– «Вино, – ответил я в том же тоне, – молчит до тех пор, пока закупорено в бутылке!» «Сакэ можно пить, но нельзя, чтобы оно тебя пило!»
– «Чрево твое – в тебе самом», – не унимается мой хозяин.
– «Кто не пьет, тот равновесия не теряет!»
– «Цветок хорош полураскрытый, опьянение хорошо легкое»…
– «Даже свое тело сердцу не доверяй», – пытаюсь я сохранить свои позиции.
– «Страдаешь или блаженствуешь – больше одной жизни не проживешь…» «Вино исцеляет от недугов».
– «Вино лучше ста лекарств, но причина тысячи болезней!» – продолжаю мобилизовать остатки своих резервов из японского фольклора.
– А помните строки Исикава Такубоку – одного из лучших наших поэтов недавнего прошлого?
Крестьяне отказались от сакэ…
А от чего откажутся они,
Когда им станет хуже?
Мне пришлось склониться…
Луна давно уже спряталась за шатровыми очертаниями крыши синтоистского храма. Вытянувшиеся черные ночные тени заслонили зеркальную гладь залива за нашим окном, «накрыла ночь все долины, горы». Где-то совсем поблизости бронзой прозвучал поздний гонг. Приглушенные звуки деревянных пластин в руках неусыпной стражи пунктуально отсчитывают шаги времени. Приближается новогодний час.
– Если у гостя возникают неблагоприятные ассоциации насчет тосо, то не согласится ли он в таком случае разделить с нами скромную трапезу? Быть может, нам удастся исправить свою опрометчивость и оставить о нашем доме лучшее впечатление. Японский народный обычай повелевает к новогоднему угощению приступить в двенадцать часов ночи тридцать первого декабря, а не первого января, поскольку в старину заход солнца означал конец суток и начало нового дня. По древней японской традиции, «тоси отоко», или «счастливый человек года», которым может оказаться глава семьи, старший сын или вообще старший мужчина в доме, обычно должен готовить в новогодний праздник еду для всей семьи на три дня. Честь «тоси отоко» в этом году выпала на мою долю. И я предвижу, что в моей семье всем не избежать трехдневного поста или же перейти на самообслуживание. Во всяком случае, мною приготовлены мои любимые блюда – бататы и сасими (блюдо из сырой рыбы)… Как принято среди японцев говорить: «Живешь у горы – ешь то, что дает гора; живешь у моря – ешь то, что дает море!»
– Сочту за честь и особое благо, несмотря на все угрозы «тоси отоко», – «лунная ночь и вареный рис всегда кстати». Мудрость японцев не находится в противоречии и с моим мироощущением: «Кто близок к киновари – пурпурный; кто близок к туши – черен», – вырвалось у меня внезапно.
– Ваш дух самопожертвования не может не восхищать. Считайте себя в таком случае вне опасности от магии моей кулинарии. Позвольте торжественно провозгласить: сегодня сохраняется господство гастрономии моей жены.
– Примите мою признательность за ваше великодушие и за честь разделить с вами царственную трапезу с изысканным вкусом супруги «счастливого мужчины наступающего года».
Окусан
Почти неуловимо для меня в комнату входит супруга академика, окусан, как принято ее называть по-японски. Она вновь приветствует нас на коленях, совершая низкие, до самого пола, поклоны и опираясь ладонями рук с собранными пальцами на циновку. Общественные приличия и этикет предписывают во время поклона опускать голову возможно ниже. Выбрать при этом должный момент при взаимном приветствии для завершения приветствия – не так просто. Считается предосудительным поднять голову первым раньше времени, до того, как другой еще продолжает припадать к земле. Не только иностранцы, но и сами японцы бывают нередко сконфужены возникающей в связи с этим неловкостью.
С маленьким, утонченным лицом, без традиционного грима, скромно держащаяся окусан беспрестанно кланяется мужчинам в ноги. На ней вся тяжесть забот по дому. Но главное – она непревзойденно готовит рис и содержит дом в безукоризненной чистоте, подбирая на циновках каждую пылинку. И натруженные, узловатые ее руки – свидетельство неустанных усилий, неистребимой домашней работы.
Неожиданно для себя я обнаружил, что хозяйка стала обладательницей необыкновенно искусного сооружения на голове, успев за время нашей беседы с Охара сделать прическу «марумагэ», которую носят замужние японки. Позднее я убедился, что у японок удивительно развит культ прически. Чрезвычайно сложными выглядят традиционные прически («симада», «момоварэ», «итегаэси», «марумагэ»), представляющие целые постройки на голове женщины, особенно во время праздников, разного рода обрядов и церемоний. Наибольшей изысканностью и мастерством поражают прически знаменитых гейш в древнестоличном городе Киото, где с давних пор понятия грациозности и вкуса связываются с обликом юных красавиц «майко» (танцовщицы). Не зря в народе говорят, что «в Осака любят покушать, а в Киото – пощеголять».
По велению супруги академика мы переходим в соседнюю комнату, служащую гостиной и столовой.
Следуя старинному обычаю, жена Охара, опустившись на колени, открывает раздвижную дверь и, низко склонившись в почтительной позе, приглашает нас пройти вперед, протяжно произнося слово «додзо» – «пожалуйте». Проводив нас, хозяйка, точно традиционная японская статуэтка, в белоснежных носках, похожих на копытца, вновь поднимается и мелкими шажками в полусогбенном положении семенит за нами.
Обычай повелевает гостю не торопиться в японском доме, передвигаться по циновкам осторожно, короткими и легкими шагами, в виде медленного скольжения на всей ступне. При этом необходима постоянная осмотрительность, особенно при переходе из комнаты в комнату с низким, нависающим расположением деревянных карнизов и высокими дощатыми порогами. Считается предосудительным переступать или перепрыгивать через предметы – подушки для сиденья, сервировочные столики, – которые могут оказаться на пути. Полагается осторожно передвинуть или перенести то, что мешает, а затем уже проходить.
Когда супруга Охара подошла к лампе, на ее широком и высоко подвязанном декоративном поясе «оби» засияла большая рубиновая брошь в тонком золотом обрамлении. Она, очевидно, заметила мой взгляд.
– Это подарок, – не без удовольствия заметила окусан, слегка прикасаясь к украшению рукой. – Рубин символизирует сорокалетие супружества.
– А жемчужина, что рядом с рубиновой брошью?
– Жемчуг преподнесен мне Охара сэнсэй на память о тридцатилетии замужества. Среди некоторых японцев бытует давняя условность отмечать каждую годовщину супружества в течение нескольких лет и десятилетий. В первую годовщину обычно преподносят сувенир или подарок из бумаги, во вторую – из ситца, в третью – из кожи, в четвертую – из шелка, в пятую – из дерева, в шестую – из железа, в десятую – из олова. Затем свадьба отмечается один раз в пять лет. Для пятнадцатой годовщины супружества символом является хрусталь, для двадцатой – фарфор, для тридцатой – жемчуг, для тридцать пятой – яшма или нефрит, для сороковой – рубин, для сорок пятой – сапфир, для пятидесятой – золото, для пятьдесят пятой – изумруд и, наконец, для шестидесятой – бриллиант.
– И перстень на вашей руке, очевидно, не без символического значения?!
– Со дэс, это еще одна условность. Изумруд у нас дарится в день рождения, если он падает на май месяц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114