В таких напряженных матчах очень важно, кто поведет в счете. Перелом может оказаться роковым. Каждый знает, как трудно догонять, ждать и отыгрываться…
Задыхающиеся, отдавшие борьбе в эти полторы минуты максимум сил, пятерки менялись на ходу. Переваливая через борт или протискиваясь в узкую дверцу загона, то один, то другой бросали на Рябова тревожные, изучающие взгляды. Но Рябов их видел не замечая. Он спокойно, даже излишне, стоял, делая пометки в записной книжке, иногда спокойным голосом вносил коррективы в замены и снова замирал, глядя на лед.
Трудно было поверить, глядя на спокойного Рябова, что его команда проигрывала ответственный матч с разрывом в две шайбы. И что самое ужасное – никак не могла найти своей игры.
Малая суета, стычки у борта, постоянные ошибки в пасе, желание лезть вперед любой ценой, не думая об игре, – все это, подобно лихорадке, трясло команду, в которой сейчас с трудом просматривался рябовский жесткий и четкий почерк.
Когда на льду находилась вторая пятерка, вернее, вторая тройка нападения – Рябов играл тремя тройками нападающих и двумя парами защитников: третьей, молодой паре он не доверял в такой нервной игре, – старший тренер, не обращая внимания на ходившего в истерике за скамейкой своего помощника, обернулся к команде и спокойным голосом, от которого, кажется, вздрогнул сам, сказал:
– Что мельтешите?! Поезд уходит? На поезд опаздываете? Вся игра еще впереди! И счет не открыт! Поняли? Не открыт!
Он слегка повысил голос, но потом сдержался и так же спокойно и убежденно добавил:
– Ноль – ноль! И все сначала! А потому перчатки на руки, клюшки на лед и играть!
Рябов внимательно, насколько позволяли время и обстановка, попытался заглянуть в глаза каждому, словно убеждаясь, что его поняли правильно. И потом так же резко отвернулся – шайбу вбрасывали в нашей золе. Вторая тройка укатывалась на замену…
Зрителей игра вполне устраивала. На льду стремительно вспыхивали, гасли, чтобы вновь вспыхнуть уже в другом конце площадки, эффектные схватки. Порой они напоминали рукопашную, порой шли на грани дозволенного. Нервы, по мнению Рябова, чаще всего не выдерживали у судьи, немца из ФРГ. Он дважды отправлял на скамью штрафников самых ярых. Но ради справедливости надо признать, что каждый раз дипломатично выгонял обоих соперников – и русского и шведа… Это было не судейство игры, а воспитательная работа, упреждающая попытка не дать остроте перехлестнуть через край и обернуться грубостью.
Скорости возросли до предела. Рябов с некоторым удивлением отметил про себя: «Вот уж не думал, что желтенькие могут раскататься! Давно за ними такой прыти не наблюдал. Больше фигурными па брали. А теперь бегут… Если к концу игры сохранят хотя бы половину изначальной скорости, турнир будет тяжелым, даже более тяжелым, чем предполагал. Одно облегчение – канадцы опять прислали не команду, а туфту: гонору много, а игры не видно».
Период подходил к концу, когда молодой Барабанов убежал от опытного Сандерсена, обокрав его, как божью старушку, и скорее от шалой радости, чем от хладнокровного мастерства, с блеском обыграв вратаря, впечатал шайбу в нижний угол ворот.
Зрители, еще до матча уверовавшие в победу своих, окончательно убежденные в том двумя забитыми шведами шайбами, с недоумением уставились на красный свет за воротами, на распростертого, не желавшего вставать шведского вратаря и рядом огромную кучу малу, устроенную парнями в красной форме, кучу, под которой был погребен виновник успеха Барабанов.
Ни один мускул не дрогнул на лице Рябова. Запасные, кто выскочил на лед, кто кричал что-то с места, будто числились в разных командах с этим человеком, который выполнял обязанности их главного наставника.
Спокойствие Рябова обидело тройку, забившую гол. Даже Барабанову старший тренер не сказал ни слова. Зато хорошо знал, о чем будет говорить в раздевалке. Что они плохо использовали свои возможности, созданные таким трудом, и проиграли не только в счете, но и по броскам. А барабановская шайба – малопонятный подарок опытного шведа. Рассчитывать на второй – глупо…
Рябов догадывался, что Барабанов затаит на него обиду – в сложившейся ситуации он сыграл здорово. Но ему, Рябову, не нужна «сложившаяся ситуация». Он хочет, чтобы его команда сама ее складывала согласно своей воле и разумению.
«Период за шведами!» – успел подумать Рябов, взглянув на черное табло, по которому прыгали, тая, цифры оставшихся секунд.
И тут их наказали снова. Лингрен, один из лучших шведских нападающих – поговаривали еще перед чемпионатом, будто он подписал баснословный контракт с «Монреаль канадиенс» и уходит в профессионалы, – этот самый Лингрен использовал замешательство на льду, вызванное опасным ощущением, что в оставшиеся секунды уже ничего нельзя сделать, отдал шайбу защитнику и накатился на ворота Николая, как бы пытаясь телом защитить их от броска своего же партнера. Хлесткий щелчок, заставляющий трибуны ахать от звука удара шайбой о деревянный борт, и на этот раз был неточен. Но Лингрен бросился под удар. Шайба скользнула по его клюшке, и уже в следующее мгновение Рябов увидел ее спокойно чернеющей в сетке наших ворот.
Тут же прозвучала сирена, словно затаилась где-то в засаде и только ждала мгновения, чтобы остановить игру в самое выгодное для шведов время.
3:1. Многовато.
Обескураженные случившимся, ребята покатились со льда в раздевалку, а над ними колыхался неистовый рев торжествующих зрителей. Шведские игроки еще продолжали поздравлять друг друга, вратаря, Лингрена…
Ну что ж, они имели на это основание. Две шайбы – это уже запас. Но главное, у русских сломана игра. Где их знаменитый раскат? Где их скорости? Где тот стремительный темп, при котором перестаешь верить самому себе и ошибаешься там, где никогда прежде не ошибался?
Рябов вошел в раздевалку последним. Олег, массажист и ключник одновременно, запер дверь. Кто-то снаружи пытался достучаться, но раздевалка осажденной крепостью, принявшей решение стоять до конца, молчала. Подобно загнанному в клетку хищному зверю, ожиревшему, но в душе которого еще полыхали кровожадные инстинкты, Рябов ходил вдоль стены мелкими шаркающими шажками, как бы боясь нарушить тишину или спугнуть добычу.
Лишь однажды замер перед капитаном команды, зависнув над ним, изнеможенно откинувшимся в мягком кресле. Что бы ни испытывал сейчас Глотов, ему и в голову не могло прийти, о чем думал старший тренер, глядя на него. Ругает, считает его ошибки, не подберет слов, чтобы высказаться…
А Рябов думал совсем о другом.
«У Глотова необычайное чутье, – неожиданно для себя почему-то подумал Рябов, а потом понял почему – не хотелось думать об игре в первом периоде. Он не ручался за себя. Желание устроить погром, задать головомойку, обрушить на команду поток самых злых и совершенно справедливых замечаний переполняло его. Но он малоприметным жестом только глубже сунул свой толстый блокнот в боковой карман форменного пиджака.– У Глотова необычайное чутье. Он безошибочно предчувствует, где может образоваться трещина в бетонной стене защиты, и отдает шайбу именно тому, кто занимает самое выгодное положение. Часто его решения парадоксальны. Но компьютер его хоккейного опыта не ошибается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Задыхающиеся, отдавшие борьбе в эти полторы минуты максимум сил, пятерки менялись на ходу. Переваливая через борт или протискиваясь в узкую дверцу загона, то один, то другой бросали на Рябова тревожные, изучающие взгляды. Но Рябов их видел не замечая. Он спокойно, даже излишне, стоял, делая пометки в записной книжке, иногда спокойным голосом вносил коррективы в замены и снова замирал, глядя на лед.
Трудно было поверить, глядя на спокойного Рябова, что его команда проигрывала ответственный матч с разрывом в две шайбы. И что самое ужасное – никак не могла найти своей игры.
Малая суета, стычки у борта, постоянные ошибки в пасе, желание лезть вперед любой ценой, не думая об игре, – все это, подобно лихорадке, трясло команду, в которой сейчас с трудом просматривался рябовский жесткий и четкий почерк.
Когда на льду находилась вторая пятерка, вернее, вторая тройка нападения – Рябов играл тремя тройками нападающих и двумя парами защитников: третьей, молодой паре он не доверял в такой нервной игре, – старший тренер, не обращая внимания на ходившего в истерике за скамейкой своего помощника, обернулся к команде и спокойным голосом, от которого, кажется, вздрогнул сам, сказал:
– Что мельтешите?! Поезд уходит? На поезд опаздываете? Вся игра еще впереди! И счет не открыт! Поняли? Не открыт!
Он слегка повысил голос, но потом сдержался и так же спокойно и убежденно добавил:
– Ноль – ноль! И все сначала! А потому перчатки на руки, клюшки на лед и играть!
Рябов внимательно, насколько позволяли время и обстановка, попытался заглянуть в глаза каждому, словно убеждаясь, что его поняли правильно. И потом так же резко отвернулся – шайбу вбрасывали в нашей золе. Вторая тройка укатывалась на замену…
Зрителей игра вполне устраивала. На льду стремительно вспыхивали, гасли, чтобы вновь вспыхнуть уже в другом конце площадки, эффектные схватки. Порой они напоминали рукопашную, порой шли на грани дозволенного. Нервы, по мнению Рябова, чаще всего не выдерживали у судьи, немца из ФРГ. Он дважды отправлял на скамью штрафников самых ярых. Но ради справедливости надо признать, что каждый раз дипломатично выгонял обоих соперников – и русского и шведа… Это было не судейство игры, а воспитательная работа, упреждающая попытка не дать остроте перехлестнуть через край и обернуться грубостью.
Скорости возросли до предела. Рябов с некоторым удивлением отметил про себя: «Вот уж не думал, что желтенькие могут раскататься! Давно за ними такой прыти не наблюдал. Больше фигурными па брали. А теперь бегут… Если к концу игры сохранят хотя бы половину изначальной скорости, турнир будет тяжелым, даже более тяжелым, чем предполагал. Одно облегчение – канадцы опять прислали не команду, а туфту: гонору много, а игры не видно».
Период подходил к концу, когда молодой Барабанов убежал от опытного Сандерсена, обокрав его, как божью старушку, и скорее от шалой радости, чем от хладнокровного мастерства, с блеском обыграв вратаря, впечатал шайбу в нижний угол ворот.
Зрители, еще до матча уверовавшие в победу своих, окончательно убежденные в том двумя забитыми шведами шайбами, с недоумением уставились на красный свет за воротами, на распростертого, не желавшего вставать шведского вратаря и рядом огромную кучу малу, устроенную парнями в красной форме, кучу, под которой был погребен виновник успеха Барабанов.
Ни один мускул не дрогнул на лице Рябова. Запасные, кто выскочил на лед, кто кричал что-то с места, будто числились в разных командах с этим человеком, который выполнял обязанности их главного наставника.
Спокойствие Рябова обидело тройку, забившую гол. Даже Барабанову старший тренер не сказал ни слова. Зато хорошо знал, о чем будет говорить в раздевалке. Что они плохо использовали свои возможности, созданные таким трудом, и проиграли не только в счете, но и по броскам. А барабановская шайба – малопонятный подарок опытного шведа. Рассчитывать на второй – глупо…
Рябов догадывался, что Барабанов затаит на него обиду – в сложившейся ситуации он сыграл здорово. Но ему, Рябову, не нужна «сложившаяся ситуация». Он хочет, чтобы его команда сама ее складывала согласно своей воле и разумению.
«Период за шведами!» – успел подумать Рябов, взглянув на черное табло, по которому прыгали, тая, цифры оставшихся секунд.
И тут их наказали снова. Лингрен, один из лучших шведских нападающих – поговаривали еще перед чемпионатом, будто он подписал баснословный контракт с «Монреаль канадиенс» и уходит в профессионалы, – этот самый Лингрен использовал замешательство на льду, вызванное опасным ощущением, что в оставшиеся секунды уже ничего нельзя сделать, отдал шайбу защитнику и накатился на ворота Николая, как бы пытаясь телом защитить их от броска своего же партнера. Хлесткий щелчок, заставляющий трибуны ахать от звука удара шайбой о деревянный борт, и на этот раз был неточен. Но Лингрен бросился под удар. Шайба скользнула по его клюшке, и уже в следующее мгновение Рябов увидел ее спокойно чернеющей в сетке наших ворот.
Тут же прозвучала сирена, словно затаилась где-то в засаде и только ждала мгновения, чтобы остановить игру в самое выгодное для шведов время.
3:1. Многовато.
Обескураженные случившимся, ребята покатились со льда в раздевалку, а над ними колыхался неистовый рев торжествующих зрителей. Шведские игроки еще продолжали поздравлять друг друга, вратаря, Лингрена…
Ну что ж, они имели на это основание. Две шайбы – это уже запас. Но главное, у русских сломана игра. Где их знаменитый раскат? Где их скорости? Где тот стремительный темп, при котором перестаешь верить самому себе и ошибаешься там, где никогда прежде не ошибался?
Рябов вошел в раздевалку последним. Олег, массажист и ключник одновременно, запер дверь. Кто-то снаружи пытался достучаться, но раздевалка осажденной крепостью, принявшей решение стоять до конца, молчала. Подобно загнанному в клетку хищному зверю, ожиревшему, но в душе которого еще полыхали кровожадные инстинкты, Рябов ходил вдоль стены мелкими шаркающими шажками, как бы боясь нарушить тишину или спугнуть добычу.
Лишь однажды замер перед капитаном команды, зависнув над ним, изнеможенно откинувшимся в мягком кресле. Что бы ни испытывал сейчас Глотов, ему и в голову не могло прийти, о чем думал старший тренер, глядя на него. Ругает, считает его ошибки, не подберет слов, чтобы высказаться…
А Рябов думал совсем о другом.
«У Глотова необычайное чутье, – неожиданно для себя почему-то подумал Рябов, а потом понял почему – не хотелось думать об игре в первом периоде. Он не ручался за себя. Желание устроить погром, задать головомойку, обрушить на команду поток самых злых и совершенно справедливых замечаний переполняло его. Но он малоприметным жестом только глубже сунул свой толстый блокнот в боковой карман форменного пиджака.– У Глотова необычайное чутье. Он безошибочно предчувствует, где может образоваться трещина в бетонной стене защиты, и отдает шайбу именно тому, кто занимает самое выгодное положение. Часто его решения парадоксальны. Но компьютер его хоккейного опыта не ошибается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82