https://www.dushevoi.ru/products/installation/dlya-unitaza/uglovye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Речь шла об интересах команды в целом, это очень хорошо понимали игроки, а потому полностью поддерживали Ныркова. И хотя недели две Кочетков дулся на весь свет, потом, он, видимо, осознал справедливость критики и заметно подтянулся.
А круто «прижать» норовистого Кочеткова означало одновременно подействовать и на других нарушителей дисциплины, режима. В команде почувствовали твердую руку. Все как-то разом подтянулись, футболисты стали тренироваться и играть собраннее. Борис Андреевич Аркадьев был чрезвычайно доволен: будучи по натуре человеком мягким, по сути дела, не умея наказывать, он теперь целиком и полностью сосредоточился на вопросах футбольной тактики и техники, а также той аркадьевской педагогики, которая давала прекрасные плоды при воспитании сознательных спортсменов и буксовала в тех случаях, когда перед Аркадьевым оказывались нарушители дисциплины.
В итоге турнирное положение армейцев быстро улучшилось, в 1951 году футболисты ЦДКА вновь стали чемпионами. И поэтому вполне естественно, что сформировать первую в истории советского футбола олимпийскую сборную команду поручили именно Борису Андреевичу Аркадьеву.
А парторгом олимпийской сборной товарищи опять-таки единодушно избрали Юрия Александровича Ныркова, человека спокойного и мужественного, справедливого и очень душевного.
Никакого опыта участия в крупных международных турнирах у советских футболистов в то время не было. Как составить сборную? Какие игроки предпочтительнее? Какую тактику избрать? Чем отличается длительная, поистине марафонская дистанция олимпийских состязаний от обычных товарищеских международных матчей?
Вопросов такого рода возникало неисчислимое множество. Хотя на Олимпийские Игры 1948 года в Лондон выезжала большая группа советских тренеров во главе с начальником физподготовки Советской Армии генералом Глебом Владимировичем Баклановым, в прошлом выдающимся гимнастом, и хотя специалисты привезли с собой немало ценных наблюдений, сказывалось отсутствие практического опыта.
Известно, что тренер бразильской сборной Винсенте Феола, по прозвищу Гордо, что в переводе с испанского означает толстяк, который привел свою команду к победе на мировом шведском чемпионате 1958. года, готовясь к лондонскому чемпионату 1966 года, имел в своем распоряжении четыреста кандидатов в сборную. Из них на первом этапе от отобрал 44 игрока. Однако на вопрос о том, какую самую трудную проблему пришлось ему решать, Феола, не колеблясь, ответил: – Из этих сорока четырех футболистов отобрать двадцать два!
Безусловно, Борис Андреевич Аркадьев не располагал четырьмя сотнями молодцов, способных поспорить за место в сборной команде. Но можно с уверенностью говорить о том, что самая трудная проблема Феолы стояла и перед советским тренером: в поисках наиболее рационального состава он перепробовал в тренировочных играх множество футболистов из разных команд.
Аркадьев относился к предстоящим Олимпийским играм как к главному делу своей жизни: он считал, что настал его звездный час. Конечно, как человек трезво мыслящий, реально оценивавший возможности, Борис Андреевич не был абсолютно уверен в победе. Но он рассматривал предстоящую первую для советских спортсменов олимпиаду, как своего рода поприще для максимального творческого самовыражения. Многие месяцы Аркадьев жил в состоянии огромного подъема, нервного напряжения, его обуревали надежды и замыслы.
И как частенько бывает в жизни, он перемудрил.
Создав костяк команды в основном из армейцев и динамовцев, разделявших принципы его тактического мышления, Борис Андреевич все же не был удовлетворен. Он чувствовал, что в этой команде чего-то не хватает. Да и объективно сборная не блистала. Весной 1952 года во время тренировочных сборов на Черноморском побережье Кавказа она провела контрольный матч в Сочи с московскими торпедовцами, и эта игра, на которой присутствовали спортивные руководители, показала, что сборная Аркадьева, по сути дела, не превосходит обычную клубную команду.
Тем не менее ни один игрок, приглашенный Борисом Андреевичем в сборную, не вызывал у него сомнений. А вот все вместе они, как считал сам тренер, не являлись тем совершенным футбольным ансамблем, о создании которого он мечтал. Порой в памяти Бориса Андреевича мимолетно всплывал образ Всеволода Боброва – не как реальная фигура, не как игрок, способный претендовать на место в сборной, а как символ, как тот хранитель священного огня победы, которого, по мнению Аркадьева, недоставало олимпийской сборной.
А Всеволод Бобров в это время был играющим тренером ВВС, его команда не слишком-то блистала на футбольных полях, игра у летчиков не очень ладилась. Потому-то Аркадьев, полностью поглощенный мыслями о предстоящих Олимпийских играх, думал только о былом, о бывшем Боброве – об игроке своей мечты, о великом игроке, который по нелепому стечению обстоятельств вынужден был преждевременно сдать в архив свою футбольную гениальность.
И действительно, когда кончался хоккейный сезон, Всеволод начинал ощущать какое-то непривычное прозябание, потому что впервые за годы, проведенные в большом спорте, не мог добиться того, чего хотел. Он всегда очень ревностно относился к своему спортивному престижу, обладал ярко выраженным чемпионским характером, и такой характер заставлял его постоянно блистать, отличаться в чем-то – не только в футболе или хоккее, но, как уже говорилось, в пинг-понге, в теннисе, биллиарде – во всем, за что ни возьмись. Даже на тренировках Всеволод не мог позволить себе делать упражнения, играть, бить мяч или бросать шайбу просто так, не по-бобровски. С того момента, как Бобров надевал спортивную форму, он начинал чрезвычайно щепетильно относиться к своему престижу, к тому, что о нем могут подумать. И вдруг он перестал блистать в главном – в футболе…
Как раз в тот период ему однажды позвонила по телефону из Свердловска чемпионка мира по скоростному бегу на коньках Римма Жукова. Между делом она обмолвилась в разговоре, что на Урале очень любят печь пироги.
– Какие пироги? Что за пироги? – спросил Всеволод.
– Сладкие…
Несколько секунд Москва молчала. Потом Бобров в совершенно необычной для себя манере сказал:
– А вот у меня пироги не сладкие…
Но весной 1952 года во время предсезонных сборов на Черноморском побережье Кавказа все в жизни Всеволода Боброва круто изменилось.
В то время настоящей спортивной базы для предсезонных тренировок у советских футболистов не было. Из года в год примерно в середине марта, когда заканчивался хоккейный сезон, все команды отправлялись на юг, в район Сочи, Сухуми, иногда в Тбилиси. Там уже распускались цветы и листья на деревьях, однако поляны для игры в мяч все еще были влажными, игрокам приходилось, что называется, месить бутсами грязь. На сочинском стадиончике одновременно тренировались несколько команд, здесь устанавливали не двое ворот, а порою сразу шесть, потому что гоняли мяч поперек поля, разбитого на узкие секторы. Так же поступали и на летном поле небольшого аэродрома, принимавшего самолеты местных авиалиний. Его территория давным-давно застроена многоэтажными домами. Но в начале пятидесятых годов этот небольшой аэродромчик в горной теснине на берегу реки Сочинки тоже превращался в тренировочное футбольное поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
 сантехника Москва интернет-магазин 

 Керама Марацци Аккорд