– Трусиха? – Широко открыв глаза, она в негодовании посмотрела на виконта. – Полагаю, я поступила трусливо, не пожелав бросать свою работу, привычную жизнь и своих друзей ради того, чтобы поехать с вами в Лондон.
– Очень трусливо.
– Если трусость означает отказ от сумасшествия, тогда да, по вашему определению, я трусиха, лорд Синклер, и не собираюсь за это извиняться.
– Вы могли бы быть счастливы. Вы могли бы получить свой шанс в жизни. И вы понимаете, что я достаточно скоро открыл бы ваш талант. Вы могли бы петь для огромной аудитории, не то что здесь, в Бате. И не говорите мне, что с вашим голосом вы никогда не мечтали о славе.
– И о богатстве, – резко добавила Фрэнсис. – Я не сомневаюсь, лорд Синклер, что они непременно сопутствуют друг другу. Полагаю, вы сделали бы меня счастливой. Наверное, вы бы спонсировали мою певческую карьеру и следили бы за тем, чтобы я встречалась с нужными людьми.
– Почему нет? Я бы не стал держать ваш талант только для самого себя.
– Итак, – ее голос дрожал, как подумал Лусиус, от гнева, – женщина совершенно не способна разобраться в собственных мыслях и найти удовлетворенность, даже счастье, без помощи и вмешательства какого-нибудь мужчины. Вы это хотите сказать, лорд Синклер?
– Не уверен, что мы говорим о мужчинах и женщинах вообще. Я говорил о вас. И я достаточно хорошо вас знаю, чтобы понимать, что вы не созданы для спокойной жизни. С вашей стороны глупо даже говорить об этом. Вы обладаете редким темпераментом – и не только сексуальным, могу добавить.
– Как вы смеете?! – возмутилась Фрэнсис. – Вы совершенно не знаете меня.
– Прошу прощения, но я определенно знаю вас в библейском смысле – и одной ночи для меня вполне достаточно, чтобы сделать определенное заключение о вашей страстности. Я не раз разговаривал с вами и ссорился с вами, включая сегодняшний вечер. Я веселился и играл с вами. И возможно, самое важное, я слышал, как вы поете. Я очень хорошо знаю вас.
– Пение не имеет никакого отношения...
– О нет, имеет. Когда вы пели на званом вечере у Рейнолдсов, вы продемонстрировали гораздо больше, чем просто изумительный голос, Фрэнсис. Вы показали саму себя, и только дурак мог не разглядеть в вас ту страстную женщину, которой вы и являетесь.
Странно, но до этого момента у Лусиуса не возникало таких определенных мыслей, и тем не менее он знал, что говорит правду.
– Меня полностью удовлетворяет моя жизнь, – упрямо сказала Фрэнсис, положив руки ладонями на колени и глядя вниз на растопыренные пальцы.
– О да, Фрэнсис, это очень трусливо. Вы отказываетесь спорить, впадаете в банальность и беззастенчиво лжете.
– Вы переходите к оскорблениям. Я не давала вам разрешения так вольно разговаривать со мной.
– Возможно, так и есть. Вы отдали мне только свое тело. Фрэнсис резко вдохнула, потом медленно выдохнула, но не стала ничего отвечать.
Лусиус не обращал внимания на то, где они ехали, но внезапно – и очень кстати – заметил, что они подъезжают к Залу торжеств. Господи, он совсем не собирался ссориться с Фрэнсис и, вероятно, не стал бы этого делать, если бы она не вывела его из себя, начав разговор веселым, бессмысленным замечанием о погоде – как будто они были не более чем вежливыми незнакомцами.
Чем скорее он уедет из Бата и серьезно займется своей женитьбой, тем лучше для всех. А в Лондоне его ждет Порция Хант, его и ее матери и все члены обеих семей.
Бат, Лондон. Лондон, Бат... Проклятие, это похоже на необходимость выбора между Сциллой и Харибдой!
Куда подевалась привычная жизнь, которая приносила ему удовлетворенность последние лет десять?
Но, выйдя из экипажа и повернувшись, чтобы подать руку Фрэнсис, он поймал себя на этом слове.
Удовлетворенность?
Он был удовлетворен последние десять лет?
Удовлетворен?
За последние три дня Фрэнсис дюжину раз была готова написать Эйми Маршалл и извиниться за то, что не сможет присутствовать на вечере. В школе требовалось сделать множество дел: подготовить задания и проверить работы, а еще нужно было найти время на дополнительные музыкальные занятия с отдельными ученицами, на репетиции младшего и старшего хоров и группы, исполнявшей мадригал.
Обязанности учительницы отнимали у нее почти все время, за исключением сна.
Но подруги, которым следовало бы приветствовать такое рвение, не поддержали ее.
– Ты должна пойти и повеселиться ради мисс Маршалл, – заявила Клодия. – Ты сказала, ей необходимо, чтобы ее сопровождала леди, а теперь уже слишком поздно искать кого-нибудь другого. И ты должна пойти еще и ради графа Эджкома. Он производит впечатление вежливого джентльмена, несмотря на то что аристократ.
– И ты должна пойти и веселиться ради нас, – со вздохом сказала Энн. – Ты же посетишь один из вечеров в Зале торжеств как почетный гость графа и виконта. Благодаря тебе мы тоже сможем получить удовольствие от этого вечера, ведь завтра утром мы узнаем от тебя все до мельчайших подробностей.
– И быть может, – добавила Сюзанна, как всегда озорно подмигнув, – виконт Синклер поймет, что ему не следовало отпускать тебя после Рождества, и начнет настойчиво ухаживать за тобой, Фрэнсис. Быть может, он покорит тебя и одержит полную победу над бедным мистером Блейком. – И, перестав поддразнивать Фрэнсис, она тоже порывисто обняла подругу. – Веселись, просто доставь себе удовольствие.
Когда Фрэнсис одевалась к вечеру, Энн поднялась к ней в комнату и спросила у нее, действительно ли ей будет так мучительно провести целый вечер в обществе виконта Синклера.
– Возможно, – сказала Энн, – мне не следовало говорить о том, чтобы ты веселилась ради нас. Это эгоистично с моей стороны.
Но к этому времени было уже слишком поздно что-либо менять, и Фрэнсис заверила ее, что чаепитие на Брок-стрит излечило ее от глупой увлеченности этим мужчиной.
Вслед за этим разговором и как раз перед тем, как должен был прибыть виконт Синклер, Сюзанна и Клодия тоже пришли к ней в комнату, и они все вместе спустились в холл, чтобы подождать Лусиуса в гостиной для посетителей. А потом Энн вдруг заметила, что ленты на подоле платья Фрэнсис пришиты неровно. Сюзанна побежала наверх за иголкой, нитками и булавками, и пока Энн шила, все нервно смеялись. Никому из них не пришло в голову уйти в гостиную или попросить мистера Кибла не открывать дверь, когда постучит виконт.
Все вышло весьма неловко и довольно комично. А потом, когда виконт предложил снова выйти и подождать на улице, ситуация стала еще комичнее. Но конечно, было восхитительно отправиться на вечер – возможно, танцевать там и, возможно, с ним. В тот день, когда виконт привез Фрэнсис домой после чаепития, он напомнил ей, как они танцевали вдвоем.
Но, выходя из экипажа у Зала торжеств, Фрэнсис больше не чувствовала радости. Господи, он назвал ее трусихой – и страстной женщиной.
«Вы обладаете редким темпераментом – и не только сексуальным, могу добавить».
Он, несомненно, имел в виду ночь, которую они провели вместе, откровенно напомнил ей, что знает ее в библейском смысле, и обвинил в том, что она трусливо прячется за спокойной жизнью вместо того, чтобы стремиться к счастью.
Но это была не трусость. Это был с трудом обретенный здравый смысл.
«Если бы только в этот вечер он не был так потрясающе красив», – подумала Фрэнсис, проходя впереди Лусиуса в двери Зала торжеств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78