И что вы думаете? Целых полчаса уже справивший полувековой юбилей Всеволод Бобров азартно хватал каждый мяч, перепасованный ему. А потом свалился в радостном изнеможении.
У Всеволода Боброва были свои «суеверия» и приметы, хотя, конечно же, не такие истовые, как у бразильских футболистов, которые перед игрой молятся своим святым. Но известно, что Михалыч отправлялся на игры в своей «вечной» кепочке и с одним и тем же потрепанным чемоданчиком, куда складывал спортивную форму. Бутсы он обязательно смазывал лярдом – специальным жиром, чтобы они не промокали при игре в дождь. А на матч он выходил в тех же футболке и трусах, в которых ему удавалось забить предыдущий гол.
В 1956 году Владимир Бобров переехал в подмосковный поселок Косино, где, кстати, живет по сей день. Вместе с братом Всеволод построил там отличную голубятню – утепленную, с хорошим нагулом. В то время многие футболисты увлекались голубями. Голубятни создавали даже на подмосковных спортивных базах, пока один из футболистов не упал с крыши, сломав себе ногу. После того случая все голубятни на спортбазах, как водится, разом ликвидировали.
В пятидесятых годах славился своими голубями Иван Широков, известный футбольный арбитр. Держали птиц Петр Дементьев, Александр Виноградов и многие, многие другие спортсмены. Но самым-самым голубятником считался Константин Бесков; среди футболистов поговаривают, что даже в период подготовки к испанскому чемпионату мира но футболу старший тренер сборной все еще держал где-то за городом голубятню, куда порой и уезжал.
Всеволод Бобров почтовых голубей не любил. А вот декоративных обожал. Особенно ценил он николаевского – голубя-бабочку, летающего только вертикально – вверх и вниз. Откуда-то из-под Воронежа Всеволод однажды привез темно-красного, даже бордо, николаевского красавца, поил его со рта, выхаживал. Пускал редко, берег. Но однажды выпустил вечером, перед заходом солнца, чего нельзя было делать.
Солнце опускалось за горизонт, а голубь-бабочка поднимался вертикально вверх – все выше и выше: такова уж эта порода, что ее завораживает солнце, не любит она тьмы. Земля погрузилась в сумерки, а ярко освещенная закатными лучами бордовая птица продолжала набирать высоту – все выше, выше, выше. И голубь поднялся так высоко, что уже не спустился к своей голубятне. Он растворился в бездонном небе, оставив неизгладимую память о своем гордом стремлении ввысь.
ЕДИНСТВО ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ
Историю советского хоккея с шайбой чередою блестящих побед писали и продолжают писать сотни прекрасных игроков и тренеров разных поколений: благодаря их коллективным усилиям наш хоккей прочно занял ведущее положение в мире. Но, пожалуй, особое место в этом популярнейшем виде спорта занимают два человека, чьи фамилии хорошо известны всему хоккейному миру, – Всеволод Бобров и Анатолий Тарасов. Их вклад в развитие хоккея не менее значителен, чем достижения других выдающихся советских хоккейных авторитетов. Но дело еще и в том, что такие яркие, незаурядные личности, как Бобров и Тарасов, в тесном, можно сказать, неразрывном переплетении своих спортивных судеб, подобно двум разноименным полюсам магнита, создавали вокруг молодого, только вставшего на ноги хоккея с шайбой сильнейшее поле притяжения.
Они не походили друг на друга. Кроме того, использовать расхожую спортивную терминологию и называть их «друзьями-соперниками» означало бы довольно далеко уйти от истины: в спорте они были просто соперниками, даже в те периоды, когда находились в составе одной команды, потому что каждый из них обладал ярко выраженными чертами лидера. Они нередко придерживались различных точек зрения, проповедовали разные игровые, тренерские и педагогические концепции. И все же эти два во многом противоположных человека составляли диалектическое единство – их вечный спортивный спор порой позволял нашему хоккею находить наиболее верные пути развития. Словно подчиняясь знаменитому принципу дополнительности, который сформулировал датский физик Нильс Бор и который распространяется за пределы точных наук, они взаимодополняли друг друга, вместе способствуя созданию целостного, полнокровного стиля советского хоккея, вобравшего в себя лучшие черты этой популярнейшей игры.
Да, у них были разные, очень разные характеры. И жили они по-разному. Даже в детстве.
Всеволод Бобров вырос в большой рабочей семье, в относительном достатке. В трудные двадцатые-тридцатые годы Бобровы не могли полностью обеспечить себя всем необходимым, жили скромно, однако и нужды они не знали. Кроме того, Сева, которого в дружной семье ласково называли «Всевочка», рос в лоне отцовской и материнской заботы, под покровительством старшего брата.
Иначе сложилось детство у Анатолия Тарасова. Он родился в семье бухгалтера в 1918 году в Москве, неподалеку от Петровского парка, где впоследствии был построен стадион «Динамо». Но отца Анатолий почти не помнил, потому что в девять лет он и его младший брат Юрий остались сиротами. Детство Тарасова прошло в трудах и заботах, в очередях за хлебом и за сметаной, из которой братья сами сбивали масле. Руки у маленького Юрки постоянно, даже в дни каникул, оставались в чернильных пятнах – эти кляксы были не следами школьного прилежания, а остатками чернильного карандаша, которым писали помер в очереди за продуктами. Старший брат посылал младшего занимать несколько очередей, поскольку нормы выдачи были маленькими.
Все эти хозяйственные обязанности, а также приготовление обеда полностью лежали на братьях, потому что мама, Екатерина Харитоновна, в полторы смены работала швеей-мотористкой и у нее не оставалось ни сил ни времени на домашние хлопоты. Много десятилетий спустя, когда Анатолий Владимирович Тарасов стал президентом клуба «Золотая шайба», он не уставал внушать своим юным воспитанникам: – Не умеешь кашку-малашку варить, не знаешь, что такое борщ сварить – это плохо!
Сам Анатолий Владимирович гордится тем, что девяти лет от роду уже умел варить щи, и, видимо, считает, что личный опыт – это высшая истина, вне зависимости от меняющихся условий жизни.
Детство Всеволода Боброва прошло в маленьком Сестрорецке, в постоянном общении с природой. Он очень любил цветы и, особенно, птиц. Сам смастерил небольшую западню – клетку с палочкой-подставкой и летом на рассвете иногда исчезал из дому, отправлялся в лес ловить птиц – только певчих, в основном щеглов и клестов, чижей, чтобы затем приручить их. Птицы жили в квартире Бобровых на маленьком балкончике, в открытых клетках, а один чиж даже свил в клетке гнездо и сам прилетал в нее в течение нескольких лет. Эту любовь к певчим птицам, не говоря уже о страсти к голубям, Всеволод пронес через всю жизнь. В конце сороковых годов, когда он жил на Соколе один, по-холостяцки, холодильник в его квартире нередко бывал пустым. Но зато Бобров никогда не лепился съездить на птичий рынок за Рогожской заставой, чтобы купить корм для птиц, которых держал. Правда, в конце жизни Всеволода Михайловича певчие птицы уступили место говорящим: в квартире Боброва поселился большой и говорливый попугай какаду.
Анатолий Тарасов в детстве тоже ловил птиц. Вместе с младшим братом они зимой устраивали в районе Лианозова так называемые точки – маленькие полянки в лесу, посыпанные песком, который ребята старательно таскали еще с осени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
У Всеволода Боброва были свои «суеверия» и приметы, хотя, конечно же, не такие истовые, как у бразильских футболистов, которые перед игрой молятся своим святым. Но известно, что Михалыч отправлялся на игры в своей «вечной» кепочке и с одним и тем же потрепанным чемоданчиком, куда складывал спортивную форму. Бутсы он обязательно смазывал лярдом – специальным жиром, чтобы они не промокали при игре в дождь. А на матч он выходил в тех же футболке и трусах, в которых ему удавалось забить предыдущий гол.
В 1956 году Владимир Бобров переехал в подмосковный поселок Косино, где, кстати, живет по сей день. Вместе с братом Всеволод построил там отличную голубятню – утепленную, с хорошим нагулом. В то время многие футболисты увлекались голубями. Голубятни создавали даже на подмосковных спортивных базах, пока один из футболистов не упал с крыши, сломав себе ногу. После того случая все голубятни на спортбазах, как водится, разом ликвидировали.
В пятидесятых годах славился своими голубями Иван Широков, известный футбольный арбитр. Держали птиц Петр Дементьев, Александр Виноградов и многие, многие другие спортсмены. Но самым-самым голубятником считался Константин Бесков; среди футболистов поговаривают, что даже в период подготовки к испанскому чемпионату мира но футболу старший тренер сборной все еще держал где-то за городом голубятню, куда порой и уезжал.
Всеволод Бобров почтовых голубей не любил. А вот декоративных обожал. Особенно ценил он николаевского – голубя-бабочку, летающего только вертикально – вверх и вниз. Откуда-то из-под Воронежа Всеволод однажды привез темно-красного, даже бордо, николаевского красавца, поил его со рта, выхаживал. Пускал редко, берег. Но однажды выпустил вечером, перед заходом солнца, чего нельзя было делать.
Солнце опускалось за горизонт, а голубь-бабочка поднимался вертикально вверх – все выше и выше: такова уж эта порода, что ее завораживает солнце, не любит она тьмы. Земля погрузилась в сумерки, а ярко освещенная закатными лучами бордовая птица продолжала набирать высоту – все выше, выше, выше. И голубь поднялся так высоко, что уже не спустился к своей голубятне. Он растворился в бездонном небе, оставив неизгладимую память о своем гордом стремлении ввысь.
ЕДИНСТВО ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ
Историю советского хоккея с шайбой чередою блестящих побед писали и продолжают писать сотни прекрасных игроков и тренеров разных поколений: благодаря их коллективным усилиям наш хоккей прочно занял ведущее положение в мире. Но, пожалуй, особое место в этом популярнейшем виде спорта занимают два человека, чьи фамилии хорошо известны всему хоккейному миру, – Всеволод Бобров и Анатолий Тарасов. Их вклад в развитие хоккея не менее значителен, чем достижения других выдающихся советских хоккейных авторитетов. Но дело еще и в том, что такие яркие, незаурядные личности, как Бобров и Тарасов, в тесном, можно сказать, неразрывном переплетении своих спортивных судеб, подобно двум разноименным полюсам магнита, создавали вокруг молодого, только вставшего на ноги хоккея с шайбой сильнейшее поле притяжения.
Они не походили друг на друга. Кроме того, использовать расхожую спортивную терминологию и называть их «друзьями-соперниками» означало бы довольно далеко уйти от истины: в спорте они были просто соперниками, даже в те периоды, когда находились в составе одной команды, потому что каждый из них обладал ярко выраженными чертами лидера. Они нередко придерживались различных точек зрения, проповедовали разные игровые, тренерские и педагогические концепции. И все же эти два во многом противоположных человека составляли диалектическое единство – их вечный спортивный спор порой позволял нашему хоккею находить наиболее верные пути развития. Словно подчиняясь знаменитому принципу дополнительности, который сформулировал датский физик Нильс Бор и который распространяется за пределы точных наук, они взаимодополняли друг друга, вместе способствуя созданию целостного, полнокровного стиля советского хоккея, вобравшего в себя лучшие черты этой популярнейшей игры.
Да, у них были разные, очень разные характеры. И жили они по-разному. Даже в детстве.
Всеволод Бобров вырос в большой рабочей семье, в относительном достатке. В трудные двадцатые-тридцатые годы Бобровы не могли полностью обеспечить себя всем необходимым, жили скромно, однако и нужды они не знали. Кроме того, Сева, которого в дружной семье ласково называли «Всевочка», рос в лоне отцовской и материнской заботы, под покровительством старшего брата.
Иначе сложилось детство у Анатолия Тарасова. Он родился в семье бухгалтера в 1918 году в Москве, неподалеку от Петровского парка, где впоследствии был построен стадион «Динамо». Но отца Анатолий почти не помнил, потому что в девять лет он и его младший брат Юрий остались сиротами. Детство Тарасова прошло в трудах и заботах, в очередях за хлебом и за сметаной, из которой братья сами сбивали масле. Руки у маленького Юрки постоянно, даже в дни каникул, оставались в чернильных пятнах – эти кляксы были не следами школьного прилежания, а остатками чернильного карандаша, которым писали помер в очереди за продуктами. Старший брат посылал младшего занимать несколько очередей, поскольку нормы выдачи были маленькими.
Все эти хозяйственные обязанности, а также приготовление обеда полностью лежали на братьях, потому что мама, Екатерина Харитоновна, в полторы смены работала швеей-мотористкой и у нее не оставалось ни сил ни времени на домашние хлопоты. Много десятилетий спустя, когда Анатолий Владимирович Тарасов стал президентом клуба «Золотая шайба», он не уставал внушать своим юным воспитанникам: – Не умеешь кашку-малашку варить, не знаешь, что такое борщ сварить – это плохо!
Сам Анатолий Владимирович гордится тем, что девяти лет от роду уже умел варить щи, и, видимо, считает, что личный опыт – это высшая истина, вне зависимости от меняющихся условий жизни.
Детство Всеволода Боброва прошло в маленьком Сестрорецке, в постоянном общении с природой. Он очень любил цветы и, особенно, птиц. Сам смастерил небольшую западню – клетку с палочкой-подставкой и летом на рассвете иногда исчезал из дому, отправлялся в лес ловить птиц – только певчих, в основном щеглов и клестов, чижей, чтобы затем приручить их. Птицы жили в квартире Бобровых на маленьком балкончике, в открытых клетках, а один чиж даже свил в клетке гнездо и сам прилетал в нее в течение нескольких лет. Эту любовь к певчим птицам, не говоря уже о страсти к голубям, Всеволод пронес через всю жизнь. В конце сороковых годов, когда он жил на Соколе один, по-холостяцки, холодильник в его квартире нередко бывал пустым. Но зато Бобров никогда не лепился съездить на птичий рынок за Рогожской заставой, чтобы купить корм для птиц, которых держал. Правда, в конце жизни Всеволода Михайловича певчие птицы уступили место говорящим: в квартире Боброва поселился большой и говорливый попугай какаду.
Анатолий Тарасов в детстве тоже ловил птиц. Вместе с младшим братом они зимой устраивали в районе Лианозова так называемые точки – маленькие полянки в лесу, посыпанные песком, который ребята старательно таскали еще с осени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82