Красивая девчонка. Жаль, что это я. Она заслуживает лучшего. Не везет. Потом, может быть, я свожу ее покататься на лыжах, так хоть будет чем разбавить, не всухую проиграет со мной. Бывали моменты, когда ему хотелось повеситься.
- Вы что, никогда со своими лыжами не расстаетесь?
- Никогда. Это не шутки. Она улыбнулась:
- Все-таки в вашем возрасте это странно.
- Что вы хотите сказать?
- Я хочу сказать, что в вашем возрасте это странно - повсюду таскать за собой мишку.
- Мишку? Не знаю такого. Что это еще за тип? Но вот насчет лыж я вам кое-что объясню. Когда у вас с собой лыжи, легавые вас не трогают. Далее если вы спите на скамейке или под мостом. Они видят лыжи и понимают, что вас ни в чем нельзя обвинить. Почему? Не могу сказать. Но это так. Это защищает.
- Вы ищете работу?
- Нет. Я так просто не сдаюсь.
- Странный все-таки образ жизни.
- А я говорю себе то же самое, когда вижу, как какой-нибудь парень идет утром на работу и вечером - с работы. Каждый развлекается как умеет.
- И вы не хотите вернуться домой?
- Домой? Куда это?
- Ну, домой, я не знаю. Должен же у вас кто-нибудь быть в Штатах.
- Вы что, газет не читаете? Их там двести миллионов, в этих Штатах. Вот вам и "домой". Лучше повеситься. Здесь, в Европе, у них по крайней мере нет "проблем".
- Как это, нет проблем?
- Вьетнам далеко, негров тоже нет.
- У них полно других проблем.
- Не спорю, но так как они не говорят по-английски, терпеть можно. Я знаю три слова по-французски, так что у них еще есть шанс. Она рассмеялась. У него перехватило дыхание. Когда она смеялась, тебя будто поднимало наверх, сразу на две тысячи метров над уровнем дерьма.
- Значит, вы нашли себе занятие?
- Зимой - да. А летом все начинает разваливаться.
- И тогда вы спускаетесь?
- Нужно что-то есть. Этим они вас и держат. Знаете, в коммунистических странах, кажется, везде висят таблички с надписью: "Кто не работает, тот не ест". Это, вероятно, американское влияние.
- Значит, вы все-таки ищете работу, нет?
- Несколько дней я могу продержаться с ножом у горла, но это отвратительно, заставлять человека. . .
Он вспомнил об Ангеле: верно, грызет ногти, наблюдая за ними сверху. Он побаивался этого типа: вечно в черном, как если бы он носил траур по своей мамочке, которую только что прирезал.
- Смейтесь, смейтесь. Работать ради куска хлеба - это такая мерзость. Хуже не придумаешь. Вот так они в конце концов и построили свой мир, эти сволочи. Она изумленно смотрела на него. Он и не думал шутить, У него даже немного дрожал голос.
- Посмотрите вокруг. Я уже посмотрел. Все это дала работа. Я хочу сказать, люди, которые работают, чтобы есть и так далее, им ведь наплевать. Они сыты, им больше ничего не надо. Они будут выполнять что угодно, лишь бы и дальше можно было есть вдоволь, а результат - у вас перед глазами. Вот что она делает, работа.
- Ну надо же, настоящий бунтарь.
- Вовсе нет. Чего в самом деле не хочу, так это менять мир. Вы не можете сделать другой мир из этого же мира. Вот я и нашел себе занятие, как вы говорите.
- Лыжи? Однако. . .
- Отчуждение. Это единственное их изобретение, которое еще выдерживает критику. Кажется, это даже прописано в Декларации Прав Независимости, отчуждение, но до сих пор им пользовались только негры. Я, например, даже не знал, что такое существует. Я имею в виду это слово. У меня со словарным запасом вообще. . . Словарь - это враг народа номер один: слишком много всевозможных комбинаций, как в шахматах. Они называют это идеАлогией.
- ИдеОлогией.
- Спасибо. Один приятель, оттуда, сверху, Буг Моран его зовут, так вот, это он мне объяснил, что то, что я делаю, называется отчуждением. Золотая медаль Зимних олимпийских игр по отчуждению - моя, так думает Буг. Хорошо бы как-нибудь вам с ним познакомиться. Он голубой насквозь, что твой ночной горшок, но со всех других точек зрения он - парень что надо. А так как он извращенец, хочешь не хочешь, надо быть сообразительным - вопрос идеологии. Он здорово во всем этом сечет, говорит, что здесь даже больше всяких позиций, чем в этой книжке, как ее там. . . Не Библия, другая. - "Камасутра".
- Да, что-то в этом роде. Они внимательно смотрели на Лорда Байрона, оба, но никогда еще селезню не перепадало так мало внимания.
- Вы обращались в Консульство?
- Нет. Мне что-то неловко.
- Почему? Это ведь их работа, помогать американским гражданам, попавшим в затруднительное положение.
- Я не считаю себя гражданином. У меня еще осталось немного самолюбия. Помните, я вам уже говорил, что никогда не забуду этого лозунга, который Кеннеди распихал везде, где только можно: "Не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас, спросите, что вы можете сделать для своей страны. . . " Я до сих пор еще боюсь обернуться.
- Да не съедят же они вас.
- Съедят. У них там, в Консульстве, кое-что на меня есть.
- Что именно?
- Бумаги. Армия и все такое. Они хотят отобрать мой паспорт. Они всегда стараются что-нибудь забрать у вас или забрать вас самого. Как-то спускаюсь я по склону Кирхен, ничего плохого не ожидаю, и вдруг - на тебе, какой-то тип с секундомером в руках останавливает меня: "Я вас знаю?" Я ему клянусь, что нет, что это не я. "Что ж, следует познакомиться. Вы проехали этот спуск быстрее, чем сам Кид". - "Я не специально, - убеждаю его я, - передайте мои извинения господину Киду". Мне не понравилось, как он на меня смотрел. Мечтательно так. Ну, вы понимаете. "Вы американец?" - "В общем, да". - "Зайдите ко мне. Ваше место в нашей олимпийской сборной. Вот моя визитка". Это был Майк Джонс, ну, вы знаете, тренер. Я ему сказал: "Послушайте, я против сборных. Я не представляю себя в команде. Нечего мне там делать. При одной мысли об этом мне уже делается дурно". Говорю вам, они всегда стараются прибрать вас к рукам. Они не соблюдают даже швейцарский нейтралитет, пытаясь вас завербовать. Есть такая страна, называется Внешняя Монголия. "Внешняя", вот что мне больше всего нравится. Кажется, это что-то интересное. Нет, ему правда нравилось, как она смеется.
- Ну, и что же вы собираетесь делать?
- Наверное, пойду, сдамся. Год назад меня уже задерживала полиция в Гстаде, и семья полицейского две недели держала меня у себя: кормили, ухаживали. Им ведь в Европе не часто выпадает кормить американца. Это им льстит. А потом, у меня и внешность подходящая. Этакий несчастный ковбой. Вы не поверите, как-то в Дорфе ребятишки прибежали просить у меня автограф. Я спросил, знают ли они, кто я такой. Они сказали, что нет, но что они меня уже видели в кино. Они, в Европе, обожают американцев. А вы, что вы делаете в Женеве?
- Учусь.
- Учитесь на кого?
- Просто учусь. Она не хотела его пугать. И вообще, пошел он к черту. Что, мне здесь целый день торчать с этой дурацкой уткой на руках?
- Курс литературы. Немного социологии.
- Социологии?
- Успокойтесь. Я не сочиняла эти объявления для Кеннеди. Ну вот. Теперь он смотрел на нее с подозрительностью:
- И психология тоже?
- Нет. Он облегченно вздохнул:
- Уф! А то я уже испугался.
- А что вы имеете против психологии?
- Ничего. Я никогда никого не выдавал. Это не по мне. Но когда я вижу, что навстречу идет психология, я перехожу на другую сторону, вот и все. Она отпустила селезня на воду:
- Мне пора. Удачи. Безнадежно. Предложить ему кофе, сандвич? О, черт, и что дальше? Ему негде было жить. Ну что он стоит столбом, сделал бы хоть малейшее усилие, шаг навстречу, я не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53