевное состояние, грубовато сказал:
– Ладно, сочтемся суетой! Заходи в дом. Мать никак тебя не дождется. Пироги затворила…
Сергей направился к крыльцу, а Рябов посмотрел ему вслед долгим взглядом, прежде чем закрыть окно.
«Красивый парень Серега. Мать вроде не из писаных красавиц, хотя в молодости была совсем недурна. А уж меня на роли первых любовников в театр и вовсе только сумасшедший пригласит! В кого же новая порода? В кого бы ни сложилась, а хороша!»
Сергей и впрямь радовал отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82