После сестрорецкой семилетки Всеволод Бобров, как уже говорилось, окончил военное училище, а после войны поступил в Монинскую военно-воздушную академию, которая ныне носит имя Юрия Гагарина. Таким образом, к концу своей спортивной карьеры он имел уже высшее образование. Некоторые усмехались: Бобер, мол, учился только за счет своей футбольно-хоккейной славы! Однако такие мнения были в коре неверными. В то время командовал академией генерал Пестов, известный своей строгостью и скептическим отношением к спорту. Он ни в коем случае не допустил бы, чтобы футбольная «звезда» получала поблажки, скорее наоборот, он мог требовать большей взыскательности к Боброву. Всеволод Михайлович учился в академии очень упорно. Павел Коротков, который в начале пятидесятых годов был председателем Федерации хоккея СССР, рассказывал: – Несколько раз я был на сборах вместе с Бобровым, причем каждый раз – по двадцать дней, срок немалый. А жили мы с ним все время в одном номере. Так вот, Севка часами, до часу, до двух часов ночи сидел с учебниками и занимался очень упорно. Он получил диплом и высшее военное образование совершенно заслуженно, своим трудом и умом. Без всяких поблажек, без скидок на спорт.
Любопытно, что эти слова перекликаются с мнением другого очень авторитетного и хорошо известного в футбольно-хоккейном мире человека – Сергея Александровича Савина, который в тот период был начальником Отдела футбола Спорткомитета СССР, вице-президентом ФИФА. Савин руководил сборами советских футболистов перед Олимпийскими играми в Хельсинки в 1952 году. Более месяца вместе со спортсменами он жил в доме отдыха на подмосковной станции Челюскинская.
– Бобров был очень начитанным человеком, – говорит С. А. Савин. – На сборах в Челюскинской в то время не очень-то многих футболистов можно было увидеть с книгой в руках. А он, Бобров, всегда вечером был с книгой. Я, как руководитель, вечерами ходил по комнатам, без книги его не видел. Всегда с книгой.
Уже к началу пятидесятых годов Всеволод Бобров мало напоминал того простецкого увальня, каким появился в Москве. Домашнее воспитание (в семье Бобровых к отцу часто обращались на «вы») и природный такт помножились на высшее образование и на опыт общения со множеством интересных людей. Все это дало такой сплав человеческих качеств, который помог Всеволоду Боброву осознать свою истинную цену и в то же время уберег его от «звездной болезни», от заносчивости.
Его слава была сумасшедшей. Где бы он ни появлялся, на него всюду обращали внимание – и это в дотелевизионную эпоху! Но он со всеми умел вести себя мягко, спокойно, с юмором, не высокомерно. Он не терпел только одного – хамства. Причем, как ни странно, когда иные друзья детских или спортивных лет в отдельные, трудные для Боброва периоды несправедливо относились к нему, а порой даже переставали с ним здороваться, он не обижался на них и не помнил зла. Более того, потом продолжал помогать им. Но если в его присутствии пытались обидеть кого-то другого, он немедленно приходил на помощь.
Близкие друзья Боброва рассказывают два забавных эпизода, свидетельствующих о необычайной популярности Всеволода Михайловича и о том, что он никогда но оставался равнодушным, если видел несправедливость.
Однажды в конце сороковых годов Бобров на вечерней электричке ехал в Одинцово, где жил в то время его брат Владимир с женой и дочерью. Вдруг в вагоне возникла драка: несколько парней стали избивать одного из пассажиров. Конечно, Всеволод не мог в такой ситуации по-прежнему смотреть в вагонное окно. Он встал со скамейки, направился к дерущимся и просто, спокойно сказал: «Разве можно вчетвером на одного?» Его тут же узнали, и драка мгновенно прекратилась. Более того, парни принялись извиняться перед Всеволодом Михайловичем за свое недостойное поведение.
А второй случай произошел значительно позже, когда Бобров уже расстался с зеленым полем и со льдом. В одно из воскресений вместе со своими друзьями Вячеславом Бравиным, директором Сокольнического катка, и Леонидом Казарминским Всеволод Михайлович возвращался с футбольного матча в Лужниках. Один из знакомых подбросил их на машине до Арбатской площади, а там они встали в очередь на такси. В это время к стоянке подошли старичок со старушкой. Кто-то предложил им встать первыми, и вся очередь согласно закивала.
Подкатила очередная машина. Но неожиданно откуда ни возьмись появились два парня в кепочках и со словами: «Папаша отойдите! Мамаша подождите!» – отодвинули пожилых людей и нахально сами полезли в такси. Но успели только открыть дверцы: в мгновение ока Бобров сделал два резких движения и у обоих парней кепки оказались надвинутыми… ниже носа. Один, у которого кепка была, видимо, побольше, быстро сдернул ее, хотел было кинуться на Боброва, но вдруг узнал его. И тут произошло нечто поистине комическое. Парень буквально рухнул на колени и громко прошептал: – Бобер?! Прости…
А второй нахал в это время все еще никак не мог сдернуть со своего носа кепку и вслепую крутился на одном месте.
Всеволод Михайлович, уже не обращая никакого внимания на парней, открыл дверцы машины и сказал пожилой паре: – Пожалуйста, садитесь…
В очереди раздались аплодисменты.
Таким же благородным, неравнодушным, доброжелательным и жаждущим справедливости Всеволод Михайлович с самых детских лет стремился воспитать своего сына. Миша, названный в честь деда, оказался поздним ребенком: Боброву было уже сорок шесть лет. И никогда друзья не видели Всеволода таким безмерно счастливым, как в тот день, когда он узнал о рождении сына. Миша, словно копия похожий на отца, был для Всеволода Михайловича самым обожаемым существом на свете, отец называл его «Мини-Боб». Когда сын еще не умел ходить, Бобров летом приезжал с семьей в Калужскую область, к Якову Охотникову, и мог с Мишей на руках часа полтора подряд вышагивать вокруг большого Скобейского луга на берегу Нары, нежно шепча всего лишь два слова: «Михей! Мой Михей!» Он страстно мечтал поставить сына на ноги, однако не успел этого сделать. Когда он умирал, медсестры услышали его последние слова: «Мне надо Мишку воспитать…» И было бы прекрасно, если бы родной для Всеволода Боброва армейский клуб позаботился об этом.
Хорошо ли играл Всеволод Бобров в сравнении с нынешними мастерами? Уже не раз писали, что сам по себе этот вопрос неправомерен: слишком уж изменились футбол и хоккей. И все-таки, не вдаваясь в глубокий сравнительный анализ, небезынтересно привести один любопытный факт. В семидесятых годах, когда Всеволоду Боброву было уже под пятьдесят, в составе команды ветеранов он отправился на товарищеские игры в Ижевск и в Глазов. В четырех матчах Бобров забил там десять шайб. А выступавший за эту же команду ветеранов один из самых знаменитых хоккеистов более позднего поколения, игрок, который всего лишь за два года до ижевского турне ушел из большого спорта, как ни старался, забил только четыре шайбы.
Конечно, на основании одного лишь этого факта нельзя делать категорических выводов. Однако же держать этот факт в уме все-таки следует.
С мячом и шайбой Бобров так и не расстался. И до последних дней сохранил ту ненасытную жадность к игре, которая отличала его в юности. Любопытно, что на склоне лет старые друзья решили подшутить над Всеволодом Михайловичем и договорились, что во время одной из тренировочных футбольных игр «старичков» абсолютно все мячи будут адресовать только Боброву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82