Парню, верно, надоел этот насмешливый взгляд, он привык к тому, что люди вообще стараются на него не смотреть.
- Что, понравился? - спросил он, подходя к ней.
- Еще как. Я уже рада, что не беременна.
- По морде захотелось?
- Что за выражения?
- Ах ты, ш. . . Ангел крикнул что-то по-арабски. Смазливый блондинчик знает арабский? Вот это фокус. Для нациста - слишком мал. Должно быть, по учебникам выучился. Ленни вскочил на сиденье рядом с ней.
- Они сказали, чтобы ты вела медленно. Им нужно время, чтобы уладить все формальности на границе.
Она дала по газам, шины взвизгнули. Он сидел рядом. Совершенно разбитый.
- Боже мой, что я здесь делаю? Какого черта я вообще в это ввязался? Джесс, ты можешь мне сказать, что я тут забыл?
- Любовь, Ленни.
- Да мне сто лет она не нужна, любовь эта! Я ничего не просил! Оно само свалилось бац! - прямо на нос.
- Отлично, Ленни. Настоящий поэт.
- Помнишь тот первый раз, тогда, у тебя дома? Я ведь даже не хотел спать с тобой, сразу почувствовал, что здесь все заминировано. Совсем как Таос.
- Лаос.
- Черт. Стоило мне тебя увидеть, и я сразу понял, что по моему гороскопу - это каюк. Мадагаскар!
- Что за бред?
- Мой гороскоп, вот что. По моему гороскопу нет ничего опаснее Мадагаскара. Настоящее стихийное бедствие. Мне сказали: "Ленни, чтобы ноги твоей не было на Мадагаскаре!" Но так как я и понятия не имел, где это, я оказался там, сам того не зная. Я люблю тебя, Джесс. Полная хана. Он ее обезоруживал. Секунду или вечность она колебалась. Он ничего не подозревал, наивный. Такое впечатление, будто ведешь молодого бычка, красивого как Бог, на бойню. Сто пятьдесят.
- Черт возьми, Джесс, осторожно, у нас миллион долларов в тачке, растрясешь! Она в самом деле чуть не впилилась в дерево. Сейчас и правда было не до шуток.
- Ленни, я тебе уже сто раз говорила, возвращайся в Америку. Тебя там явно не хватает, для полноты картины.
- Я уже больше не хотел в это ввязываться. Поэтому и смотал тогда, с утра пораньше. Но они уже поджидали меня на выходе со своим товаром, и они мне сказали. . . Короче, ты понимаешь. Ты же видела этого парня. Я сел на чемодан и стал дожидаться тебя. Я три раза пытался удрать. Бесполезно. Настоящий греческий фокус.
- Какой еще греческий фокус?
- Судьба. Даже не знаю, с рождения у него такая рожа, или это война, или еще что. Но для греческой судьбы лучше и не придумаешь. Только вот греческим здесь и не пахло, в нем скорее что-то американское или немецкое.
- Да о чем вообще речь? Он совсем потерял голову. Даже его зеленые глаза побледнели. И тут он как завопит:
- Я хочу знать, что я здесь делаю, сто пятьдесят в час, влюблен в камень, с миллионом долларов и с греком на хвосте? Вот что я хочу знать. Они же убивают нас, Джесс!
- Ты боишься смерти?
- Я не боюсь смерти, но на кой ляд она мне сдалась? Я просто хочу понять! Понять, поняла? Понять хоть что-нибудь! Неважно, что, главное, чтобы этому действительно можно было верить! Говорю тебе, это он все устроил, он сам состряпал мой гороскоп, эта сволочь!
- Да кто же?
- Этот Грек несчастья! Этот гад, это от рождения! Он берет тебя в оборот, не успеешь и носу наружу показать! Стоит только взглянуть на его рожу. Он убил отца с матерью. На хрен мне сдалась эта судьба, это не для меня!
Она стала сбрасывать скорость.
- Ты твердо убежден, что они собираются нас убить, и все-таки делаешь это? Когда он переставал улыбаться, его лицо уже не могло ничего утаить. Но может быть, эта потрясающая ясность - не что иное, как красота?
- На земле миллионы, миллиарды мужиков, и каждый из этих идиотов может спокойно жить без тебя, Джесс, но почему не я? Что за дурь такая, почему именно Ленни? Я не могу жить без тебя. Да кто угодно на это способен, даже пятилетний ребенок справится, только не Ленни. Ты можешь это понять?
Она давилась слезами. Ей казалось, что на сердце у нее столько камней, что хватит на несколько соборов. Она сказала, еле слышно:
- Может, мы еще встретимся однажды, Ленни, кто знает. Он обернулся. "Бьюик" шел сзади.
- Вот еще! Мы с тобой не встретимся, потому что не успеем расстаться. Они убьют нас, как убили твоего отца. На этот раз нам светит Внешняя Монголия. Зато у них там, кажется, вечные снега.
Французская граница. По тормозам.
- Что, Ленни, приуныл? Он рассмеялся.
- Говори, не стесняйся. Я тут вспомнила отца. . . Казалось бы, куда уж дальше? Хуже, чем ему, пожалуй, и не бывает.
Перед ними было еще три машины, ожидавших своей очереди. "Бьюик" остановился в пяти метрах за ними.
- Тебе бы стоило взглянуть на своего святого, Ленни. Полегчало бы.
- Какого святого?
- Фотография. Гари Купер.
- Я ее порвал. Это была неправда, не мог же он порвать себя самого, ребенка, которым он был десять лет назад. Мальцу и так уже досталось.
- Значит, на этот раз и правда как в той песне? Прощай, Гари Купер?
- Точно, прощай, Джесс. Это навсегда. Две машины уже проехали. Она даже и не думала ничего говорить полицейским, эта ненормальная. Не то чтобы он сам об этом подумывал, нет, но все-таки эти их чертовы униформы, они как-то подбадривали. Они даже могли показаться красивыми. Сейчас в них было что-то, чего раньше никогда не замечалось, в этих полицейских униформах. Просто прежде вы никогда на них внимательно не смотрели. Что до ненормальной, в ней сидела смертельная решимость. Спокойная. Расслабленная. Будто и думать забыла про греческий Мадагаскар, что болтался сзади. Третья машина тоже тронулась. Он вытер пот со лба.
- Ты никогда не говоришь с полицейскими?
- Только если мне есть что им сказать. "Есть что им сказать", ты подумай!
- Я никогда еще не видел такой решительной девчонки, как ты, никогда!
- Это - матриархат.
- Это что еще за ерунда такая?
- Увидишь. Ей стоило только слово им сказать, Боже мой, одно маленькое словечко! Но нет. Ничего. Обычная дурацкая улыбочка, и все. Садистка. Постовые делали им знак проезжать. Всё. Пропали. Он вдруг почувствовал себя лучше. Легче. С греком не спорят. Это от рождения. Хоть какая-то уверенность: Дезертировать невозможно. Все равно, не Вьетнам, так Мадагаскар. Она проехала швейцарскую границу, не притормаживая, они лишь приветливо ей помахали. Интересно, за что им платят вообще? Тут она рванула. По-настоящему. Как смерч. "Бьюик" торчал еще на французской границе.
- Они сказали тебе ехать медленно. Ты хочешь, чтобы они нас еще немного помучили, прежде чем прикончить?
- Где место встречи?
- Позади замка.
- Правильно рассчитали. Там никогда живой души не бывает.
- Скоро будет. Даже две. Только мертвые. Сто сорок. У них было по меньшей мере минут восемь в запасе. Она стала сбавлять скорость, боясь пропустить поворот. Так, рекламный стенд "Нестле", младенец с розовыми пухлыми щечками. Сейчас.
Сначала он подумал, что она потеряла управление. Он закричал, увидев, как на него несется дерево, заслонился руками, зажмурился, услышал удар, но "триумф" продолжал ехать дальше; он открыл глаза: велосипедная дорожка; он потянулся к рулю, но получил локтем в глаз, увидел двух солдат в швейцарской форме, успел дважды выругаться, прежде чем впилился лбом в стекло, вопя на чем свет стоит. Он услышал скрежет шин, будто им внутренности раздирали, и потом - тишина, только в мозгу у него звенел будильник, и чувствовалось, как с губ потекла струйка крови. Он попытался рткрыть глаза: все двоилось. Потом он увидел, что их не сто, а всего человек двенадцать, пятеро или шестеро из которых, кажется, были швейцарскими солдатами, с винтовками, Столько на руках у них были черные повязки с какими-то буквами, а на головах - береты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
- Что, понравился? - спросил он, подходя к ней.
- Еще как. Я уже рада, что не беременна.
- По морде захотелось?
- Что за выражения?
- Ах ты, ш. . . Ангел крикнул что-то по-арабски. Смазливый блондинчик знает арабский? Вот это фокус. Для нациста - слишком мал. Должно быть, по учебникам выучился. Ленни вскочил на сиденье рядом с ней.
- Они сказали, чтобы ты вела медленно. Им нужно время, чтобы уладить все формальности на границе.
Она дала по газам, шины взвизгнули. Он сидел рядом. Совершенно разбитый.
- Боже мой, что я здесь делаю? Какого черта я вообще в это ввязался? Джесс, ты можешь мне сказать, что я тут забыл?
- Любовь, Ленни.
- Да мне сто лет она не нужна, любовь эта! Я ничего не просил! Оно само свалилось бац! - прямо на нос.
- Отлично, Ленни. Настоящий поэт.
- Помнишь тот первый раз, тогда, у тебя дома? Я ведь даже не хотел спать с тобой, сразу почувствовал, что здесь все заминировано. Совсем как Таос.
- Лаос.
- Черт. Стоило мне тебя увидеть, и я сразу понял, что по моему гороскопу - это каюк. Мадагаскар!
- Что за бред?
- Мой гороскоп, вот что. По моему гороскопу нет ничего опаснее Мадагаскара. Настоящее стихийное бедствие. Мне сказали: "Ленни, чтобы ноги твоей не было на Мадагаскаре!" Но так как я и понятия не имел, где это, я оказался там, сам того не зная. Я люблю тебя, Джесс. Полная хана. Он ее обезоруживал. Секунду или вечность она колебалась. Он ничего не подозревал, наивный. Такое впечатление, будто ведешь молодого бычка, красивого как Бог, на бойню. Сто пятьдесят.
- Черт возьми, Джесс, осторожно, у нас миллион долларов в тачке, растрясешь! Она в самом деле чуть не впилилась в дерево. Сейчас и правда было не до шуток.
- Ленни, я тебе уже сто раз говорила, возвращайся в Америку. Тебя там явно не хватает, для полноты картины.
- Я уже больше не хотел в это ввязываться. Поэтому и смотал тогда, с утра пораньше. Но они уже поджидали меня на выходе со своим товаром, и они мне сказали. . . Короче, ты понимаешь. Ты же видела этого парня. Я сел на чемодан и стал дожидаться тебя. Я три раза пытался удрать. Бесполезно. Настоящий греческий фокус.
- Какой еще греческий фокус?
- Судьба. Даже не знаю, с рождения у него такая рожа, или это война, или еще что. Но для греческой судьбы лучше и не придумаешь. Только вот греческим здесь и не пахло, в нем скорее что-то американское или немецкое.
- Да о чем вообще речь? Он совсем потерял голову. Даже его зеленые глаза побледнели. И тут он как завопит:
- Я хочу знать, что я здесь делаю, сто пятьдесят в час, влюблен в камень, с миллионом долларов и с греком на хвосте? Вот что я хочу знать. Они же убивают нас, Джесс!
- Ты боишься смерти?
- Я не боюсь смерти, но на кой ляд она мне сдалась? Я просто хочу понять! Понять, поняла? Понять хоть что-нибудь! Неважно, что, главное, чтобы этому действительно можно было верить! Говорю тебе, это он все устроил, он сам состряпал мой гороскоп, эта сволочь!
- Да кто же?
- Этот Грек несчастья! Этот гад, это от рождения! Он берет тебя в оборот, не успеешь и носу наружу показать! Стоит только взглянуть на его рожу. Он убил отца с матерью. На хрен мне сдалась эта судьба, это не для меня!
Она стала сбрасывать скорость.
- Ты твердо убежден, что они собираются нас убить, и все-таки делаешь это? Когда он переставал улыбаться, его лицо уже не могло ничего утаить. Но может быть, эта потрясающая ясность - не что иное, как красота?
- На земле миллионы, миллиарды мужиков, и каждый из этих идиотов может спокойно жить без тебя, Джесс, но почему не я? Что за дурь такая, почему именно Ленни? Я не могу жить без тебя. Да кто угодно на это способен, даже пятилетний ребенок справится, только не Ленни. Ты можешь это понять?
Она давилась слезами. Ей казалось, что на сердце у нее столько камней, что хватит на несколько соборов. Она сказала, еле слышно:
- Может, мы еще встретимся однажды, Ленни, кто знает. Он обернулся. "Бьюик" шел сзади.
- Вот еще! Мы с тобой не встретимся, потому что не успеем расстаться. Они убьют нас, как убили твоего отца. На этот раз нам светит Внешняя Монголия. Зато у них там, кажется, вечные снега.
Французская граница. По тормозам.
- Что, Ленни, приуныл? Он рассмеялся.
- Говори, не стесняйся. Я тут вспомнила отца. . . Казалось бы, куда уж дальше? Хуже, чем ему, пожалуй, и не бывает.
Перед ними было еще три машины, ожидавших своей очереди. "Бьюик" остановился в пяти метрах за ними.
- Тебе бы стоило взглянуть на своего святого, Ленни. Полегчало бы.
- Какого святого?
- Фотография. Гари Купер.
- Я ее порвал. Это была неправда, не мог же он порвать себя самого, ребенка, которым он был десять лет назад. Мальцу и так уже досталось.
- Значит, на этот раз и правда как в той песне? Прощай, Гари Купер?
- Точно, прощай, Джесс. Это навсегда. Две машины уже проехали. Она даже и не думала ничего говорить полицейским, эта ненормальная. Не то чтобы он сам об этом подумывал, нет, но все-таки эти их чертовы униформы, они как-то подбадривали. Они даже могли показаться красивыми. Сейчас в них было что-то, чего раньше никогда не замечалось, в этих полицейских униформах. Просто прежде вы никогда на них внимательно не смотрели. Что до ненормальной, в ней сидела смертельная решимость. Спокойная. Расслабленная. Будто и думать забыла про греческий Мадагаскар, что болтался сзади. Третья машина тоже тронулась. Он вытер пот со лба.
- Ты никогда не говоришь с полицейскими?
- Только если мне есть что им сказать. "Есть что им сказать", ты подумай!
- Я никогда еще не видел такой решительной девчонки, как ты, никогда!
- Это - матриархат.
- Это что еще за ерунда такая?
- Увидишь. Ей стоило только слово им сказать, Боже мой, одно маленькое словечко! Но нет. Ничего. Обычная дурацкая улыбочка, и все. Садистка. Постовые делали им знак проезжать. Всё. Пропали. Он вдруг почувствовал себя лучше. Легче. С греком не спорят. Это от рождения. Хоть какая-то уверенность: Дезертировать невозможно. Все равно, не Вьетнам, так Мадагаскар. Она проехала швейцарскую границу, не притормаживая, они лишь приветливо ей помахали. Интересно, за что им платят вообще? Тут она рванула. По-настоящему. Как смерч. "Бьюик" торчал еще на французской границе.
- Они сказали тебе ехать медленно. Ты хочешь, чтобы они нас еще немного помучили, прежде чем прикончить?
- Где место встречи?
- Позади замка.
- Правильно рассчитали. Там никогда живой души не бывает.
- Скоро будет. Даже две. Только мертвые. Сто сорок. У них было по меньшей мере минут восемь в запасе. Она стала сбавлять скорость, боясь пропустить поворот. Так, рекламный стенд "Нестле", младенец с розовыми пухлыми щечками. Сейчас.
Сначала он подумал, что она потеряла управление. Он закричал, увидев, как на него несется дерево, заслонился руками, зажмурился, услышал удар, но "триумф" продолжал ехать дальше; он открыл глаза: велосипедная дорожка; он потянулся к рулю, но получил локтем в глаз, увидел двух солдат в швейцарской форме, успел дважды выругаться, прежде чем впилился лбом в стекло, вопя на чем свет стоит. Он услышал скрежет шин, будто им внутренности раздирали, и потом - тишина, только в мозгу у него звенел будильник, и чувствовалось, как с губ потекла струйка крови. Он попытался рткрыть глаза: все двоилось. Потом он увидел, что их не сто, а всего человек двенадцать, пятеро или шестеро из которых, кажется, были швейцарскими солдатами, с винтовками, Столько на руках у них были черные повязки с какими-то буквами, а на головах - береты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53